Фэнтези и детектив — жанры современной англо-американской беллетристики
Шрифт:
Подобного подхода не могло быть в эпоху Конан Дойля. В романе «Собака Баскервилей», например, Шерлок Холмс тоже по портрету Хьюго Баскервиля определяет, наконец, недостающее звено в его строгой логической системе доказательств. Однако портрет Хьюго — это простое указание на то, что Стэплтон тоже принадлежит к роду Баскервилей. Тем самым определяются мотивы преступления и дело можно считать раскрытым. Портрет в данном случае предстает перед нами как нечто застывшее. Здесь нет раскрытия его внутренней композиции. Он самоценен как непосредственная улика и больше ничего. Этот портрет не содержит в себе скрытого сюжета, скрытого повествования: «Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый кружевной воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в жестокости выражения, но в поджатых тонких губах, в холодном, непреклонном взгляде было что-то черствое, строгое, чопорное». (17)
Совсем по-иному будет подходит
На самом же деле убийство совершила сама миссис Мердок для того, чтобы завладеть капиталами мужа, а заодно и отомстить за супружескую неверность. Всю сцену убийства удалось случайно снять некому Ванньеру. Он шантажирует миссис Мердок, а та в свою очередь, чтобы не придать дело огласке, а заодно и уменьшить аппетиты шантажиста, умело использует психическое состояние своей молоденькой секретарши и искусственно развивает в ней комплекс вины.
Жизнь в доме Мердоков для для Мерл становится сущим адом, ежедневной непрекращающейся пыткой. Чтобы защитить Мерл и вернуть ее к нормальной жизни, и продолжает Филипп Марло на свой страх и риск вести расследование. Совершенно случайно в доме он обнаруживает на стене маленькую репродукцию, на которой изображен мужчина в старинном камзоле и чулках. На голове у него старинная фетровая шляпа с пером, на рукавах — кружевные манжеты. Этот джентльмен очень сильно высунулся из окна и смотрит куда-то вниз на живописный пейзаж. Вся комната шантажиста увешана подобными репродукциями, старинными акварелями, гравюрами. Перед нами не что иное, как закодированная информация: каждая из этих миниатюр — скрытое преступление. Вспомним, что тот же Шерлок Холмс находит портрет Хьюго Баскервиля среди целой галереи семейных портретов. Сопоставление этих сцен напрашивается как бы само собой. Шерлок Холмс целый вечер думает, приглядывается к портретам и, наконец, делает открытия: он закрывает ладонью бороду и длинные волосы на портрете Хьюго Баскервиля и перед изумленным взором Ватсона предстает преступник Стэплтон.
Как же в близкой ситуации поступает Филипп Марло? Ход его рассуждений принимает следующий оборот: «Мужчина высунулся из окна на верхнем этаже. Это было очень давно… Первая догадка была такой легковесной, что я вообще не обратил на нее внимания и пропустил мимо. Меня как будто коснулись пером. Нет, — снежинка мягко опустилась на ладонь. Высокое окно. Мужчина высунулся и смотрит из окна. Это было давно.
И потом как обожгло. Из высокого окна — очень давно — лет восемь назад — мужчина высунулся из окна и смотрит — нет, уже падает, летит навстречу собственной смерти, а имя ему — Гораций Брайт.» (18)
Филипп Марло переворачивает репродукцию и видит, что задняя картонка прикреплена обычными граммофонными иголками. За этой картонкой находится роковая фотография и негатив. Но сама фотография пока «молчит». На ней изображен мужчина, лицо которого трудно различить. Он расставил руки и уперся в проем окна. Рот его неестественно широко открыт и, кажется, он кричит. За спиной мужчины с трудом можно различить лицо женщины. Но фотографий оказалось две, и именно в сопоставлении, как кадры фильма, они и дали сюжет в развитии. Внимание Марло обострено, но поначалу он ничего особенного не замечает. Просто глаз при сопоставлении фотографий выхватывает все новые и новые неожиданные детали. И перед нами предстает уже не застывший факт, а рассказ об убийстве. Сам факт повествования здесь принципиально важен, потому что повествование предполагает наличие текста. Причем текст необязательно должен быть словесный, и смысл этого текста складывается уже непосредственно в самом сознании смотрящего. Факт жизни Марло интерпретирует по-своему, дает ему оценку. Он поражен увиденным, так как создается полное ощущение, будто все произошло непосредственно на его глазах, и такое же сильное впечатление сопричастности остается и у читателя. Преступление, как чудовищный Левиафан, всплывает на поверхность. (19). Момент сопричастности рождает ощущение постоянного действия, никогда не прекращающегося убийства. Так из частного факта создается метафора всеобщности и вечности Преступления. Именно поэтому в данном описании Чандлер не будет упоминать имени жертвы. Он — Человек. И вся сцена приобретает предельно обобщенное значение: «Я держал фотографию и смотрел на нее. И чем дольше я вглядывался, тем яснее становилось, что она совершенно ничего не значит. Но я почему-то был уверен, что здесь что-то есть. Почему? Сам не знаю. Я продолжал все смотреть и смотреть на фотографию. И вдруг я почувствовал, что что-то неладно. Так, мелочь, пустяк. Но это пустяк и был важен. Руки человека — вот что важно! Руки его, которые должны были опираться в проем окна. Руки его, которые должны были крепко держаться за оконную раму, простерлись в пустоту, они ничего не касались. Они были уже за окном. Они упирались в воздух.
