Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Шрифт:
Читал государев дьяк посольскую грамоту и диву давался. Знал он Юрия Траханиота как успешного царедворца, но не думал ни гадал, что так велик тот в искусстве умолчания. Что значит: «замышляли сделать нам в пути остановку»? Или другое… Как могли князья немецкие «желать добра Казимиру», когда их король Максимилиан ищет с Казимиром войны? Стоило призадуматься Фёдору Курицыну, да и было отчего: три года в посольстве при дворе короля Матфея даром не прошли. Познал государев дьяк науку хитростей короля Венгерского, упражнявшегося в тяжбах с государями стран валашских, италийских, франкских, хорватских, балтийских и даже басурманских. Всякого насмотрелся при дворе королевском: видал силу бояр его и князей, с которой король Матфей должен был мириться, хотя и не хотел того делать.
Может, и Максимилиан так? Или не ведает правая рука, что делает левая?
Знал Курицын, что корабли из Ревеля по пути в Германию стоянки делают в портах иноземных, там, где купцы ливонские торговлю ведут. А это и королевство польское, и шведское, и датское. Как в тех портах? Так уж всё гладко? Или было такое, что в грамоте не напишешь. А напишешь, так пожалеешь. Эх, кабы соколом стать, да слетать за тем кораблём, что послов везёт! Шутка ли? В кои веки Великий князь послов к немецкому цесарю отправляет. А тут такие странности. Что думать, что гадать?
Сказывают, в иных странах с помощью голубей донесения присылают. Вот бы освоить такое искусство. Первым делом в Стокгольм послал бы узнать, что шведы? Не замышляют ли чего?
Не знал Курицын, а в точку попал. Вот как раз в Стокгольме послам русским труднее всего и пришлось. Усмотрели они, что имел Делатор короткое свидание со шведским правителем Стеном Стуром, которое немец хотел сделать тайным, но послы, поминая наказ государева дьяка о преодолении хитростей и козней всевозможных, возымели, как говорят в таких случаях, «глаза и уши на стороне».
О чём говорил Делатор, конечно, знать не могли, но догадаться, в чём суть беседы была, в меру своей осведомлённости пытались. Швеция – та давний интерес имела к Финляндии, соседке Великого Новгорода. Земли финские, на которые и Иоанн Васильевич частенько поглядывал, шведским рыцарям по нраву были. Рыбы и зверья всякого на тысячу лет хватит. Вот шведы и осели там: крестьян финских кнутами побивают, финских рябчиков стреляют, морошкой заедают. Но не всё ещё шведы к рукам своим загребущим прибрали. Вознамерился их правитель Стен Стур охватить своим влиянием свободные земли на севере финской земли. Тут ему Московия, как кость в горле. Слава Богу, крепости русские далеко от Балтийского моря – не имеет московский государь выхода на морской путь. Но и этого мало коварным шведам. Задумал Стен Стур навеки московитов выхода к морю лишить, а для этого надобно Копорье, Орешек, Ладогу, Корелу, Ямгород и другие русские крепости разорить, а ещё лучше – силой забрать. Видать по всему, готовился шведский правитель к войне с Москвой, а потому хотел выведать у Делатора кой – какие секреты про наши края. А знал тот, как думал Стен Стур, немало. И недалёк был от истины. Ведь недаром доктор философии, теологии и филологии Георг фон Турн (как мы помним, в Москве его имя произносили, как Делатор), проезжая через Великий Новгород, вдруг «углядел» в договоре негаразды. Видать, хотелось подольше на границе побыть, секреты крепостей новгородской земли повыведать. Да разгадали государь Иоанн Васильевич и Курицын хитрость немца, приказали послам незамедлительно в путь отправляться, не дожидаясь подьячего Юшко, посланного из Новгорода в Москву с вопросами от Делатора.
Но фон Турн-Делатор и в Стокгольме хитрость имел. Король Максимилиан наставлял его обстоятельно выведать мнение шведских дворян на предмет того, чтобы предложить от их лица шведскую корону ему, Максимилиану, или сыну его Филиппу Красивому. Резон был такой. На владения магнатов шведских у Великого князя большой аппетит проявился. Знали они об этом. Сохранить свои земли в Финляндии могли бы, если бы под крылом у Максимилиана были, а тот с Иоанном договор о мире и дружбе заключит.
В польском Данциге другая оказия вышла. Не успело судно к берегу причалить, умчал фон Турн в город. Проследили послы и выяснили: ездил немец в ратушу, где с бургомистром встречался. Однако, к великому удивлению, скрытничать не стал. Пригласил Траханиота и Кулешина в свою каюту и сказал:
– Намерен я открыть вам тайну великую, только клятву дайте о ней молчать, пока обратно в Москву не вернётесь. В противном случае за ваше безопасное путешествие не ручаюсь.
