Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Шрифт:
– Унесу в могилу.
Ну что ж, видать, там тебе и место, – рассердился Иоанн Васильевич, и, топнув ногой, велел вывести отца Алексея за дверь.
По прошествии сорока дней по кончине Ивана Молодого несчастного лекаря Леона вывезли на Болванку, что на Яузе реке, и прилюдно отрубили голову. Глашатай объявил, что за отравление наследника государева. Двумя днями позже в своей опочивальне умер отец Алексей. От чего, никто не знал, ни жена, ни дети. Отец Денис сказал на отпевании, что скончался он по старости лет. С Дрогомиловского кладбища шли молча, как будто нечего было вспомнить о покойнике.
А на следующий день жизнь закрутилась, завертелась, вовлекая московитов в новые дела, так что и подумать о событиях недавних недосуг было. Утром Курицына ждал посланец из Ливонии, который сообщал о прибытии в Ревель корабля с немецким послом. Видели его в Ревельском магистрате вместе с Юрием Траханиотом, где оба занимались выпиской разрешения на въезд в Московию.
Доктор Георг фон Турн – так звали посла – магистр философии, теологии и филологии, был не в меру озабочен. Ещё на палубе корабля, отправившегося в плаванье из Любека в начале июня, обдуваемый холодными балтийскими ветрами, он ворошил в памяти слова короля Максимилиана.
«Главное, Гер фон Турн», – наставлял король посла, – «добейтесь от Великого князя такого договора, который бы был нам более выгоден, чем московитам. Московский властитель должен оказать моему королевскому высочеству помощь в возвращении истинного и праведного моего отечества и наследия – Королевства Венгерского. Противники мои – король чешский Владислав, его отец, польский король Казимир, и любой другой из оставшихся сыновей Казимира – Александр или Сигизмунд – если он будет претендовать на венгерскую корону, то ли под предлогом, что зван на трон венгерскими князьями, то ли по своему уразумению. В любом из этих случаев Великий князь должен держать брань на короля польского или его сыновей и вести с ними войну до тех пор, пока не исправит дело по его, Великого князя, доброму усмотрению и к моему полному удовлетворению. Мы же ничего Великому князю московскому не должны обещать и никакой помощи не должны оказывать…»
Вёз фон Турн и образчик договора, написанный рукой короля. Его надлежало утвердить и скрепить золотой печатью Великого князя.
Трудности посол предвидел большие, так как ещё от рыцаря фон Поппеля наслышан был о величии и могуществе государя всея Руси. Как убедить Иоанна подписать договор, где у одной стороны были бы серьёзные обязательства, а у другой – вовсе никаких? Тут следовало поразмыслить. Чем и был отягощён учёный доктор фон Турн, рассеянно внимавший попутчику своему – учёному греку Юрию Траханиоту, верному слуге двух господ, Великого князя Иоанна Васильевича и супруги его царевны Софьи.
А Юрий Траханиот предлагал дела интересные. В Новгороде Великом советовал немцу увидеться с Владыкой Геннадием, архиепископом Новгородским, в Москве после встречи с государем обязательно нанести визит царевне цареградской Софье, которую государь уважает и слушает. А с государевым дьяком Курицыным, упреждал грек, вести себя нужно осторожно – тот сильное влияние на Иоанна Васильевича имеет.
В Москве приняли Делатора, так мы будем теперь называть фон Турна, более тепло, чем фон Поппеля, которого бояре именовали не иначе, как прелестником, т. е. обманщиком. Простим московитам некоторую доверчивость и простодушность, а также слабость в языкознании, которые, впрочем, объяснялись довольно просто. Первое. Что касается имени. Делатором посла называли потому, что Юрий Траханиот в ответном слове императору Фридриху и королю Максимилиану называл фон Турна на ломбардском языке «де ла Торе». Спутникам Траханиота послышалось «Делатор», так с их лёгкой руки это имя и закрепилось в русских документах и летописных сводах. Второе. Пышность, торжественность приёмов и более серьёзное отношение к новому германскому послу было вызвано тем, что «Делатор – фон Турн» держался скромно, но с достоинством, с первого взгляда вызывая всеобщее уважение – опять же, бояре сравнивали его с фон Поппелем, отчего новый посол много выигрывал.
