Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— Сейчас начнётся ураган, который будет длиться трое суток, — накаркала она штурмбаннфюреру. — Сама слышала прогноз. И все трое суток нам придётся просидеть на островке, без еды и воды, питаясь только тем, что вам удастся выловить с помощью самодельной удочки в прибрежных водах.
Выслушивая её милый бред, Отто столь же мило отмалчивался. Причал выглядел почти новеньким, что, однако, не делало его привлекательнее. Сколоченный из неотёсанных брёвен и каких-то старых досок, с оставшимися в них ржавыми гвоздями, он свидетельствовал лишь о том, что мастерили его наспех, причем делали это люди, имеющие весьма приблизительное представление о плотническом ремесле. Да к тому же без надлежащих инструментов.
— Работа Нантино, — извиняющимся тоном объяснила княгиня, — того самого, из охраны. Это он у нас топорных дел мастер.
— Неважный, следует сказать, — скептически оценил его усердие Скорцени, высаживаясь на берег и помогая сойти княгине. Шлюпку он подтянул повыше, чтобы её не смыло в море, и привязал к одной из опор причала.
— Хижину тоже он сварганил?
— Вы несправедливы, Отто, хижина получилась вполне приличной: почти двухэтажной, на сваях…
— Да ну?! Похожей на хижины индейцев?
— Полинезийцев, как объяснил её создатель, Морской Пехотинец. Однажды во время учений его роте пришлось полтора месяца провести на островке в Океании. Именно там он достиг своего совершенства как хижиностроитель. Здесь, правда, Морской Пехотинец не обнаружил бамбука и ещё чего-то, чем они обычно скрепляют бревна и стебли.
— Очевидно, лиан.
— Вам тоже приходилось бывать на островах в Океании?
— Сегодня впервые.
— Да ещё со мной! Вам непозволительно повезло. Такое просто невозможно забыть.
— Такое грешно забывать.
Скорцени обнял её за плечи, привлёк к себе и как можно нежнее поцеловал в губы.
— Такое тоже грешно забывать, — польстила ему Мария-Виктория. — Только стоит ли соблазнять друг друга?
— Не стоит, — решительно подтвердил Отто.
Хижина показалась Скорцени довольно уютной. Он был явно несправедлив по отношению к её создателю. Поднявшись по шаткой лесенке на второй этаж, штурмбаннфюрер осмотрел часть островка, ограниченную подковообразной скалой, благодаря которой он, очевидно, и был назван Скалой Любви. Затем прошёлся взглядом по зеленому массиву материка, посреди которого виднелись черепичные крыши виллы и хозяйственных построек, по палубе яхты, от борта которой они с княгиней недавно отчалили.
Островок и впрямь казался заброшенным посреди океана, а ближайший берег — всего лишь оконечностью другого такого же осколка тверди земной — необитаемого, поглощённого вселенской отрешённостью. Впрочем, местность, в которой приютилась «Орнезия», представала перед открывшим её для себя в одинаковой степени дикой и в то же время по-своему чарующей.
— Вы уверены, княгиня, что вон там, на самой этой скале, действительно кто-либо когда-либо занимался любовью?
— Как уверяет нас легенда…
— Подобные легенды обычно зарождаются на какой-то реальной основе.
— Хотите испытать эту страсть со мной?
Столь лобового вопроса Скорцени не ожидал, поэтому промычал в ответ что-то нечленораздельное.
— Сразу же огорчу: никакая сила, даже сила любви к вам, не заставит меня подняться по её губительному склону. Ведь эта твердь названа Скалой Любви, а не Скалой Безумия.
— После нашего визита название придётся изменить.
— Вы, как всегда, слишком самоуверенны.
Скорцени спустился с мансарды и остановился напротив Марии-Виктории. Досчатый лежак с набитым сеном тюфяком находился в двух шагах от них и казался таким же доступным, как и женщина. Сардони стояла, почти касаясь подбородком его груди, и внимательно следила за каждым движением, за выражением лица, глаз, но Отто так и не смог понять, что ею двигало, что удерживало рядом с ним: обычное любопытство, желание быть обладаемой им, или же, наоборот, желание вовремя заметить опасность и метнуться к выходу?
— Знаете, о чём я вспомнила сейчас, Скорцени? — прошептала она, когда руки штурмбаннфюрера вновь сомкнулись у неё за спиной.
— Уверен, что вспомнили лес неподалёку от виллы «Карпаро», и тропинку, по которой вы шли, расстреляв саму себя задолго до того, как мне пришло в голову извлечь пистолет.
— Вот видите, как трудно нам встречаться после этого «расстрела»?
— Которого не было.
— Который все же состоялся, Скорцени; состоялся, состоялся! Несмотря на то, что вы так и не решились — уж не знаю, из каких побуждений — потратить на меня свой драгоценный патрон.
— И там, в лесу, и затем, каждый раз, когда вы начинали вспоминать об этом расстреле, меня не покидало чувство, что вы жалеете, что расстрел всё же не состоялся. А ведь я обязан был пристрелить вас. Так заведено во всех разведках мира.
— Хотите исправить свою оплошность прямо сейчас, здесь, на Скале Любви?
— О чем это вы? — налился свинцом взгляд обер-диверсанта рейха.
— Может, пожелаете повторить расстрел или, точнее, завершите тот, который так и остался недоведенным до логического завершения.
— Слишком рискованно провоцируете, княгиня Сардони. Причём делаете это не впервые, — резко молвил Скорцени. — Никогда не рискуйте таким образом. Оружие — как заклятие, оно способно срабатывать само по себе, спущенное с курка неосторожным словом. Не существовало виллы «Карпаро», не существовало леска, не было ничего такого, что напоминало бы вам о расстреле. Запомните это наконец, любимица смерти.
Вместо ответа Мария-Виктория провела кончиками пальцев по его шрамам, по подбородку, задержала руку на шее.