Ну что поделаешь? Клятву дали. И вот что фон Турн рассказал нашим послам…
– Лет двадцать пять тому в войне с Польшей Тевтонский орден потерял прусские города Мариенбург, Торн и Данциг. По Торнскому миру они отошли к Польскому королевству и стали платить Казимиру дань, от которой уже успели устать. Бургомистр Данцига просил меня тайно передать королю Максимилиану, что города эти хотят быть приняты под его цесарство, в том виде, как другие немецкие города, а также тевтонский и ливонский ордена. Думаю я, – фон Турн сделал глубокомысленную паузу, – можно против Польши ещё один союз учинить. В него могли бы войти Великий князь Московский, гроссмейстер Тевтонского ордена, прусские города во главе с Данцигом и магистр Ливонского ордена.
– Мы донесём твои слова нашему государю, – ответил Траханиот. – А как Венгрия, вступит ли она в союз?
– Как мне передали, Венгрию мой король уже добывает, – ответил фон Турн.
Великая тайна, поведанная фон Турном, показалась послам забавной, слишком ничтожные кандидаты в союз предлагались. Вряд ли такое «дружество» их господин, Иоанн Васильевич, одобрит.
Но тайна есть тайна. Вот почему в письме из Любека послы не поминали ни Стокгольм, ни Данциг – о таких вещах можно говорить лишь с глазу на глаз. Не приведи Господь, грамота посольская не в те руки попадёт. Конфуза не оберёшься.
А вот о датской и немецкой оказии могли сказать открыто. Здесь не то что тайны нельзя было делать, наоборот, дело требовало полной огласки. Если что случится с ними в Германии, в Москве должны были знать, кого за это винить.
Первой незадачей стал Копенгаген. Только корабль в порт зашёл, тут как тут судебные приставы. И быстро судно под арест берут. Говорят, что один ливонский купец, ввозивший мёд, не уплатил пошлину. Под эту марку проверку учудили: и в трюмах, и в каютах всё обыскали. Особо обошлись с русскими послами, правда, у Траханиота сложилось мнение, что это не было случайным, препроводили их в королевскую канцелярию. Здесь, в беседе с королевским секретарём, поняли: задержат надолго. Выяснили послы, что датский король боится договора между Московией и Германией. Более того, расположен он к дружбе с Казимиром. И вот почему.
Больше двухсот лет назад три северных королевства – Датское, Шведское и Норвежское – подписали договор, по которому королями Швеции должны избираться только представители Датского королевского дома. Знатный шведский дворянин Стен Стур, которого в Стокгольме посетил Георг фон Турн, нарушил этот договор, отказался подчиняться датским королям и, победив в сражениях сначала короля Кристиана Первого, а затем, сменившего его на троне Карла Кнутссона, объявил себя правителем Швеции. Датчане знали о заходе корабля в Стокгольм и посчитали, что русские послы встречались с изменником Стуром. Месяц, пока шло следствие, Траханиот и Кулешов просидели в Копенгагене.
Выручил фон Турн: он доказал, что стоянка в порту Стокгольме была недолгой и московиты вообще не спускались на берег.
Но если позиция датской стороны была вполне объяснимой, там вопрос был принципиальный, поведение некоторых немецких князей удивило русских послов. Государь Иоанн Васильевич имел в Великом княжестве Московском неограниченную власть. Никто не смел ему перечить, а если кто и попадал под подозрение в том, что имеет собственное, отличное от Великого князя, мнение, можно было с уверенностью сказать, что служба такого безумца будет тут же вполне окончена, а сама жизнь подвергнется неминуемой опасности. Здесь же, в Германии, как выяснилось, каждый князь, герцог или курфюрст и даже горожанин, может иметь собственное мнение – спорные вопросы решаются в рейхстагах – собраниях всех ветвей власти и депутатов от городских магистратов. Так вот князья знатных родов Любека, города, входившего в мощный торговый Ганзейский союз шестнадцати немецких городов, через который осуществлялась вся торговля с Великим княжеством Московским, посчитали «беседы» русских послов в Копенгагене попыткой переориентировать торговые отношения Московии на Данию. И если бы не помощь фон Турна, вряд ли бы наши послы унесли ноги подобру-поздорову. Потом, конечно, король Максимилиан принёс бы извинения, объяснил бы князьям любекским, что те ошиблись, и ошиблись сильно, но кто сможет вернуть расстроенное здоровье без вины пострадавшим?