Феноменология зла и метафизика свободы

Тульчинский Григорий Львович

Как писал в «Назидательных новеллах» Мигель де Унамуно, в общении двух людей, например Хуана и Томаса, участвует как бы шесть человек: реальные Хуан и Томас – личности такие, какие они есть; идеальные Хуан Хуана и Томас Томаса – какими они сами видят себя; идеальный Хуан Томаса и Томас Хуана – какими они видят друг друга. Но, подчеркивал Унамуно, всегда есть еще «четвертый» человек – личность, какой человек хотел бы видеть себя, каким он хотел бы стать, не каким он себя видит, а каким бы он себя хотел видеть. Этого «четвертого» – творческое начало, творческий проект себя – Унамуно предлагал считать единственной подлинно реальной личностью. Она проявляется в человеке обычно не всегда, часто – случайно –

во взгляде, жесте, улыбке, смехе. И чтобы ее узнать в человеке, его надо любить и ждать.

Стремление реализовать в себе «человека без свойств», стать больше, чем он есть, может выражаться в слабой форме – например у молодого человека, который сознательно или бессознательно, но хочет быть непонятным, загадочным для других, неразгаданным, не ставшим. Это может проявляться в одежде, поступках, лексике, нарочитой их парадоксальности и эпатаже окружающих. В сильной же форме оно выражается в установке на преодоление самого себя, выйти за свои собственные рамки, утвердиться на новых горизонтах и пределах, как стремление к самосовершенствованию, ко все большему мастерству и профессионализму. И мастерство также подлежит оценке.

Это, кстати, отлично понимают хорошие руководители, воспитатели, родители, режиссеры и тренеры. Как бы хорошо ни был подготовлен коллектив или воспитанник, какие бы тщательные репетиции ни были проведены, как бы отлично ни были тренированы команда или спортсмен, каких бы трудов самопреодоления им это ни стоило, если вовремя не придет признание, коллектив, труппа, спектакль, концертная программа развалятся, команда, спортсмен «перекиснут». И наоборот – если вовремя придет успех-признание, то у коллектива, команды, артиста, спортсмена, подчиненного вырастают «новые крылья», появляются новые силы, ранее скрытые возможности, в том числе и такие, о каких они сами в себе и не подозревали. Перед ними открываются новые горизонты, новое видение, новые темы и новые проблемы – фактически, возникает новый уровень притязаний и мотиваций.

Поэтому хороший тренер всегда чувствует, когда спортсмену или команде нужен хотя бы малый, но успех, чтобы не потерять веру в собственные силы и обрести новые. И тренер может и даже обязан «планировать успехи» – пусть даже в соревнованиях с заведомо слабейшими соперниками. Аналогично поступают и руководители творческих коллективов, не упускающие возможности малейших творческих побед и признания своих питомцев. Умелые руководители и воспитатели придают большое значение таким «малым успехам» своих подчиненных и воспитанников. Внимательные родители сознательно организуют «малые успехи» ребенка, направляя его духовное возмужание, его работу души. Дело не в похвале, захваливании или постоянном умилении, а в обеспечении «поля» самопреодоления, самоопределения и самосовершенствования и своевременном признании результатов продвижения на этом пути.

Правда, в этом случае социальное признание и одобрение являются лишь средством закрепления усилий самой личности в процессе ее самореализации и самоутверждения. Каких бы признанных успехов ни достиг человек, та часть его личности, которая образует «человека без свойств», «четвертого», – возникает вновь и вновь, только уже на новом уровне. Так или иначе, но в успехе-самопреодолении и самосовершенствовании еще в большей степени, чем в признании «значимыми другими», проявляется роль самой личности, ее самооценок в самоутверждении, ее большая «отстегнутость» от внешнего признания.

Кстати, это обстоятельство достаточно типично для феномена мастера. Любую деятельность любой человек в состоянии освоить за 3–4 года. Становясь мастером, он попадает в довольно-таки парадоксальное состояние сознания. Он начинает понимать, что, в принципе, если бы все остальные сполна делали все, что им «положено»,

то общество и окружение вполне могло бы обойтись и без него. Из этого может делаться несколько практических выводов. Можно запить – что, кстати, свойственно мастерам. Можно уйти в другую сферу, начать осваивать новое дело. Я знаю одного профессора, который трижды радикально менял сферу деятельности – экономическая география, внешкольное образование взрослых, управление культурно-просветительной деятельностью – каждый раз по своей воле и объясняя перемены тем, что в предыдущей деятельности им сделано все и больше там делать нечего. Чаще же всего мастера начинают долгое и бесконечное восхождение самосовершенствования, ориентируясь на оценки в лучшем случае таких же мастеров, чаще же – на самих себя и свои представления о совершенстве.

В анализе факторов и механизмов самоутверждения мы все ближе подходим к точке «вышелушивания» зерна самозванства. До сих пор, оно как бы «вдруг врывалось» в крайних проявлениях мотивации. Его психологический анализ напоминал поединок спортсмена с собственной тенью. Причем тень эта могла менять свои размеры в зависимости от точки зрения, освещения проблемы, двоиться, троиться, а то и исчезать. Теперь же, похоже, анализ дошел до того уровня мотивации, когда взгляду предстает главное, «голая правда» – может, и не очень красивая, зато очевидная.

Призвание и самозванство: границы добра и зла

Что, спрашивается, заставляет человека искать, находить и решать все новые и новые проблемы? Что движет им на пути самоутверждения и на что направлен этот путь? Что, например, заставляло М. Булгакова годами работать над рукописью романа «Мастер и Маргарита», переделывать и совершенствовать его, зная, что при его жизни роман не будет опубликован? Что вообще заставляет автора писать «в стол»? Ведь не случайно такое место в смысловой ткани того же булгаковского романа занимает ставшая крылатой фраза «рукописи не горят» – и это при отличном знании любого автора, что горят и еще как горят.

Что заставляло главного героя великого романа Ч. Амирэджиби «Дата Туташхиа» вновь и вновь искать пути «делать добро», несмотря на неудачи, катастрофы и трагедии, к которым эти пути вели в итоге? Что двигало М. В. Ломоносовым, заявившим в ответ на попытки отставить его от Академии, что «невозможно Ломоносова отставить от Академии, скорее Академию можно отставить от Ломоносова»? Что двигало М. Лютером, когда в ответ на отлучение его от римской католической церкви, он не только публично сжег папскую буллу об этом отлучении, но и отлучил от лона христианской религиозной общины самого папу Льва X и его кардиналов? Что заставило его, стоя на рейхстаге в Вормсе перед судом императора Карла V в ответ на требование об отречении произнести ставшие историческими слова: «На том стою и не могу иначе»? Что это? Непомерная гордыня? Великое самомнение вроде утверждения Людовика XIV, что «государство – это я»? Все, что известно об упоминавшихся людях, их высокая духовность, личная скромность говорят, что речь идет о чем-то ином.

По крайней мере очевидно, что это не проявление ориентации на признание конкретных результатов деятельности. Скорее речь идет о проявлениях осознания личностью своей призванности и ответственности за реализацию этой призванности. Значимой оказывается не оценка результатов, а сама возможность заниматься определенной деятельностью, к которой осознано призвание – «если не я, то кто?». Но призванности кем? И ответственности перед кем? Человеком в этих случаях явно движет некая глубоко им осознанная необходимость совершения вполне определенных поступков. Что же это за «осознанная необходимость»? Подчинение некоторому «надо»? Кому надо? И зачем?