Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— Не подсказывайте мне идею, которая может стать слишком навязчивой, чтобы ею не воспользоваться, — посоветовал Скорцени. И тут же не удержался: — Сибирская Россия?! А что — это мысль!
— Россия — всего лишь полуазиатское дерь-рьмо!
— Словом, вы все поняли, — всё ещё сохранял невозмутимость Скорцени. — Подробности узнаете от полковника. И помните о берегах Корсики.
— Вот чего я действительно никогда не забуду, так это берегов Корсики.
Положив трубку на рычаг, Шмидт еще какое-то время молча смотрел на нее, словно на часовую мину, которая вот-вот должна взорваться.
— Вы сообщали ему о нападении? — спросил он начальника школы. Гауптман наполнил бокал бордовым вином и протянул его Шмидту.
— Никому ничего я пока что не сообщал. Даже своему шефу из штаба армии.
— И что вообще не собираетесь сообщать?! — восхитился его рискованностью фон Шмидт.
— Позвоню, конечно. Ждал, что кое-что прояснится. Хотя… никто из гарнизона школы не погиб и даже не ранен. Имущество тоже не повреждено.
— Здесь есть еще один телефон, по которому кто-либо из ваших офицеров мог звонить без вашего согласия?..
— С Берлином могли связаться только по этому телефону. Однако без моего ведома это запрещено под страхом смерти.
— То есть вы считаете, что никто из офицеров?..
— О нападении? Без меня?! Я бы ему шею свернул. Впрочем, никому такое и в голову прийти не могло. Тем более что кабинет был закрыт.
— Но существует рация.
— В соседней комнате. Для меня и радиста. Я бы хотел видеть радиста, который решился выйти на связь без моего разрешения. А что вас, собственно, интересует? Вы не могли бы выражаться яснее.
— Затевая разговор со мной, Скорцени уже знал о нападении, и это наталкивает на размышления.
Они выпили, молча посмотрели друг на друга, вновь наполнили бокалы и, даже опустошая их, старались не спускать глаз друг с друга.
— Он сказал вам об этом?
— Нет, но дал понять.
— Почему же тогда он не потребовал объяснений, почему не потребовал моего доклада?
— Это уже не столь важно. Если вы ему не докладывали, значит, сообщил кто-то из его тайных агентов, которые находятся здесь, в школе, и о существовании которых вы не догадываетесь.
— Здесь есть один тайный агент. Но он уже давно не тайный. По крайней мере, для меня. И он тоже ничего не сообщал. Не успел. Поскольку пребывает в весьма… несвежем состоянии. После вчерашней попойки. Вряд ли он слышал выстрелы.
— Выходит, что их агенты — тоже окопное дерь-рьмо.
— Ну, нет, с агентом, считаю, мне как раз повезло.
— Но если и этот ваш подчинённый тоже не сообщал, тогда возникает вопрос…
— Вопросов, господин оберштурмбаннфюрер, уже даже не возникает. И так все ясно.
— Хотите сказать, что нападали подопечные самого обер-Диверсанта рейха?
— Вы же понимаете, что я не решился бы всуе произносить такое имя, — пожал плечами гауптман.
«Неужели нападение организовал сам Скорцени? — ужаснулся этой мысли Шмидт. Хотя понимал, что должен был бы возрадоваться ей. — Но зачем?! Чтобы уничтожить меня? Но для этого существовало множество других способов, менее шумных и более эффективных. И не стал бы он в таком случае присылать сюда русского князя, полковника. Ради чего? Чтобы припугнуть? — Шмидт мысленно расхохотался. — Неужели он считает, что меня еще следует и припугнуть? Мне и так уже всё осточертело в этом мире. Он давно пугает меня самим своим существованием».
— Теперь вы понимаете, что моя школа…
— Согласен, до окопного она явно не дотягивает, — после того, что ему пришлось пережить этой ночью, Шмидт никого не собирался щадить.
— Вы упоминали Корсику… Считаете, что сюда, до центра, мог дотянуться кто-то из корсиканцев?
— Не путайте Корсику с Сицилией. И потом, со Скорцени нас связывают приятные личные воспоминания об этом острове — только-то и всего.
— Если приятные, да к тому же личные, воспоминания связывают вас с самим Скорцени, значит, всю оставшуюся жизнь вы должны чувствовать себя в полной безопасности, — задумчиво проговорил Сольнис. — Ночной инцидент можете считать обычным кошмаром.
«Не дай тебе бог, гауптман, — мысленно парировал Шмидт, — чтобы тебя когда-либо хоть что-нибудь связывало со Скорцени. Особенно — личные воспоминания.
19
Минуты ожидания показались Бургдорфу невыносимо долгими и тягостными. Пока он неврастенично прохаживался по комнате, поглядывая то на телефон, то на часы, словно у ворот его уже ждала машина, в доме вновь появилась его хозяйка, Альбина Крайдер.
Генерал не сомневался, что и беседу с Гиммлером она станет подслушивать, притаившись в коморке за стеной, однако ничего доделать не мог: не выставлять же Альбину из её собственного дома! Единственное, чем Бургдорф мог отомстить, так это сразу же после возвращения из поместья Роммеля заняться поиском более подходящей квартиры.
— Вы опять ждёте спасительного телефонного звонка, наш генерал Бургдорф? — Уже несколько раз Вильгельм пытался отучить Альбину от этого странноватого, легкомысленного обращения к себе, да только старания его оказывались тщетными.
— Нетрудно догадаться.
— И позвонить должен Гиммлер?
— А вот о том, кто именно должен позвонить мне, догадываться вы не должны были.
Альбина загадочно ухмыльнулась и скрылась за дверью, но только затем, чтобы уже через несколько минут вновь появиться в пристанище генерала с бутербродами на блюдечке.
— Масло, как вы можете убедиться, становится всё отвратительнее, — посетовала она, — и доставать его всё труднее. Тем не менее, мне удалось…
— Мы не будем обсуждать сейчас то, насколько трудно нам всем живётся, фрау Крайдер.
— Благоразумно, — признала Альбина, и, вновь загадочно улыбнувшись, отправилась готовить столь же отвратительный кофе для генерала.
Когда она появилась во второй раз, Бургдорф уже стоял с телефонной трубкой в руке, но звонок был из штаба полка, который должен был выделить для генерала четыре бронетранспортёра. Разговор выдался предельно коротким: дежурный офицер сообщил, что машины подготовлены и будут ждать на обочине шоссе, проходившем рядом с частью. Но даже этот лаконичный разговор Бургдорф воспринял с заметным напряжением. Говорил он по телефону резко, нервно уточняя: где именно будут находиться бронетранспортёры, кто ими командует и на какой срок эти машины будут приданы ему, генералу Бургдорфу.