Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Неусыпной деятельностью отмечена в эти дни и жизнь Румянцева. Казалось бы, зимняя пора давала ему время для отдыха после походов, стычек и сражений. Так и поступали многие генералы и офицеры, отпросясь в свои деревни, для лечения на воды, в Петербург и Москву для развлечений. Но этот традиционный порядок ведения войны был противен деятельной натуре Румянцева. Еще в битве под Кольбергом он поломал его, лишь в декабре, в стужу, закончив победой свои действия. Понятно, масштаб деятельности под Кольбергом и здесь совсем иной: там он командовал корпусом и стремился овладеть одной крепостью, а здесь ристалище раскинулось на сотни верст, и он должен направлять многих подчиненных начальников. И тут необходимо уже совсем иное искусство…
Нет, Румянцев не может жаловаться на то, что ему не подчиняются. В своих войсках он признанный вождь, победитель оттоманов. Но это не снимает с него долга ныне заниматься повседневными, будничными делами армии.
С первых же дней пребывания в Яссах Румянцев столкнулся с такими упущениями, о которых даже не мог предполагать. На той стороне Прута
Пусть им недовольны здешние бояре, но Румянцев знает теперь, почему они недовольны: он строго исполняет свои обязанности. А без этого нельзя обходиться с молдавскими чинами. Они привыкли к турецким обычаям необязательности и бесконтрольности, так что любая строгость и порядок вызывают у них ярость и негодование.
Всем отдых, а у Румянцева не иссякали заботы и тревоги. Вот только сейчас, 3 марта 1771 года, он может вздохнуть с облегчением: наконец-то генерал-аншефу Олицу удалось взять крепость Журжу. С неподдельной радостью встретил он вчера генерал-майора князя Трубецкого, привезшего ему такую приятную весть. И вот он торжественно возносит Богу молитвы с пушечной пальбой. И сия знаменитая победа послужит славе русской армии и укрепит дух ее. Румянцев не замедлил поздравить Олица, генералов, офицеров и всех участников, проявивших ревность в сем подвиге. А главное – ходатайствовал о высочайшей милости императрицы ко всем отличившимся в этом деле. А что касалось его, то он не замедлил наградить их в той степени, в какой дозволялось ему.
Приятна весть о совершенном изгнании неприятеля из Журжи, но если уж быть до конца честным перед самим собой, то немало и удивительного можно отметить во всем этом деле. И прежде всего то, что генерал Олиц не доложил ему ни о походе своем к Журже, ни о первых своих действиях пред стенами оной. Если б Румянцев узнал обо всем этом, то указал бы генералу Вейсману употребить свой корпус для отвлечения неприятеля. Да и вообще всякое действие подчиненных ему, как главнокомандующему, должно быть известно. А сколько Румянцев прежде теребил генерала Олица, взывая к более активным действиям сразу же после того, как он принял от Гудовича команду над корпусом в Валахии… Еще в начале декабря прошлого года Румянцев требовал от Олица принять меры к захвату города Крайова и очистке от турок всей Западной Валахии. Одновременно с этим необходимо активизировать свои действия против Журжи, захватить ее и таким образом взять под контроль весь левый берег Дуная. Но генерал Олиц больше трех месяцев медлил с посылкой войска к Журже, не воспользовался поражением неприятеля в Бухаресте, дал ему опомниться и подготовиться к отражению возможной атаки. И вот Журжа взята, вроде бы радостно, еще одна победа русского оружия. Но Румянцева раздражала медлительность его подчиненных. Вот и теперь, анализируя действия Олица за последние три месяца, он испытывал кроме удовлетворения горечь и досаду. «Ведь у него было достаточно сил, чтобы послать деташемент на овладение Журжею. Познанные в битвах опыты должны были подсказать ему, что если неприятель лучшие свои крепости не мог удержать, то сию крепостицу вряд ли бы вознамерился защищать, стоило только пойти смело… Там, где мы так поступали, везде брали верх. А опытный генерал все требовал доставки артиллерии, как будто не понимал, что в декабре, когда стояла дождливая погода, невозможно было доставить ни артиллерийские орудия, ни припасы к оным… Далеко, грязь несусветная, зябко… Однако послал к нему старых вооруженных солдат, а сверх того, амуниции на тысячу человек для прибывающих рекрутов… Поиск на Журжу и очищение берега дунайского как можно далее и как можно скорее – вот задача, которую можно было выполнить еще в декабре. Помнится, прибыл в середине декабря подполковник граф Миних и доложил, что войска, введенные в Валахию для распространения своих завоеваний, стоят без всякого действия. И никакого объяснения своему бездействию предводитель корпуса не мог дать. Смехотворно его объяснение, что видели неприятельский разъезд около монастыря Комин… Ну и что же? Нужно было направить войска вслед за этим разъездом, дабы оградить себя от действий турок с этой стороны. Еще Гудович мне писал, что мог бы взять Журжу, теперь же пришли новые полки, сил стало больше, а Олиц все бездействовал, чего-то опасаясь. Как странно все-таки назначать командиров по старшинству, следовало бы по таланту.
Тогда же Гудович взял бы Журжу, и не было столько с этим излишних хлопот. Настоящий полководец должен не только знать, как победить неприятеля, но и уметь своими победами воспользоваться. Если б Олиц использовал время и обстоятельства своего положения и сразу бросил на Журжу достойный деташемент, а не такое малое число… Ну что такое батальон егерей подполковника Фабрициана, ни страху не наносит неприятелю, ни пользы нашим войскам, лишь одно беспокойство за его судьбу…»
Румянцев много раз посылал ордера Олицу с требованием взять Журжу (историки подсчитали, что таких предписаний было девять!), но Олиц все медлил с решительными действиями и упустил подходящий момент, не сумел воспользоваться выгодными обстоятельствами. Дело дошло до того, что небольшие неприятельские партии проникали в тыл русского корпуса, чтобы узнать его расположение. Получив такое донесение от браиловского коменданта полковника Борзова, Румянцев возмутился наглости турок, которые могут беспрепятственно действовать в тылу армии, но еще больше удивляла его бездеятельность опытного генерала Олица… Странный генерал… Впрочем, что ж тут странного, просто старый генерал, привык действовать по старинке, по отжившим схемам фельдмаршала Миниха и ему подобных в Европе. Все искал причины отложить взятие Журжи. Ссылался на малочисленность людей в полках. «Сия жалоба, – думал Румянцев, – сделалась всеобщей, но разве они не видят, с каким числом солдат мне самому вести войну приходится?»
Или вот другая причина бездействия Олица. Дескать, для взятия Журжевской крепости необходимы мортиры. Неужто не понимает опытный генерал, что сие оружие наиболее потребно, чтоб оным разрушать крепкие своды в погребах или магазинах? А в Журже нет подобных зданий. Видевшие тамошний замок говорят, что он стоит в сорока саженях от берега, так что вполне можно было обойтись одними пушками… Упустил выгодный момент, а турки не сидели сложа руки, воспользовались бездействием русских в Валахии и возвели новые укрепления. Теперь же взятие Журжи обошлось русским двойной ценой. А сколько раз Румянцев в ордерах к Олицу указывал ему, чтоб не упустил момент! Но нет, не воспользовался, тянул время, выставляя все новые причины своей медлительности, или вовсе не уведомлял о своих действиях, что, естественно, приводило в ярость фельдмаршала, которому совершенно непонятно было такое отношение к делу. Румянцев отчетливо понимал всю важность Журжи: раз крепость в руках неприятельских, то русские не могут утвердиться на берегу дунайском. Более того, чем больше русские медлили со взятием этой крепости, тем больше возникало трудностей для ее овладения, и турки до того осмелели, что и сами начали действовать на левом берегу Дуная. А это нарушало планы Румянцева…
…В конце января 1771 года Румянцев понял, что третьей кампании не избежать: султан не согласился с предварительными условиями мира, которые предложила ему Екатерина. А это означало, что нужно разрабатывать план действий целой армии. Для этого же следовало предугадать возможные действия неприятеля. И Румянцев поставил себя на место неприятеля и тщательно продумал план кампании за турок.
Он наметил три возможных варианта будущих действий турок. Первый: высадив пехоту на берег Черного моря, а конницу переправив через Дунай на левую сторону Прута, начнут отбирать у них завоеванные крепости Аккерман, Килию и Бендеры, чтоб тем самым помешать наступательным действиям второй армии в Крыму. Второй: переправившись через Дунай, основные силы свои бросят в Валахию, чтобы опустошить этот богатый край, затруднить действия русских войск и помешать развитию их добрых отношений с молдаванами и валахами, снова подчинить их своему магометанскому игу. Третий: турки, напуганные поражениями прошлого года, ограничатся оборонительными действиями, стремясь лишь к защите противоположного берега Дуная.
В предвидении возможных действий неприятеля Румянцев и расположил свою армию, разделив ее на три корпуса, так чтобы пресекать попытки неприятеля форсировать в том или ином месте Дунай, а затем перенести действия на его левый берег.
Разрабатывая план кампании, Румянцев большую роль отводил второй армии, действия которой в прошлом году вызывали много нареканий. Польза общего дела, думал Румянцев, требует, чтобы обе армии действовали в согласии, помогая друг другу. Поэтому вторая армия заблаговременно должна начать движение за реку Днестр, не дожидаясь, когда река разольется, как в прошлом году.
Но за Днестр второй армии идти не пришлось. Русское правительство решило направить ее на Перекопскую линию, «а потом, по своему усмотрению, и на самый Крым с содействием, сколько будет возможно, Азовской флотилии». Вице-адмиралу Сенявину было предложено, «чтоб он для опознания плавания старался, во-первых, дабы два судна могли пройти из Азовского в Черное море, и чтоб он содействовал с остальными в поисках сухопутных войск». Румянцеву же предписать, что действия его армии «предоставляются собственному его предусмотрению, учреждая оныя на сей стороне реки Дуная до Ольты, так, чтоб… воспретить неприятелю переход с своей стороны за Дунай, на ту же сторону сей реки посылать разве только некоторые партии, если иногда он за надобно найдет; при всем том, однако ж, свободнее оставить ему руки воспользоваться возможным при удобном времени и случае».
Такое решение принял Государственный совет после обсуждения проекта будущей кампании, который представил граф Григорий Орлов. Решение было одобрено и Екатериной II. Главное, что устраивало Румянцева в этом решении, так это предоставление ему полной самостоятельности.
Скорее всего, активные поиски за Дунаем развернутся лишь в следующем году, если мирные переговоры не начнутся к тому времени. А текущий год будет подготовительным. И столько нужно успеть сделать!
Так, уже в январе он приказывает провести полную разведку Дуная, в точности узнать, где фарватер для прохода судов и где следует иметь пристани. Для этого – отыскать способных к тому людей и расспросить местных жителей. Но это лишь полдела. Предстояло сражаться на Дунае, а для этого необходимо самим строить речные суда.