Феодора
Шрифт:
— Не знаю. Но вот что я знаю точно: если бы он не был уверен, то не прислал бы этого предупреждения.
Больше Юстиниан вопросов не задавал, а принялся обдумывать ситуацию — нет ли еще каких-либо очевидных фактов, подтверждающих существование заговора.
— В городе тихо, — промолвил он. — В провинциях тоже спокойно. Во дворце ничто не внушает тревоги. Допустим, предатели решатся нанести удар. Как они собираются это сделать? Я приведу в готовность эскувитов.
— Эскувитов?! А разве на них можно положиться с тех пор, как отбыл Велизарий?
Внезапно она вспомнила странное выражение облегчения и едва сдерживаемой радости на лице Иоанна Каппадокийца, когда Юстиниан велел Велизарию выступить в поход против авар. Должно быть, избавиться от Велизария входило в планы заговорщиков — сомнений тут быть не могло.
Но может ли она выдвинуть обвинение против префекта претория? Нет. У нее нет ни малейших доказательств. Ничего, кроме интуиции и старой неприязни. И даже если он участвует в заговоре, он слишком умен, чтобы оставить хоть какой-то след.
И впрямь сейчас не время обличений. Если у нее не будет неопровержимых доказательств, непоколебимое доверие Юстиниана к Каппадокийцу ничем не преодолеть, и в бесплодных спорах будет впустую потеряно время. Сейчас гораздо важнее другое.
— Возможно, ты и права, — вдруг сказал Юстиниан, осознав, насколько плохо он знает того, кто сейчас стоит во главе эскувитов. Этого человека по имени Сергий, выходца откуда-то из Сирии, если ему не изменяет память, рекомендовал сам префект претория. Должно быть, этот Сергий человек неплохой, если Иоанн о нем столь высокого мнения, и все же в такое время едва ли разумно полагаться до такой степени на малоизвестного воина.
Он и прежде смутно догадывался о возможной опасности, теперь же не мог удержаться от замечания:
— Мой царственный дядюшка сам создал прецедент, которым, если заговор действительно существует, заговорщики вполне могут воспользоваться. Когда умер Анастасий и не нашлось прямого наследника, Юстин захватил престол, будучи попросту провозглашен императором дворцовой гвардией при бурном одобрении толпы…
И словно следуя мыслью вслед за его рассуждениями, Феодора воскликнула:
— Ты мог бы их опередить!
— Но как?
— А что, если ты взойдешь на трон прежде, чем умрет император?
— Разве это возможно? — нахмурился Юстиниан. — Я не посмею совершить предательство по отношению к человеку, который меня воспитал и наделил властью.
— Почему предательство? Нет, это может произойти только вследствие прямого волеизъявления императора!
Лицо ее вдохновенно засветилось, дерзновенные мысли, сменяя одна другую, проносились у нее в голове, пока она продолжала излагать свои доводы.
Какую-то минуту Юстиниан был не в силах уследить за их логикой.
Никому не доверяй — так писал Айос. Но им необходимо кому-то довериться!
— Пошли за Трибонианом! — вдруг воскликнула она.
— Почему за ним?
— Но ведь ему-то ты полностью доверяешь, верно? Я — тоже. Пошли за ним, и умоляю тебя — не медли! Нельзя терять ни минуты, ведь император может умереть в любой момент. А Трибониану ведомы юридические формулы и обороты, которые могут нам понадобиться, и он не откажется помочь.
Свидетелей борьбы, длившейся на протяжении всей ночи в опочивальне старого Юстина, не было.
Повелением наследника даже Виниций и Василий не присутствовали здесь. У изголовья императора остались лишь Феодора, Юстиниан и Трибониан.
Однако они столкнулись с непредвиденными трудностями. Старик поначалу сомневался, а потом и окончательно заупрямился.
Он был слишком стар, чтобы править самому, и все же его одряхлевший ум восставал против их замысла — он ворчливо отвергал саму мысль о полномочном соправителе, пусть даже это и его собственный племянник.
Мучительным, непереносимо мучительным было это острейшее противостояние умов и стремлений в царственной спальне. А также по-своему жестоким.
Подобно старому волку в западне, вступившему в свою последнюю схватку, Юстин, ощерясь, вжимался в подушки, глаза его гневно пылали, а губы твердили вновь и вновь: «Нет! Нет и нет!»
Они стояли по обе стороны ложа, поражая его своими доводами, одолевая настоятельными просьбами, умасливая и заклиная. Момент был отчаянный. От его решения зависела судьба каждого из них, судьба всей гигантской империи.
Старый Юстин разъяренно вперял свой взор в их лица: Юстинианово — напряженное и умоляющее, Трибониана — точеное, холодное, едва ли не насмешливое. И эта женщина! Ее лицо в наибольшей степени приковывало к себе внимание старца. Оно было мертвенно-бледным, полудетским, но, казалось, горело изнутри каким-то неистовым и жарким пламенем: лоб пересекли напряженные складки, рот страстно сжат, а глаза смотрели на Юстина безжалостно требовательно.
Даже наследник, глядя на нее, терялся. Та ли это женщина, которую он знает и любит? В этот миг она казалась опасной, как кобра перед броском.
Он заставил себя отвести взгляд. В самом деле, не ради него ли она все это делает?..
В конце концов вся схватка свелась к столкновению двух воль: императора и женщины.
И только далеко за полночь старик, совершенно изнеможенный, сдался с жестом отчаяния. Его седая голова упала на грудь.
— Принесите пергамент и… остальное, — произнес он дрожащим голосом.
Именно в этот момент заговорил Юстиниан, и то, что он произнес, было совершенно неожиданным:
— Я полагаю, что Феодора, моя супруга, также должна стать соправительницей…