Феодал

Громов Александр Николаевич

Над песками колебалось марево. Справа объявился вдруг вихрь – не вихрь, а так, неопознанное зыбкое не пойми что, медленно колеблющееся, мелко дрожащее, гудящее по-шмелиному, и все это одновременно. Грунт под ним просел, будто выеденный, в яму заструился песок.

Фома и ухом не повел – далеко, не страшно. Хотя это что-то новенькое… Но стоит на месте, не растет, за людьми не гоняется, и на том спасибо. Мало ли новенького. Как там было сказано: природа имеет – или умеет? – много гитик. А природа Плоскости – втройне. Георгий Сергеевич, правда, не устает повторять, что та, реальная человеческая Вселенная с ее нормальным Солнцем и нормальной планетой Земля, ничуть не менее удивительна, чем Плоскость, просто у человечества было время к ней приспособиться. Может быть, может быть… Да как, твою мать, приспособишься к Плоскости, когда каждый второй новичок погибает здесь в течение года, когда на прожившего пятнадцать лет смотрят как на аксакала, а на прожившего двадцать – как на чудо заморское? И заняты все не тем. Нет тех, кто систематизировал бы местные чудеса и анализировал результаты наблюдений, нет надежной связи, обмена знаниями, нет, как говорит Георгий Сергеевич, единого информационного пространства. Поди приспособься! Некогда приспосабливаться, выжить надо.

Одним глазом косясь на медленно уплывающее назад жужжащее новообразование, а другим зорко высматривая малейшие признаки ловушек впереди себя, он даже нашел возможность подивиться парадоксу. Отшагал еще немного и понял: парадокса нет. Есть плохая приспособленность и негарантированное выживание мелких групп. Какова причина, таково и следствие. Плоскость отнимает у человека стратегию, заставляя его бросить все внимание и все силы на тактику. На элементарную тактику. И лучшие тактики – феодалы – считают это правильным и убеждают в том других…

Тьфу.

Обошли озеро жидкой земли. Почему-то его поверхность была не бурой, как обычно, а глянцево-черной, вроде нефти. Никакого запаха не чувствовалось, но все равно пришлось бороться с мальчишеским желанием бросить в озеро горящую спичку и посмотреть, что будет.

И Фома, конечно, поборол это желание. Ненужное – не нужно. Подумал о Борьке. Ученик феодала, несомненно, не стал бы бороть искушение. Мало его били по рукам.

Сбоку налетел вихрь, крохотный, но обжигающе горячий, заставил упасть лицом в песок. Фома и думать не думал об авторитете «бугра» и феодала. Обожжет морду – то-то славный будет авторитет! Николай перестал болтать с Автандилом, приблизился с опаской.

– Что?..

– Обошлось, – буркнул Фома, стряхивая с себя песок.

Ворона сорвалась с плеча Автандила и запрыгала впереди, косясь на людей внимательным глазом. Вероятно, прикидывала, насколько увеличился ее пищевой ресурс.

– Сгинь! – Николай нагнулся, делая вид, будто подбирает камень. – Людоедка!

Каркнув, ворона замолотила крыльями и вновь оказалась у Автандила на плече. Здесь она чувствовала себя в безопасности.

– Пошли, – сказал Фома. – Тем же порядком. Увидишь впредь, что я остановился, – сам стой. И вообще не наступай на пятки.

– Далеко еще? – спросил Николай.

– Вон до тех холмов. Там граница. Считай, полпути прошли.

– Уже? Так просто? – с виду простодушно, а на самом деле с хитрецой подивился Николай. – Да я бы тут и сам прошел, ей-ей.

– Ага, прошел бы… – проворчал Фома. – Один раз, может, и прошел бы. Даже то, что у нас впереди. А сто раз?

– И сто раз пройду. Мне бы только малость подучиться…

– Ого, еще один в ученики набивается, – зевнул Фома. – Остынь, дядя. Вакансий нет.

– Да ты чё, петух тя затопчи? Не, без дураков, я смог бы…

– Не смог бы, – отрезал Фома. – В том-то и дело. Я вижу. Да и охота тебе вечно слоняться? Сиди лучше в оазисе, хлеб расти. И детей. Я тебе женщину приведу. Слово.

