Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Шрифт:
– Ох, пора, Иоанн Васильевич. И с султаном турецким подружиться не мешало бы. Тогда морем из Венеции тысячу пищалей привезти можно. Пригодятся они против литовцев. Давно заказ готов, а вывезти не можем.
– Подготовь послание султану, – приказал Иоанн. – Завтра принесёшь, я почитаю. Чует моё сердце, дружбы с германским императором не получится, пользы от него никакой. Юрий Траханиот из Любека сообщает: дошли слухи, что Максимилиан с поляками переговоры ведёт.
На этом Великий князь беседу окончил и ушёл пить мёд. Постельничий отправился проверять дозоры вокруг великокняжеских палат. А Фёдор Курицын по дороге домой зашёл в Успенский собор и поставил свечку во здравие государя.
– Да не отвернётся от нас взор твой, Господи, – молился Фёдор Васильевич. – Прошу милости твоей. Дай, Господи, здоровья государю. Многие лета ему и деткам его. Укрепи волю его, разум и тело. Сильный государь – сильная держава!
В просторной светлице Софьи собралась вся большая семья Великого князя.
Старшая дочь Елена, девица на выданье пятнадцати лет, сидела у окна за чтением Евангелия. Её персона рассматривалась в качестве невесты для сына германского императора. Елена была горда вниманием, с нетерпением ожидала окончания переговоров, поэтому Евангелие долго оставалось открытым на одной и той же странице.
Одиннадцатилетний отрок Василий, старший сын Иоанна Васильевича, сидел за отдельным столиком и играл в солдатики. Он повелевал двумя армиями, которые сошлись в жестокой битве. Одна – подарок датского посла – состояла из немецких рыцарей, фигурки которых были отлиты из какого-то сложного сплава металлов искусным кузнецом из Копенгагена. Вторая, ряды которой пополнял стрельцами и пушками батюшка, была вылеплена по его указу суздальскими мастерами из глины, ими же и раскрашена. Более изящные и нарядно исполненные рыцари очень нравились Василию, но, несмотря на симпатию юного «полководца», всегда терпели поражение. Василий знал, что если бы исход хотя бы одного сражения был бы иным, батюшка этого не одобрил. Сердить отца было не в его правилах, он рос послушным мальчиком.
Два его брата, Юрий и Дмитрий, десяти и девяти лет, по закону о престолонаследовании не могли претендовать на Великое княжение, поэтому готовились родителями к совершению ратных подвигов, росли крепкими и здоровыми, не чуждыми физическим упражнениям. Они сражались деревянными мечами в яростной схватке в дальнем углу светлицы.
Младшая дочь Феодосия, пяти лет от роду, нянчила тряпичную куклу. Её искусно смастерили дворовые девки. «Младшенькая» была их любимицей.
Трёхлетний Симеон сидел верхом на деревянной лошадке, качался и весело болтал ногами.
Самый младший, Андрей, которому едва минуло четыре месяца, сладко спал в люльке, подвешенной к потолку.
Больше пополнения в семье не предвиделось. Царевна Софья, измождённая выполнением своей главной задачи – продлением великокняжеского рода – посчитала свою миссию успешно выполненной и теперь задумалась над тем, как найти применение раскрытию своих, ещё не расцветших в полную силу, царедворческих и дипломатических способностей.
Поскольку дети были заняты своими делами, основное развитие событий происходило за обеденным столом.
Иоанн Васильевич взял в руки ковш с медовухой и задал супруге вполне обоснованный для того времени вопрос:
– Скажи, Софья, а стольникам давала испить, прежде чем мне давать?
– Давала, свет очей моих, как иначе, – ответила царевна с улыбкой, которая украшала её окончательно потерявшее привлекательность располневшее лицо.
– И что, живы ещё? – пошутил государь.
Царевна поперхнулась блинами с красной икрой. Почитай, тридцать лет замужем, а до сих пор не привыкла к шуткам «северного медведя», как в глубине души называла своего мужа и властелина. Своей в этой холодной стране она себя никогда не ощущала, и северный юмор ей был неприятен. Хотя законность такого вопроса она сомнению не подвергала. Цареградская история знала много примеров, когда любимые жёны отравляли своих благоверных, несмотря на то, что были они всесильными, облечёнными безграничной властью императорами, по-гречески – василевсами.
После небольшой паузы, мастерски выдержанной царевной, она как ни в чём не бывало обратилась к мужу.
– Иоанн, ты знаешь, у меня никогда не было ни прихотей, ни расточительных затей, я всё делала для блага твоего.
– Говори прямо, чего ты хочешь? Я тебе ни в чём ещё не отказывал.
Иоанн Васильевич отпил из чаши огромный глоток медовухи.
– Бедный Владыка Геннадий, ты запретил ему ездить в Москву. А ведь он раскрыл ересь в Великом Новгороде и Москве, помог тебе победить это зло, – Софья говорила вдохновенно, красноречием её восхищались иноземные послы, которых она, пользуясь статусом цареградской царевны, иной раз принимала в своих покоях.
Государь очень не любил Геннадия. Он хмурил брови в ожидании, что последует дальше.
– Отправь еретиков к нему на потешный суд, – попросила Софья.
– А что это такое, потешный суд? – переспросил Иоанн Васильевич.
– Это заведено в латинских странах, особенно на юге, – царевна не хотела прямо называть Испанию и книгу «Речей посла цесарева», где, как она знала, инквизиция, кроме пыток и сжигания на костре, шельмовала осуждённых позорными зрелищами.
– Ну, скажи, как проходит потешный суд? – попросил Иоанн Василевич нетерпеливо.
– Осуждённых сажают на ослов головой к хвосту, надевают на головы шутовские колпаки и проводят по всему городу, – объяснила Софья.
– Хм, и правда, потешно, – усмехнулся Иоанн Васильевич. – Только где мы возьмём ослов, они же у нас не водятся?
– Ничего, посадим на лошадей, – успокоила супруга Софья.
– Что ж, я согласен. Завтра же всех и отправлю.
Иоанн Васильевич отпил ещё глоток и отправился почивать.
Утром еретиков посадили на подводы и в сопровождении стрельцов отправили в Великий Новгород. Курицын в это время передавал постельничему Бобру прожект письма турецкому султану.
Государь наиболее важные решения принимал в утренние часы в спальне.
– Разумно, очень разумно, – разговаривал сам с собой Иоанн Васильевич, лучшего собеседника он рядом не видел. – Хорошо про купцов сказал Курицын. В них вся загвоздка. Молодец!