Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
— А что же наши-то офицеры сдалися шведам?
— Карл их обманом полонил. Обещался пропустить, а когда войска-то ушли за Нарву, схватили их. Князь Долгорукий, Троекуров, боярин Бутурлин, многие знатные фамилии оказались среди них.
Апраксин за столом молчал, хмурился, ему теперь хлопот, видимо, прибавится. «Туркам на радость наши беды, наглеть почнут».
— Ты, воевода, гляди теперь в оба. Басурмане прознают про Нарву-то, никак, охальничать будут. — Апраксин поддел ложкой черную икру, в Воронеже такой не попробуешь.
— Через неделю велено в строй к государю явиться. В свите я у него числюсь с того дня, как из Голландии вернулся и экзаменован был им самим.
— Сам-то чего желаешь?
Федор Салтыков вспыхнул:
— Ваша милость, будет ваша власть, замолвите перед государем словечко. На верфи мне быть желаемо зело, до корабельного строения охоту имею великую.
У Апраксина полегчало на душе, разгладились морщинки.
— Дело доброе, сам-то просился у государя?
— Не раз, да все в отказ.
— Значит, время не приспело, за государем не пропадет, а я тебя припомню…
Для Петра первый блин в начавшейся войне получился комом. Но неудачу он воспринял как «дело, яко младенческое играние было, а искусства ниже вида». Карл поднимал заздравные кубки в Нарве, а Новгород и Псков ощетинились укреплениями, вооружались новые полки, сколачивалось боевое ядро русской армии, спешно отливались на пушечных дворах сотни орудийных стволов.
На выручку королю Августу II по приказу Петра спешили двенадцать тысяч человек пехоты генерала Репнина, Шереметеву велено «при взятом и начатом деле быть и идтить вдаль для лучшего вреда неприятелю и о всех неприятельских намерениях выведывать».
Мучительно размышлял царь о неудачной попытке пробиться к морю. «Там ли сделан первый шаг?» — думал он, глядя на карту. Не всегда короткая дорога к цели самая верная и надежная. Перевел взгляд на северные земли. Там пока единственная тропинка к морю, ее оберегать надобно. Давненько зарятся шведы на северные морские ворота России. Добро, царь, побывал там прежде. Немедля отправил в Двинское устье стольника Сильвестра Иевлева.
— Крепость сооружать почнешь на острове Линском, — ткнул Петр в карту, — не ожидая, покуда снег сойдет. В помощь тебе инженер едет, Егорка Резин. Людишек две тыщи возьмешь с двинских городков, камень привезут монастыри. О всем помянутом указ послан воеводе Прозоровскому. Сведущ там во всех делах и расторопен архиерей, блаженный Афанасий, его слухай. Ежели заминка, отписывай мне. К лету стены выложишь, шведских гостей ждите. Ступай.
С берегов Белого моря взгляд Петра опять возвратился к Балтике. Здесь придется ломать новую брешь к морю. Лучше всех эти места ведает Петька Апраксин. Сотни пушек успел перекупить у шведов за два года. Вызвал воеводу в столицу, расспрашивал.
— Приметил я твоего стольника Ваньку Татищева. Прошлым летом он зело успешно пушки торговал у шведов в Ругодиве, Ревеле,
— Водится, государь, такой грешок за ним, верный слуга тебе и отечеству. А кроме того, любознателен и смекалист.
— Нынче же пошли его на Ладогу и Волхов, пущай шесть сотен стругов соорудит али у жителей раздобудет. Нам шведов воевать в Невском устье неизбежно.
Апраксин откланялся, но Петр остановил воеводу:
— Вскорости отъеду на Воронеж к твоему братцу, ежели надумаешь, переправь письмецо с Данилычем.
В Воронеже царя ждали. К его приезду отделали государев дворец в Нагорной части, построили отдельные избы для Меншикова и Головина. Апраксин вместе со Скляевым придирчиво осматривали «Предистинацию».
— Мотри, Федосей, государь сюда первым делом нагрянет. Сам ведаешь, его первый детинец.
— Ведаю про то, господин адмиралтеец, — ухмыльнулся Скляев, — Петр Лексеич, как ни приглаживай, отыщет зазубрины.
— Но, но, ты не шуткуй, гляди-ка, на втором деке еще и орудийные порты не прилажены. Попадет нам с тобой, тем паче государь-то, видно, не в духе.
Всего четыре месяца прошло после нарвской неудачи, и предположения Апраксина были закономерны. Но на этот раз адмиралтеец не угадал.
Петр приехал солнечным полднем, как раз на равноденствие. Улыбаясь, он жмурился на солнце. Окинув взглядом Апраксина, Крюйса, Реза, Игнатьева, подозвал стоявшего чуть поодаль, рядом с иноземными мастерами Скляева:
— Ну-ка, Федосей, похвались, веди на Божий корабль.
Царь поманил англичан Ная и Козенца, похлопал их по плечу:
— Обжились на Воронеже? Ну и слава Богу. Айда с нами на корабль.
Едва поспевая за размашистым шагом царя, Апраксин в душе радовался: «Петру Алексеичу, стало быть, любо по-прежнему корабельное дело».
И в самом деле, едва взбежав по трапу на «Предистинацию», царь, казалось, забыл обо всем окружающем. На верхней палубе сразу подошел к фок-мачте. Там как раз плотники устанавливали первую снизу фор-стеньгу. Скинув кафтан, он тянул тали, подводил к месту оструганное, без единого сучка, бревно, командовал, поругиваясь, пока стеньга не стала на место и ее не стали крепить к мачте.
Все это время сопровождавшие неловко переминались, переглядывались. Только Скляев, Апраксин и Меншиков последовали примеру царя. Сбросили кафтаны, схватились за оттяжки и тали.
Довольный Петр вытер рукавом рубахи лоб, кивнул Головину:
— Федор Алексеич, ступай с Апраксиным и Крюйсом, оглядывай кумпанские корабли, а я тут задержусь.
В следующие дни поехали в Ступино, Чижовку, Коротояк, оценивали пригодность «кумпанских» кораблей. Итоги оказались печальными. Из двадцати пяти кораблей только девять годились к службе, да и то требовали доделок.
— Остальные суда, которые негодные вовсе, разобрать, другие переделать под провиантские, пускай послужат, — окончательно решил царь.