Фельдмаршал должен умереть
Шрифт:
— Тогда он стал бы «героем Смоленщины» или «героем Дона», а то и, страшно выговорить, «героем России». Причём вопрос о том, как должен чувствовать себя владелец подобного поместья посреди заснеженных русских равнин, уже не возникал бы.
— Вот так всегда: никакой попытки хоть немного пофилософствовать, — с укором произнёс Бургдорф, снисходительно глядя на судью.
— Напротив, только что я воспроизвёл один из основных постулатов военной службы, без которой Роммель не только не мыслит себя, но и без которой он попросту… не Роммель.
— «Без которой Роммель — не Роммель!», — повторил Бургдорф и сокрушенно покачал головой, развеивая какие-то свои мысли. — Такое слишком трудно себе вообразить. Лис Пустыни принадлежит к тем людям, которые сами по себе самодостаточны, вот почему я уверен, что и без Африки Роммель оставался бы Роммелем.
— В корне неверный подход, в корне! Без фюрера, без сотворённого им мира, все мы — ничто, в том числе и наш нетленный «герой Африки».
Адъютант фюрера понял, что полемизировать с Майзелем бессмысленно, и резко сменил тему:
— Взгляните на этот пейзаж: еще не Швейцария, но уже тот уголок Германии, который стоит половины России.
— Меня больше интересует, почему человек, имеющий такое поместье и дослужившийся до маршальского жезла, решился на предательство рейха.
— Он не считает, что решился на предательство.
— Ни один предатель не признаёт своего предательства, — пожал плечами Майзель. — Однако суть его поступка от этого не меняется.
— Фельдмаршал не считает, что предал Германию, — задумчиво произнёс Бургдорф. — Как и многие другие заговорщики, он жаждет видеть Германию без фюрера.
— И вы решились бы дать такое объяснение его действий самому фюреру? — удивился Майзель.
— Уже решился, — соврал адъютант вождя нации.
Майзель недоверчиво взглянул на Бургдорфа и ещё более недоверчиво покачал головой.
— Ни Роммеля, ни кого-либо другого из этой своры заговорщиков подобное объяснение не оправдывает.
— То же самое я произнёс в присутствии фюрера.
— Извините, Бургдорф, но подобные высказывания я считаю непатриотичными.
— Я понимаю, что подобные высказывания непатриотичны, господин судья чести. Но попробуйте не впадать в них, вышагивая аллеями этого старинного, насквозь пропитанного германским аристократизмом парка.
11
…Их разведывательно-диверсионная ассамблея была прервана неожиданным появлением охранника-итальянца Нантино. Он попросил Марию-Викторию выйти, и несколько минут они шептались за дверью. Поскольку разговор вёлся на итальянском, Скорцени понял только, что речь шла о партизанах. Но сразу же обратил внимание, что «бедный, вечно молящийся монах» Тото и Морской Пехотинец слегка занервничали.
— Господа, — вернулась княгиня в зал. Она тоже была встревожена. — В Масенте — деревеньке в шести километрах отсюда, — объяснила она исключительно для Скорцени, — появились красные партизаны.
— Давненько они сюда не наведывались, — заметил Морской Пехотинец. — Если гарибальдийцы разыскивают здесь дуче, то нам придётся сильно разочаровать их.
— Это отряд Каррадо, — объяснил итальянец-охранник, вошедший вслед за хозяйкой виллы. Поскольку здесь присутствовал Скорцени, он говорил на германском, который понимали все. — Его разведчики уже наведывались в ресторанчик «Тарантелла». Самого ресторанщика Кешлера они пока не трогают, так как считают своим давним информатором. Но расспрашивали о вилле «Орнезия».
— Из каких источников вам стало это известно?
Владелец ресторана прислал парнишку, который работает у него на кухне. Предупредил, что к ночи возможны гости. Обычно они нападают к полуночи, как волчья стая. Кстати, к «Тарантелле» они подъезжали на двух грузовиках.
— Эти кабальеро удачно соединяют в себе лозунги партизан с замашками заурядных грабителей, — подтверждал каждое свое слово несильным ударом кулака по столу Морской Пехотинец. — Думаю, столь же удачно они начнут соединять в себе наглость налётчиков с благочестием покойников.
— Как только сунутся сюда, — уточнил Тото. И вместе со всеми взглянул на штурмбаннфюрера СС.
— Сколько их может появиться? — спросил штурмбаннфюрер. — Хотя бы приблизительно, исходя из численности отряда.
— Да не менее пятидесяти, — потряс кистями рук охранник. Численность партизан казалась ему впечатляющей. Об отряде гарибальдийцев он говорил как о несметной орде. — Нам придётся срочно связаться с комендатурой городка Империи и попросить подкрепления. Самим нам атаки не отбить.
Скорцени воинственно рассмеялся, у него на сей счёт было своё мнение.
— Речь идёт не о том, чтобы как-то отбить атаку, а чтобы ни один из нападающих не сумел убраться с подступов к вилле живым.
На штурмбаннфюрера взглянули как на провинциального забияку, правда, тут же вспомнили, что это говорит «самый страшный человек Европы».
— Но какими силами мы будем отстаивать виллу? — спросил Тото.
— Вы забыли, что со мной прибыло небольшое сопровождение. Причём парни эти, как и все вы тут, просто измаялись от безделья.
— К помощи гарнизона Империи мне не хотелось бы прибегать ещё и потому, — объяснила княгиня, соглашаясь таким образом с мнением Скорцени, — что я избегаю привлекать внимание к самой вилле. Замечу: чьё бы то ни было внимание. До поры до времени, естественно, — уточнила она после многозначительной паузы. — А пока не будем терять времени, господа храбрецы из числа защитников «Орнезии». Надеюсь, штурмбаннфюрер Скорцени не откажется принять командование нашим стойким гарнизоном.
— Родль! — тотчас же гаркнул Скорцени своим рыкоподобным басом так, что голос его прошёлся по хрусталю люстры, словно по клавишам застоявшегося, основательно расстроенного фортепиано.