Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Piter».
Сквозь слезы Апраксин улыбнулся: «Не позабыл Петр Алексеич, как продрог у Поноя, знать, опять замыслил плыть к океану».
Вечером в зимнем полумраке тоскливо ударил большой колокол Успенского собора. Архиепископ отправлял панихиду, заупокойную литургию по усопшей царице…
После панихиды архиерей и воевода, по православному обычаю, помянули покойную царицу. Говорили только о ней и Петре.
— Теперича одинок государь, разве Евдокия-царица да сынок ему в утешение, — заметил Афанасий.
Апраксин через силу криво улыбнулся:
— Чаю, не ведаешь отче, разлад у государя с Дунькой. Нынче завелась у него зазноба иноземная, в Немецкой слободе, Анка Монсиха. Вся Москва об этом толкует.
— Все беды от них, от баб, — просто рассудил Афанасий, — ибо в Библии сказано — горе тому человеку, через которого соблазн приходит. Не будет доброй жизни у той немки.
Помолчав, Апраксин вспомнил:
— Не позабудь, отче, в сороковины отслужить литургию.
— Кого учишь, воевода, давно в календаре помечено…
Февральское солнышко перед Сретением нет-нет да и напоминало о приближающейся весне. С навеса верфи упали первые капли. Отстояв литургию на Сретение, Апраксин поспешил на Соломбалу. С приездом голландских мастеров работы на верфи вошли в тот привычный Апраксину ритм, который прежде царил на Плещеевом озере. Плотников разделили на несколько групп. Одна выделывала из дубовых кривулей форштевень, другая — ахтерштевень, третья тесала из сосновых брусьев составные части шпангоутов. Присматриваясь к иноземцам, их мастерству, Апраксин невольно вспоминал их земляков в Переславле.
Начиная каждую новую работу по выделке очередного шпангоута, голландцы вытаскивали свои записи, что-то в них чиркали, потом углем чертили на брусьях конфигурацию детали.
«Где же у них вся посудина изображена?» — задавал себе не раз вопрос воевода, но пока помалкивал. Старший строитель Никлас между тем каждый день просил новых работников.
— Хочешь, воевода, успеть к сроку, присылай еще плотников.
Апраксин развел руками:
— Две дюжины у тебя, а в городе добрых больше не сыскать. Обходись покуда этими.
Но сам дьякам и подьячим на съезжей наказал:
— Губные старосты пускай по деревням поищут толковых плотников. Покуда зима, все одно им на печи валяться. Здесь деньгу подработают.
Никлас почти каждый день напоминал о железных деталях: болтах для скрепления частей шпангоутов, угольниках-книц, соединяющих воедино набор корпуса, других поделках.
— Не позабудь, воевода, блоки и канаты заказать для такелажа, — теребил другой мастер, Ян, — без них мачты ставить не будем.
В Москву собрался старый знакомый, сержант Семеновского полка Куроедов из стрелецкого полка.
Где в Архангельском сыщешь добротные блоки? Вспомнил, что царь сам обещал их изготовить.
Апраксин сел за письмо, просил о блоках, намекнул, может, есть какие перемены с отъездом. Ежели все по-прежнему, когда ожидать и сколько людей прибудет. Привык Апраксин загодя все предусматривать.
Через две недели пришел ответ от Петра. Как часто бывало, любил пошутковать царь. «Совсем там с Бахусом породнились, Ромодановского на царство посадили!» — усмехаясь, читал письмо Апраксин.
«Федор Матвеевич, письмо твое через Михайлу Куроедова мне вручено и выразумев, доносил о всем государю своему и адмиралу, который, нас выслушав, указал мне ж отписать тебе сими словами: 1. что он, государь, человек зело смелый к войне, а паче и к водному пути, о чем и сам ведаешь; и для того здесь далее апреля последних чисел медлить отнюдь не хочет; 2. такожде и брат его, государев, любовью с ним, паче же рвением, яко афиняне, нового ищущи, обязал его в сем пути, також оставити не хочет; 3. шаутбей-нахт [20] будет Петр Иванович Гордон, всех людей будет близко трех сот разных чинов; а кто и в каком чине и где, о том буду писать впредь. И того для во всем прилежнее поспеши, а паче в корабле. По сем аз и с товарищи, у работы блочной будучи, много кланяемся. Здрав будь. Piter. Марта в 5 день».
20
Шаутбей-нахт (шаубенахт) — контр-адмирал.
Дочитал письмо и поехал на Соломбалу. У киля уже торчком стояли закрепленные форштевень и ахтерштевень. Как раз плотники устанавливали первый кормовой шпангоут. Не вмешиваясь, Апраксин стоял в сторонке, наблюдал, как распоряжаются голландцы. После установки шпангоута на место его временно, чтобы не сдвинулся, скрепили досками с ахтерштевнем. Голландцы подошли к Апраксину, слегка поклонились.
— Будут тебе блоки к сроку, — сказал воевода Яну, — государь о них печется.
С верфи воевода поехал к стрельцам. Снивенса недавно произвели в полковники, и он наводил порядок в стрелецком городке, прошлись по казармам.
— Государь письмо прислал, наказывает все по порядку готовить. Сам по весне будет.
Полковник повел воеводу в оружейную избу.
— Пищали, воевода, старые, замки поизносились. Добрая половина для боя не годна. Пальбу для государя учиним, а ежели для неприятеля, худо придется. Пороху тож мало припасено. Дай Бог, хватило бы встретить государя.
— Ведаю, о том и государь прознал, когда здесь был. Ежели что, монастыри подмогут.
Но царь не забыл своего обещания, очередная почта обрадовала Апраксина. «Федор Матвеевич! по указу великого государя генералиссимуса князя Федора Юрьевича, — опять шуткует, закашлялся Апраксин, — пороху 2000 пуд, так же и 1000 самопалов посланы, а ружья отпущены до Вологды, а с Вологды водою велено везть. А о ружье и незадолго до нас придет, не опасайся для того, что зело хорошо и цело и переправки не хощет, разве дорогою испортитца; а я именно наказал беречь. А блоки на корабль все заделаны и отпущены на четвертой неделе на Вологду. И о том, пожалуй, скажи нашим товарищам Никлосу да Яну, и великий поклон от всех нас. Да, пожалуй о пиве не позабудь. Также и 24 пушки готовы. По сем в обоих естествах купно здравствуй. Piter».