Фельдмаршал должен умереть

Сушинский Богдан Иванович

— Вечная судьба диверсанта: выглядеть в глазах женщины настоящим чудовищем.

— В заливе поднимается шторм! — вновь прозвучал голос Джона Шеридана. — Мы решили, что вам трудно будет добраться до усадьбы. А главное, следует поторопиться.

Скорцени и княгиня вновь удрученно переглянулись. Они обнаружены и изобличены, поэтому отмалчиваться уже не было смысла.

— Своими страхами вы убиваете мои лучшие пиратские порывы! — наконец отозвалась Мария-Виктория.

— Рад слышать ваш голос, княгиня! — в самом деле возрадовался итало-американец.

Кое-как приведя

себя в порядок, Сардони первой ступила на тропинку. Обер-диверсант рейха ступал за ней, как безнадёжно провинившийся раб за своей владелицей, твердо зная, что прощения ему не будет.

Сержант ждал их, стоя посреди причала. Парусиновые штаны его и рукава рубахи были закатаны, оголяя волосатые босые ноги и являя взору загорелые мускулистые руки. Вид его был одновременно и воинственным, и по-крестьянски убогим.

— И что же вас так встревожило, сержант? — поинтересовался Скорцени, даже не пытаясь скрывать своего недовольства. — Насколько я помню, сигнала SOS мы в эфир не посылали.

— К вашему сведению, господин штурмбаннфюрер, генуэзский залив — подлейший из лигурийских заливов. И если вам угодно будет выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты…

— Разве что «подлейшая»…

— Предлагаю сесть в мою шлюпку — она чуть побольше — и положиться на мой опыт. На всякий случай я захватил два спасательных круга. Вашу шлюпку я приведу завтра утром.

— Будем благоразумны, а, господин Скорцени? — вопросительно взглянула на обер-диверсанта Мария-Виктория.

— Если я кому-то и позволяю командовать собой, гак это сержантам морской пехоты, — заверил её штурмбаннфюрер сквозь полусжатые зубы.

От Скорцени не скрылось, как придирчиво осматривал Морской Пехотинец владелицу «Орнезии», когда она проходила мимо. Янки всё понял, и в душе, очевидно, завидовал, что не оказался на месте эсэсовца, которого, будь его воля, тотчас убил бы, и не только потому, что тот служит в СС. Но он получил приказ не высовываться.

Американской разведке тоже нужен был такой вот послевоенный диверсионно-политический анклав, каким представлялась ей ватиканская вилла «Орнезия» — с её хозяйкой-разведчицей и полным набором представителей чуть ли не всех европейских спецслужб. В аналитическом центре справедливо предполагали, что после капитуляции Германии все эти разведчики превратятся в союзников, а сама «Орнезия» — в международный шпионский центр, в том числе и в центр связи между американской разведкой и католической церковью, с её необозримыми географическими и людскими возможностями.

Когда уже на берегу бухты Орнезии Скорцени подал девушке руку, чтобы помочь выйти из шлюпки, она склонилась ему на плечо и прошептала:

— Так вы знаете, почему этот островок называется Скалой Любви?

— Сгораю от нетерпения услышать наконец вашу легенду.

— Это не легенда, а документалистика. Святая правда, подтверждаемая клятвой на Библии.

— Если учесть, что ни над одной книгой, священной или безбожной, не произносили столько лжи, как над Библией… По-моему, она только для того и придумана, эта «клятва на Библии», чтобы позволить врунам дурачить всю остальную публику.

— Не святотатствуйте! — по-школярски, за рукав одернула его Сардони. — Вы же христианин.

— Признателен за напоминание.

Ступив ещё несколько шагов, княгиня оглянулась на Морского Пехотинца. Тот возился со шлюпкой. Вытолкав на берег, он теперь пытался понадежнее закрепить ее у причала и, казалось, не обращал на них никакого внимания.

Решив, что они отошли на достаточно безопасное расстояние, Мария-Виктория остановилась и, глядя на чернеющий вдали, на фоне угасающего неба, островок, произнесла:

— Вы вот спросили, с какой стати островок называется Скалой Любви. Понятия не имею, кто, когда и почему назвал его так, но отныне он будет иметь воистину правдивое толкование. Потому что и расстреляли меня на этом островке без любви, и похоронили на нем тоже без сочувствия и оплакивания.

— И даже похоронили… — то ли спросил, то ли покаянно подтвердил Скорцени. — Парадоксальное толкование. Будущим поколениям оно достанется в виде ещё одной тайны виллы «Орнезия».

— Да, мой штурмбаннфюрер, я так и погребена была… расстрелянной без любви.

— Тогда уж называйте его островом Расстрелянной Любви, — иронично заключил обер-диверсант рейха. — По крайней мере, это будет во фронтовом духе.

Услышав новое название, Мария-Виктория вновь остановилась и на какое-то время, забыв о своём спутнике, смотрела на островок с таким душевным рвением, словно только в нём и видела своё спасение.

— «Остров Расстрелянной Любви»? Это будет слишком жестоко.

Скорцени снисходительно рассмеялся.

— Не вижу причины, — усовестила его девушка. — Наделяя его этим названием, вы ведь совершенно не думали о том, что война не вечна. А каково будет островку жить с таким названием сотни лет спустя, после войны, после нас и после нашей эпохи?!

10

В парке, посреди которого высился двухэтажный особняк, выстроенный в старогерманском стиле, уже вовсю буйствовала осень. Кроны старых клёнов сонно покачивались на фоне потускневшего, холодеющего неба, словно огромные воздухоплавательные шары. По выложенным из розоватого камня аллейкам хмельно разгуливали стаи опавших листьев, а кусты шиповника и боярышника покорно обнажались под порывами холодного ветра.

— Даже трудно представить себе, как должен был чувствовать себя человек, владеющий такой виллой чуть ли не в предгорьях Альп, оказавшись в шатре, поставленном посреди раскалённой, безжизненной Ливийской пустыни. — Эти слова не адресовались Майзелю. Генерал Бургдорф задавался ими сам, независимо от предполагаемого ответа.

— Он должен был чувствовать себя человеком, у которого нет выбора, — суховато объяснил своё видение положения командующего Африканским корпусом генерал Майзель.

— Это у Роммеля не было выбора?!

— А чем он отличается от всех остальных фельдмаршалов и генералов рейха? Все просто: или Роммель выполняет приказ Верховного главнокомандующего и отправляется в пустыню, или же с него срывают погоны о отправляют под военно-полевой суд. В лучшем случае его направили бы на Восточный фронт, в Россию.