Иоанн Васильевич, услышав от Траханиота, что на аудиенции в Нюренберге Фридрих и Максимилиан при появлении московских послов сошли с трона и здоровались с московитами за руку, на встрече с Делатором в Красных сенях великокняжеского дворца повёл себя так же, как немецкие властители. Он тоже сошёл с трона и демократично пожал немцу руку, чем вызвал всеобщее изумление и переполох среди бояр. Таким своего государя они никогда не видели.
Выслушав Делатора, Иоанн Васильевич поблагодарил его за тёплые слова, произнесённые от имени коля Максимилиана, и поинтересовался здоровьем их высочества и отца его Фридриха, о котором в речи посла не было сказано ни слова. Делатор ответил, что император находится в добром здравии, но постепенно отходит от дел, больше времени уделяя любимым занятиям своим – астрологии и ботанике, и в настоящий момент готовится полностью передать императорский титул сыну, чтобы всецело погрузиться в науку.
– Слушай, Курицын, – обратился государь к дьяку, оставшись с ним наедине. – Делатор нравится мне, но предложения о «дружестве» и «единачестве» с германской империей не будут ли в обузу нам. У нас ведь Литва с Ливонией под боком. А король, как видно, благоволит и к тем, и к другим, покровительство над ними берёт. Как поступить с договором, чтобы и послу не насолить, и хозяев его не обидеть?
– Конечно, Делатор – не Поппель, – рассуждал Курицын. – Тут нужно осторожность проявлять надо и не только с ним, а и с обещаниями нашими королю Максимилиану.
Великий князь и дьяк надолго уединились в покоях. Через два часа Курицын вышел с листом бумаги, который передал писцам в летописный приказ дьяка Мамырева. К утру был готов письменный акт о дружестве между Московией и Германской империей. Текст его был составлен московской стороной, что было важно. Тем самым Великий князь устранял диктат Максимилиана и показывал немцу, кто в доме, то бишь, в Европе, хозяин.
Чуть погодя, незаменимый в таких делах Юрий Траханиот получил для перевода на ломбардский документ следующего содержания:
«По воле Божьей и нашей любви, Иоанн, Божьей милостью государь всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Югорский, Вятский, Пермский, Болгарский (имеется в виду Казанское царство) и прочая, условились со своим братом Максимилианом, королём Римским и князем Австрийским, Бургонским, Лотарингским, Штирским, Каринтийским и прочая, быть в вечной любви и согласии, чтобы помогать друг другу во всех случаях. Если король Польский и дети его будут воевать с тобою, братом моим, за Венгрию, твою отчину, то извести нас, и поможем тебе усердно, без обмана. Если же и мы начнём добывать Великого княжения Киевского и других земель русских, коими владеет Литва, то уведомим тебя, и поможешь нам усердно, без обмана. Если не успеем известить друг друга, но узнаем, что война началась с твоей и или моей стороны, то обязуемся немедленно идти друг к другу на помощь.
Что касаемо торговли, пусть послы и купцы да ездят свободно из одной земли в другую.
На сём целую крест к тебе, моему брату…
Писано в Москве, в лето 6998, августа 16».
Делатор, в волнении ожидавший ответа, был весьма удивлён, когда узнал, что Великий князь подготовил новое соглашение, но решил не давать договор ему в руки, а отправит с ним послов в Германию.
Курицын объяснил немцу, каким образом надлежало обойтись с документом.
– Утверждённую Великим князем государём вея Руси Иоанном Васильевичем грамоту повезут к вам московские послы. Королю Максимилиану надлежит написать по московскому тексту, не меняя ни слова, свою утверждённую грамоту, приложить к ней печать и целовать на грамотах крест перед московскими послами. Просим, чтобы писал грамоту серб или другой славянин русским письмом. Если такого писца под рукой у короля не окажется, и она будет написана на латинском или немецком языке, нужно будет сделать русский перевод. Послы наши, прочитав договор, будут целовать крест на грамотах вместо Великого князя. Посол немецкий привезёт утверждённую грамоту короля в Москву. Великий князь произнесёт клятву перед ним, как делал это король Максимилиан перед московскими послами.