Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— О том, каким несносным грубияном вы способны представать перед женщинами, княгиня мне уже поведала. Не пытайтесь выглядеть еще ужаснее.
— Она никогда не говорила, что дружна с вами. Хотя любая другая не удержалась бы, чтобы не похвастаться таким знакомством.
— Любая другая — да. Но не княгиня… — повертела головой Кларета. — Эта способна молчать.
— Уж не она ли исполняла роль связной между вами и заместителем министра внутренних дел?
— Наконец-то!
— О чем вы?
— Просто я давно ждала этого вопроса.
— А как еще можно спрашивать о таком?
— Теперь я уверена, что это не княгиня Сардони выдала мою тайну.
— Какую еще тайну? — рассеянно спросил обер-диверсант рейха.
— Относительно информации, связанной с Муссолини.
— Не она, конечно. Да и виделись мы с ней давно. У меня появились более надёжные источники. Остальное вам известно.
— А вот мне она рассказала всё. Ну, почти всё, — тотчас же исправила свою оплошность Кларета. — Кое-что я, правда, узнала не по её воле.
— Что и заставило затем княгиню разоткровенничаться с вами. То есть вы сумели принудить её к этому.
— Вот видите, а вы ни с того ни с сего напали на меня: «Замените своих информаторов! Замените информаторов!». Оказывается, они тоже кое-чего стоят.
— Наше величие в непобедимости наших врагов. В непобедимости… побеждаемых нами врагов.
— Фюрер любит такие высказывания.
— Ничего подобного. «Наше величие — в непобедимости наших врагов!» — отныне это мой родовой девиз.
— Кто это приходил к вам, наш генерал? — возникла в проёме двери Альбина, как только провела гостя.
— Бывший сослуживец. Решил проведать.
— «Бывший сослуживец» из гестапо, решивший проведать, чтобы любезно вручить вам ампулу с ядом, — почти злорадно прокомментировала «Двухнедельная Генеральша».
— О чем это вы, фрау Крайдер?!
— Я была в коморке, что за стеной, с которой начинается чёрный ход. За этой хилой стенкой слышимость лучше, чем если бы Я была рядом с вами, в комнате.
— Вот оно что, — вяло отреагировал Бургдорф, прекрасно понимая, что это уже не первый случай подслушивания. — Зря вы так рисковали. Представляете, что было бы, если бы гестаповец заподозрил вас в подслушивании? Если бы он изобличил вас?
— Он, естественно, негодовал бы, но вы-то за меня вступились бы, наш генерал Бургдорф.
— Вот оно, коварство женщины.
— Оказывается, вы уже дослужились до того, что к вам на дом уставляют ампулы с ядом, — не стала Альбина обсуждать с ним извечную легенду о непостижимом коварстве женщины.
— Ни о какой ампуле вы только что не слышали, фрау Крайдер, — смертельно побледнел адъютант фюрера. — А если случайно услышали, то сразу же забыли о ней.
— Не раньше, чем сумею убедиться, что она предназначена не для вас.
— Не для меня, естественно. А почему вы спрашиваете? Только что вы утверждали, что прекрасно слышали весь разговор.
— Преувеличивала. К тому же помешал налёт авиации, которой я всё ещё панически боюсь.
— Но теперь вы знаете, что смерть от яда меня не прельщает, — нервно заверил её Бургдорф. Еще несколько минут назад ему не хотелось выпускать из своих рук талию этой женщины, а теперь не мог дождаться, когда она исчезнет с глаз.
— Я действительно могу верить вам? — взволнованно, едва слышно, спросила Альбина.
— Кто заставляет вас верить или не верить? И вообще, причем здесь вы?
— Странный вопрос, наш генерал Бургдорф.
— Опасаетесь, что труп придётся выносить из вашего дома, со всеми неминуемыми хлопотами по поводу похорон? Успокойтесь, всё равно я раскусил бы эту ампулу вне вашей усадьбы.
— Я опасаюсь вовсе не этого, наш генерал, — вдова всё еще держалась довольно воинственно, и генерала это настораживало. — И не советую разговаривать со мной, как с деревенской домработницей. Кстати, в своём министерстве я ведаю секретной частью.
— Вот уж не смел бы предположить…
— Потому и ведаю, что не смеете даже предположить нечто подобное. И ещё должна предупредить: вы не знали о моей должности до сих пор, не должны знать и впредь.
Бургдорф конвульсивно глотнул воздух, словно только что вырвался из удавки, и, взяв ампулу, осторожно опустил её в нагрудный карман своего кителя.
«Малиново-жасминный привкус, видите ли! Вот, оказывается, каковым будет привкус почётной смерти героя Африки, народного маршала, а также кавалера Рыцарского креста и всех прочих высших наград рейха! Пусть попробует после этого не воспользоваться трудами специалистов из «Особой химической лаборатории Мюллера»! И ничего, что для облагораживания привкуса понадобилось испытывать примесь к цианистому калию на дегустаторе французских духов! Специалист может погибнуть, главное, чтобы зря не погиб его талант».
— Значит, вы не знаете в точности, кому предназначается эта ампула, наш генерал Бургдорф?
— Не смотрите на меня такими испуганными глазами, фрау Крайдер. Когда ампулу вручают тому, кто на неё обречён, его заставляют раскусить, так сказать, в присутствии вестника смерти…
— Скажите уж «палача».
— Не ожесточайтесь, Альбина. Не забывайте, что все мы находимся на войне. Присутствие же вестника смерти необходимо для того, чтобы он мог окончательно удостовериться и со спокойной совестью доложить командованию о выполнении задания.
— Так объяснил этот гестаповец? Очевидно, этот момент я тоже прослушала.
— Ему ничего и не нужно было объяснять. Такова традиция.
— Я не слышала о таковой, — простодушно призналась вдова «двухнедельного». — Кто же тогда удостоен такой чести?
— Для меня важно знать, что вам, Альбина, очень не хочется, чтобы ампула предназначалась для меня.
Крайдер широким мужским шагом прошлась по комнате. Остановившись у столика, налила себе в рюмку коньяку и, лишь сделав пару небольших глотков, стоя спиной к Вильгельму, произнесла: