Феникс
Шрифт:
Не понимаю, как он собирается меня лечить, слушая мои рассказы. Я знаю себя и знаю, что я видела и слышала.
Отворачиваюсь к стене и жду, когда за доктором закроется дверь. Долгожданное одиночество. Не хочу никого видеть. Они думают, что я – псих. Но я чувствовала. Я видела! Есть только одно, что вызывает у меня сомнение.
Ее я тоже видела. Ту девочку рядом с Гейлом, которая так похожа на мою Прим.
Не понимаю этого, здесь нет логики.
Я понимаю! Я знаю! Это переродок! Это ненавистный, несчастный переродок!
Кровь. Красная. Теплая. Липкая.
Крик. Истошно. Надрывно.
Бьюсь
Я запуталась…
Буду благодарна за отзывы и пожелания. Также сообщите, если нашли ошибку. Заранее спасибо))
====== Глава 2-1. Отчуждение. ======
POV Пит
Лес подо мной кажется бесконечным. Никогда прежде я не видел его с высоты птичьего полета. Это трудно передать словами. Бескрайнее буйство красок: от светло-зеленой листвы кустарников до багровых листьев многолетних исполинов. Мир, полный неведомой мне жизни: там, внизу, животные и птицы, реки и озера. Мир, который хорошо известен Китнисс, и которого ни разу не касался я.
Планолет летит настолько бесшумно, что, если постараться, можно представить, что ты находишься не внутри огромной металлической клетки, а паришь свободно, будто птица. Закрываю глаза и почти чувствую, как ветер касается моих крыльев, как запах опавшей листы щекочет нос.
– Ребята, проверьте работу оборудования. Все камеры должны быть исправны, – голос Плутарха из наушника возвращает меня в реальность.
Первая локация для съемок агитационного ролика – разрушенный Двенадцатый. Подготовка заняла около суток: сюда был отправлен специальный отряд для проверки безопасности. Кое-где еще тлеют угли, так и не погасшие после взрывов шахт, и отряд занимался очисткой такой территории.
Мне дали возможность самому выбрать место для съемок. Без тени сомнения я предложил отправиться к старому дому Китнисс. Если с нами нет самой Сойки, то должно быть хоть что-то, напоминающее людям о ней. Мою идею одобрили, однако посадить планолет в том районе оказалось невозможно: из-за большого количества угля на поверхности Шлака там до сих пор продолжаются пожары.
Поэтому приземлимся мы на площади, возле бывшего Дома правосудия. И уже оттуда наша команда пешком направится в Шлак.
Со мной полетел Финник на случай, если появится идея снять ролик и про него. Он никогда здесь не был. Более того, в его родном дистрикте почти всю территорию занимает вода, и теперь он с нескрываемым интересом рассматривает в окно планолета лес, могучий лес Двенадцатого.
Меня обуревает масса самых разных эмоций, но все они негативного характера. Сердце щемит от тоски по семье, которая не смогла выбраться отсюда. Душа болит при виде когда-то родных мест, от которых остались лишь плохо узнаваемые силуэты, словно скелеты растерзанных домов. Чем ближе мы приближаемся к месту назначения, тем хуже я себя чувствую.
Наконец, планолет садится, и нас выпускают на свежий воздух. Нет, теперь воздух Двенадцатого невозможно назвать свежим. В ноздри мгновенно попадает пыль и пепел. Дышать тяжело от запаха гари, и на глаза наворачиваются слезы при виде – я даже не знаю, как сказать; не хочу об этом думать, – но вокруг все усеяно обгоревшими останками тех, кто не сумел спастись от беспощадного огня Капитолия.
Финник подходит ко мне и по-братски кладет руку на плечо. Мне помогает его участие. Много бессонных ночей мы провели сидя бок о бок в ожидании хоть каких-то новостей о тех, кого мы любим, и кого у нас украл Сноу. Иногда мы молчали, иногда делились сокровенным. Те разговоры в темноте стали основой настоящей мужской дружбы.
Молчим: слова здесь лишние. Даже вечно хихикающая капитолийская съемочная группа, кажется, понимает, что мы оказались в самом центре огромной братской могилы, и затихает. Так, в полной тишине, мы стоим некоторое время.
Наконец, я прихожу в себя. Надо быстрее закончить со всем этим и вернуться назад. В относительное спокойствие Тринадцатого.
Собрав оборудование, направляемся в сторону места, где прошло детство Огненной девушки. Я часто ходил к ее дому, когда она не знала, и дорога была мне хорошо знакома, но сейчас все вокруг настолько изменилось, что я не всегда уверен, что иду в верном направлении. И вот передо мной ее дом. То, что от него осталось. Уцелела только старая кирпичная печь и часть когда-то высокой трубы. Ни стен, ничего. Пожар уничтожил все.
Съемочная группа быстро устанавливает осветительные приборы, проверяет звук, и, наконец, я вижу, что на меня направлена камера.
– Пит, – говорит мне оператор, парень примерно моего возраста с яркими и неуместными здесь синими волосами, – расскажи нам. Что это за место?
Я понимаю, что пора выполнять условия соглашения с Койн: вдохновлять людей. Китнисс это делала своими поступками. У меня нет поступков, у меня есть только слова. И я начинаю говорить.
– Это место, – показываю рукой на обгоревшую печь, – когда-то было домом той, которую вы знаете, как Сойку-пересмешницу. Присмотритесь внимательнее. То, что вы видите – это способ Капитолия решать проблемы. Китнисс оказалась неугодной для Президента Сноу, и весь Дистрикт понес за это наказание.
Слова льются из глубины моей души, превращая невыплаканные слезы потери в историю гибели Двенадцатого.
– Почти сразу после того, как стрела Китнисс взорвала Арену последних Голодных игр, здесь появились планолеты Капитолия. Началась бомбежка беззащитных жителей. Взрывы длились несколько дней – погибла большая часть населения Дистрикта…
Оператор отводит камеру от меня и делает панорамные кадры окружающей нас местности. Сгоревшие дома, тлеющие угли, останки мирных жителей. Кругом чернота и смерть.
Когда объектив возвращается ко мне, оператор просит пару слов о моей семье и семье Китнисс.
– Семье Китнисс удалось спастись, а мои родители, – мне сложно говорить столь личные вещи, но скрывать их нет смысла, – они погибли. И братья. У меня не осталось никого…
Финник машет рукой, привлекая мое внимание, и рисует в воздухе сердечко. Я вспоминаю, что на последнем интервью перед Бойней я рассказал Панему о том, что мы с Китнисс женаты, и она ждет ребенка. Люди до сих пор верят в это, даже большинство жителей Тринадцатого продолжают так думать. И сейчас не время говорить обратное. Но как быть с тем, что любой, кто увидит Китнисс, поймет, что ее живот остался прежним, и никакого ребенка нет?