Феромон
Шрифт:
– Это я и так знаю, - делает мама такой царственный жест рукой, словно я предложила ей блюдо, которое она не собирается пробовать.
– И раз он снова вернулся, когда ты развелась с Гленом, я думаю, тебе стоит задуматься о том, чтобы принять его предложение.
– Что?!
– я буквально подпрыгиваю на стуле.
– Ой, - морщится она, словно её всё же заставили попробовать то, что она терпеть не может.
– Это отца можешь дурить сколько угодно. Мужики никогда дальше своего носа ничего не видят. Но я уверена, Том сделает тебе предложение. И если хочешь знать моё мнение...
– Нет.
– отталкиваюсь я от стола, запрокидывая голову, чтобы тяжело выдохнуть, а потом посмотреть на неё таким взглядом, чтобы ей перехотелось открывать рот.
– Я не хочу знать твоё мнение. Ты вообще понятия не имеешь, о чём говоришь, мам.
И я очень, изо всех сил, пытаюсь сдерживаться, потому что сегодня её праздник. И потому, что ей категорически нельзя знать правду, но она меня просто выводит из себя своими нелепыми предположениями.
– Ой!
– снова её это многозначительное всезнающее «ой» и самоуверенный взмах.
– Когда твой отец меня добивался, он спрыгнул с моста в Норд-Ривер. На спор. Просто чтобы обратить на себя моё внимание.
– Надеюсь, река не вышла из берегов?
– хмыкаю я, но надеюсь, маму как раз понесёт по течению в нужном направлении - в воспоминания своей молодости, поэтому усердно изображаю заинтересованность, хотя рассказывать одно и то же из года в год, от застолья к застолью, затирать истории буквально до дыр - привычка обоих моих родителей.
– Тогда он был постройнее, да и я была девушкой видной. Всё выбирала. И вот тоже, как ты, носом крутила. Тоже, кстати, могла бы выйти замуж за идиота Билла Доу...
– дальше я по привычке отключаюсь и все мамины россказни звучат для меня как сплошное «блаблабла».
Нетерпеливо оглядываюсь в ожидании папы, но почему-то мечтаю увидеть Ханта. И нервно поглядываю по сторонам в ожидании Ривера. Что бы он ни говорил, а жопой чую, что Том нарисуется. И в мамином лёгком бахвальстве прошедшей юностью и популярностью вдруг слышу то, чем, наверно, всё же надо воспользоваться: она не против Тома Ривера. Он интересный, умный, состоятельный, терпеливый, заботливый. Он станет мне отличным мужем и (она очень надеется, потому что уже пора бы) хорошим отцом.
И то, чего Том до смерти боится: чужую женщину в своём доме, в своей постели и за своим столом, я, благословлённая собственной матерью, подумываю сделать его худшим кошмаром. Что бы там она ни говорила, как бы ни боготворила отца, ни изображала покорную жену и порядочную домохозяйку, а все женщины в нашей семье привыкли надеяться только на себя.
– О чём трещите, девочки?
– падает на стул отец, довольный, видимо, облегчённым кишечником перед очередной сменой блюд. И не вовремя делает глоток воды.
– Мама решила выдать меня замуж за Тома Ривера.
41. Анна
Отцу стоит больших усилий, чтобы проглотить воду, прикрыть рот салфеткой, а потом только закашляться. И пока он судорожно пытается выплюнуть лёгкие, я делаю ему всяческие знаки, чтобы он не смел развеивать мамины заблуждения. Ничего не говорил про нетрадиционную ориентацию Тома. Что тоже заблуждение, но уже папино.
Но их взаимная правота, каждого в своей
Думаю. Но недолго. Потому что едва нам как раз приносят горячее, над смотровой площадкой, оглушая рёвом винтов, зависает вертолёт. И конец верёвочной лестницы, что сбрасывают вниз, полощется на ветру как раз напротив нашего столика у окна.
Чёртов позёр! На фоне синевы ночного неба белый смокинг Ривера, что с лёгкостью гимнаста из Цирка Дю Солей спускается по хлипкой лестнице, выделяется особенно ярко.
Столики в зале пустеют - посетители ресторана толпятся у окон в нетерпении узнать, кому же предназначен этот шикарный букет чёрных роз, что Риверу подают внизу.
И моя мама одновременно и польщена, и счастлива, когда под громкие аплодисменты Том отвешивает ей грациозный поклон, а затем входит в зал, чтобы лично вручить цветы.
– С совершеннолетием души, Моника, - целует мамину руку Том.
– Боже, как мило, - всплёскивает она руками, принимая букет.
– Том, - вынужденно встаёт и сухо кивает ему отец.
– Томас, - с приторной слащавой улыбкой встаю навстречу Риверу я и жеманно протягиваю руку для поцелуя.
Слёзы блестят в маминых глазах, пока она суетливо оглядывается, пока кланяется, как актриса на бенефисе, направо и налево. А посетители ресторана щедро поддерживают её успех рукоплесканиями.
К папиному букету её любимых в этот день пёстрых роз, легкомысленных, как сама молодость, добавляется ещё один - строгий, изысканный, словно соответствующий её истинному возрасту. Но оба, как и положено в совершеннолетие, в двадцать один бутон. Есть в этом что-то истинно символическое. Мама и правда такая: то наивная дурочка, достающая мужа своими капризами, то вдруг умудрённая опытом умная женщина, дающая ценнейшие советы.
– Моника, - склонив голову, помогает ей занять своё место Том.
– Только ничего не говори ей, - сквозь зубы успеваю я повторно предупредить отца.
– Не сегодня.
Жаль, он не успевает ответить, хотя на его широком лице я и вижу сначала что-то типа осуждения (да, я согласна, некрасиво держать маму в неведении), но потом в глазах - лукавый огонёк, означающий, что я не ошиблась: отцу тоже понравилась эта идея - поддержать мамину провальную идею очередной раз выдать меня замуж по своему вкусу. Отдать ей должное, она была против Глена, и её печальные прогнозы оправдались. Но это значит, что теперь, когда я ошиблась и утратила право голоса, уж она не позволит мне больше выбирать самой.
Проворные официанты добавляют на стол ещё один прибор. И мясо, подогреваемое всё это время горящим под блюдом огнём, активно раскладывается по тарелкам.
Правда, хоть отец и не стал бы его выгонять, Том не собирается присаживаться за стол. Он сделал, что хотел. Не знаю, входило ли это в его планы - я всё же его слегка идеализирую, считая чуть ли не всемогущим, - но сегодня он заявил о себе как надо. Выступил так, чтобы понравится моей маме: красиво, эффектно, отчаянно, с размахом. И в том, что он нашёл в её лице надёжного союзника, можно даже не сомневаться. Не понимаю только, зачем ему это.