И человек падал». (20).
Но этим не исчерпывается полностью роль фотографии в романе. Марло стремится к обвинению конкретного преступника. И порок приобретает ясные очертания лица. Как будто мы присутствуем при реставрации старой редкой фотографии. Под воздействием мощного проявителя при красном свете лампы на поверхность всплывает новое четкое изображение. Марло хочет окончательно излечить Мерл от ее комплекса вины. Он показывает ей фотографию, и фотография предстает перед нами в ином, обновленном виде: «Смотри, — сказал я ей. — Это фотография миссис Элизабет Брайт Мердок, которая выталкивает своего собственного мужа их окна. Он падает. Видишь? Посмотри внимательно на его руки. Он кричит. Ему страшно. А она позади, и ненависть в глазах ее». (21)
Точно также будет раскодировать текст фотографии герой фильма итальянского режиссера М. Антониони «Блоу-ап». Причем, именно вокруг фотографии и ее дешифровки и будет строиться вся смысловая часть фильма. Сюжет картина сводится к следующему. Владелец небольшого ателье художественной фотографии готовит совместно с писателем-авангардистом книгу о современном Лондоне. Желая уловить лицо современной жизни в ее непредвзятых проявлениях, он рыщет по трущобам и паркам, улицам и кафе, делая снимки. Так, прогуливаясь по парку, фотограф видит целующуюся пару и делает несколько снимков. Именно вокруг этих невинных фотографий и начинается весь переполох. Внезапно обернувшись, женщина замечает непрошеного соглядатая и, подбежав к фотографу, с гневом требует уничтожить пленку, даже делает попытку отнять ее силой. В дальнейшем эта же женщина появляется в ателье фотографа и умоляет отдать ей пленку, пытаясь его соблазнить. Настойчивость ее заинтересовала фотографа, и он, обманом вручив ей другую пленку, торопливо проявляет и увеличивает снятые кадры. И фотография в результате внимательного изучения действительно принимает вид непонятного текста. Выясняется, что испуганное лицо женщины смотрит не на самого фотографа, а на ближайшие кусты. «И именно потому, что мы забыли кое-что из того, что знали, — пишет Ю. Лотман, применивший по отношению к данному фильму принципы научного семиотического анализа, — и отказались признать свое первое впечатление истинным, мы вдруг вместе с фотографом явственно замечаем в кустах лицо, руку
человека и длинный ствол автоматического пистолета, направленный в спину отвернувшегося спутника женщины». (22)
Итак, как мы видим из только что приведенного примера, новая комбинация элементов дала и Филиппу Марло, и герою фильма Антониони совершенно новое объяснение происходящего, и это объяснение выходит за рамки простого обнаружения убийцы или простой констатации правды факта. Мало зафиксировать жизнь — надо ее расшифровать, понять тайный смысл бытия.
Стремление вывести все повествование на более глубокий, обобщающий уровень сам Раймонд Чандлер попытался определить следующим образом: «Если подходить к детективному роману как к реалистическому произведению (что на самом деле случается крайне редко), то этот реализм предстает перед нами в отстраненном виде, т. к. в противном случае никто, кроме психопатов, и не захочет его читать или писать». (23)
Но каким образом писателю удается вывести повествование на более глубокий уровень?
Скорее всего дело здесь заключается в том, что в своем творчестве ему удалось зафиксировать новый, «неопределенностный» стиль мышления. Но этот стиль мышления непосредственно связан с теорией информации.
Что же представляет собой этот самый феномен, имя которому «информация»?
В научной литературе существует немало определений, одно из которых звучит следующим образом: под информацией понимается так называемая снимаемая, уменьшаемая неопределенность, т. е. увеличение определенности. (24)
Определенность и неопределенность того или иного явления обнаруживается в единстве устойчивости и изменчивости. Поскольку то или иное явление обладает устойчивыми признаками, постольку сохраняется ее определенность. Изменение этих признаков ведет к нарушению определенности, и таким образом приобретается неопределенность. Иными словами, неопределенностью характеризуется любой скачок при переходе одного качества в другое. (25)
ХХ век, «подаривший» науке квантовую физику с ее соотношением неопределенностей, с вероятностно-статистическими закономерностями, окончательно подорвал надежды сторонников чисто «определенностного» стиля мышления.