– Когда? – сейчас же заинтересовался Николай.

– Как только, так сразу.

– Слышь! Ты хорошую приведи, – донеслось уже сзади.

Хорошую ему… А какая, по его мнению, хорошая? Рабочая лошадь? Или сексапилочка вроде Бриджит?

«Может, отдать ему Бриджит?» – мелькнула несерьезная мысль.

И сейчас же из головы вылетели все мысли. Началось то, что Фома давным-давно назвал вернисажем ловушек. Мелькнуло лишь удивление: надо же, почти ничего с прошлого раза не изменилось… «Горящая» земля с целым выводком черных провалов, спрятанных в языках холодного пламени. Сразу три блуждающих облачка белого тумана. Одна из двух оставшихся завес, отжимающая путников к танцующему песку. Чертова уйма мелких положительных гравианомалий, а значит, где-то рядом – инверсия. Лужа жидкой земли, на сей раз нормального цвета, но почему-то кипящая… Все это было знакомо, вот только дорогу теперь приходилось прокладывать заново. Черта лысого Николай прошел бы тут в одиночку. В лучшем случае – испугался бы и двинул в обход, а обходы тут тоже медом не намазаны…

Иногда Фома улучал момент, чтобы обернуться. Гримасничая и жестикулируя, требовал не отставать, орал и матерился. Николай и Автандил ничего, вели себя как надо. Ворона топорщила перья и хрипло орала, не покидая, однако, Автандилова плеча. Сообразительная тварь.

Он хотел было крикнуть Николаю, что ворону надо беречь пуще глаза, но полоса ловушек уже заканчивалась. И правда – обошлось. Фома шумно выдохнул. Прошли. Николай выглядел испуганным, но не до мертвенного ужаса. Отводил душу, бормоча под нос ненормативные идиомы. Толковый мужик, хоть и лодырь. Зато не тупой: про ворону он и сам все понял. Лишь одно движет Автандилом – угроза любимому созданию. Феодал не шутит. Феодал вооружен и бессердечен. Феодал отлично стреляет, а любимая птица – большая мишень. Не колибри.

Лишь на этой веревочке можно водить свихнувшегося хуторянина. Сгинет ворона в ловушке – и неизвестно, какие фортели начнет тогда выкидывать Автандил. Известно только, что хорошего не жди.

И сейчас же Фома зашипел, как дырявый шланг, потому что напоролся бровью на летающую нить. Словно наотмашь полоснули бритвой. Кровь сразу залила лицо. Фома зашарил в карманах в поисках последнего обрывка бинта. Был же… А, вот он! Обрывок он порвал пополам, одну половину превратил в тампон, а другую – в повязку. Оттолкнув взглядом Николая, сунувшегося помочь, сам завязал узел на затылке. Сойдет. Неприятно – но чепуха. Главное, глаза целы. О слепых феодалах на Плоскости никто не слыхал.

– На пирата похож, – прокомментировал Николай.

Фома только сделал ему знак: иди, мол, сзади. Прежним порядком.

Ничего серьезного не встретилось до самых холмов. Фома помнил, что где-то тут был участок, бьющий из-под земли синими молниями, но ничего не случилось. Скисла подземная батарейка. И на здоровье. Всем бы ловушкам окочуриться тем же манером, никто бы не пожалел…

Подлянки, разумеется, никуда не делись. Но их можно было терпеть.

– Это и есть граница? – полюбопытствовал Николай на вершине очень пологого, удобного для бегства в любую сторону холма.

– Она самая. – Фома, присев, копался в рюкзачке. Вынул дымовую шашку, послюнил палец и остался доволен безветрием. – Тебе пограничный столб нужен? Нам с Бао – нет. Располагайся, отдыхай. Ждать будем долго.

– Далеко зашли, да, – сказал вдруг Автандил.

– А ты присядь, – приветливо отозвался Фома. – Водички попей. Пить небось хочешь? Перекусить можно. А то ляг поспи. Нам спешить некуда.

Автандил послушно сел. Противно запищала под ним жесткая трава, пугающая поначалу всех, но не опасная. Эндемик хренов.