Феодора
Шрифт:
— Велизарий просит разрешения бросить войска на Виа Альта.
— Войска! Это только испортит все дело! Толпа придет в бешенство. Их нужно утихомирить, а не злить. Подумай, ведь они могут отрезать Велизария и его людей от дворца и уничтожить.
— Я так не думаю. Я видела его воинов, и похоже на то, что свое дело они знают. А сам он горит желанием показать свое умение — так почему бы не позволить ему это?
Император сжал голову руками.
— Не знаю, что и сказать… Нет, это слишком опасно! Священная процессия — это гораздо лучший план. По крайней мере, плебс не сможет обвинить нас в избиении собственного народа, если мы вышлем к ним делегацию священников.
Феодора задумалась.
— Хорошо, — промолвила она наконец, — если епископы и священнослужители хотят идти на риск, то пусть идут. Но в то же время я умоляю твое величество — дай разрешение выступить и Велизарию тоже!
— Возможно, ты права, — сказал Юстиниан. — Пусть Велизарий выступит. Но при одном условии: он должен сопровождать священную процессию, но не более! И еще, пусть его воины оставят здесь луки. У них не должно быть искушения ввязаться в драку. Он выступит с приказом избегать столкновений, если это не будет связано с самообороной, ясно?
Ожиданию, казалось, не будет конца.
Выслушав повеление с немым изумлением, сменившимся еле сдерживаемой яростью, Велизарий дал епископам и священникам полтора часа на подготовку, после чего шествие должно было выйти из ворот Халк в сопровождении его отряда. Во главе колонны выступали герулы, а за нею — комитаты, вооруженные лишь щитами и мечами. Своего мнения по поводу предстоящего похода полководец не высказал, но было очевидно, что он считает эту затею глупой и бесполезной, если не сказать опасной.
Священники, принимавшие участие в процессии, несли перед собой хоругви епископов и патриархов, золотые жезлы и специальные кресты, предназначенные для шествий; они держали в руках кадильницы, источающие ладан, и везли на тележке отлитую из золота фигуру Девы Марии высотою более трех локтей. У многих были священные раки, в которых хранились самые почитаемые церковью реликвии: святые мощи, кусочки ткани, считавшиеся обрывками одежды Христа, слезы Девы Марии, чудом сохраненные в пузырьке, салфетка, несущая на себе таинственный образ Христа, портрет Божией Матери, написанный святым Лукой, свивальники Божественного Младенца, посох Моисея и прочий церковный скарб.
Старец Гиппия с длинной, до самой груди, седой бородой выступал весьма решительно. Перед ним несли хоругвь и жезл, а над его головой держали богато украшенный балдахин. Но несмотря на торжественную пышность и величественный вид процессии, многие из святых отцов вовсе не испытывали энтузиазма от предстоящей высокой миссии. Они чувствовали, что в такой день крепкие каменные стены дворца были бы для них более надежной защитой, нежели покровительство Господа.
В сопровождении Антонины, Хризомалло и других женщин Феодора вышла на открытую террасу на крыше дворца Халк, чтобы видеть все происходящее.
Жуткое это занятие — смотреть на город, окутанный саваном черного дыма. Его зловещие столбы взлетали в вышину, извиваясь и принимая отвратительные очертания, напоминающие конвульсии издыхающей змеи. Высоко вверху дым расплывался и серой пеленой затягивал все небо. Солнца почти не было видно. Иногда оно появлялось в просветах бледным пятном и снова исчезало, когда пелена сгущалась. От смрада горящих руин дышать становилось все трудней.
Феодоре показалось, что с тех пор, как она смотрела на город в последний раз, пожары катастрофически разрослись. Появилось множество новых, и невозможно было понять, были ли это поджоги или просто пламя перекинулось со сгоревших кварталов на соседние. Казалось, три четверти города охвачено огнем или уже обратилось в пепел.
— Что это? — воскликнула Хризомалло, увидев взметнувшийся вверх грандиозный столб пламени, от которого вид гибнущего в огне города стал еще более зловещим. Женщины оцепенели.
— Это склады в торговых рядах, — отозвалась Феодора, — видно, огонь добрался до масел, дерева, смолы или других легко воспламеняющихся товаров… Вон, смотрите, еще одна вспышка!
Вновь и вновь извергался огонь в небо, увлекая за собой раскаленные глыбы, разлетающиеся метеоритным дождем и взрывающиеся высоко в воздухе мириадами искр, которые, будто чудовищные семена, падали на город, рождая все новые пожары. Иссиня-черный и еще более едкий дым валил от складов, где хранились одежда, зерно, кожи. Вершины окрестных холмов пылали, как жерла огромных печей.
Прошло уже немало времени с того момента, как последний из комитатов, замыкавших процессию, скрылся в дыму. Феодору мучила неизвестность. Ей не давала покоя мысль, что отряд, посланный по ее настоянию, оказался беспомощен и связан по рукам и ногам запретами Юстиниана. А вдруг Велизарий и Мунд вместе с их храбрыми воинами уже пали на улицах города? А сколько жителей Константинополя погибло в этом огне, подобно тем несчастным больным из приюта? Наверняка тысячи, не говоря уж о жертвах разбойников и грабителей.
Около трех часов пополудни разнеслась весть, что процессия возвращается во дворец.
В дыму, столь густом и тяжелом, что он стелился над самой землей, замаячили фигуры людей, в которых спустя несколько минут уже можно было различить патриархов, епископов и прочих священнослужителей. У Феодоры сложилось впечатление, что преподобные особы возвращаются более поспешно, чем покидали стены дворца. Некоторые из них не вернулись вовсе, ибо толпа забросала их камнями, и не один святой отец был сбит с ног ударом булыжника или иного снаряда. Позади всех дьяконы волокли старца Гиппию. Беспорядочное отступление служителей церкви уже ничем не напоминало священную процессию: волоча как попало хоругви, кресты, посохи и раки, простые священники и надменные прелаты стремились поскорее достичь безопасного места. Борода патриарха стояла дыбом от негодования, но было видно, что среди представителей духовенства он меньше других поддался панике. Глаза святых отцов были красными от дыма, волосы растрепаны, но все они были счастливы снова оказаться за надежными дворцовыми стенами. Когда они миновали ворота, выяснилось, что большая часть священных реликвий уцелела, и только золотая фигура Девы Марии и тележка, на которой ее везли, захвачены мятежниками.
За убегающими священниками на небольшом расстоянии следовали герулы во главе с Мундом. Они шли строем, часто и злобно оглядываясь. Это было отступление, но отнюдь не беспорядочное бегство. Многие из воинов были в крови, их лица были черны от сажи, брови и бороды опалены; шкуры, наброшенные на щиты и прикрывавшие их тела, были обожжены огнем пожаров. Не все вернулись назад. Семьсот человек покинули дворец, и немногим более шестисот возвращались обратно.
Мунд ввел свое войско на территорию дворца, построил в шеренги, и они стали поджидать появления отряда Велизария.