Фестиваль
Шрифт:
Ее аргументы действовали на мэра безошибочно. Он посмотрел на Литвинова.
– Давайте не будем, Иван Дмитриевич, сами себе усложнять жизнь. Вы видите сколько у меня дел?
– он показал глазами на бумажный затор.
– Да и вообще, вам отдохнуть бы надо, нельзя так себя перегружать... Литвинов ждал этих слов и нисколько не удивился.
– Вы зря волнуетесь, Иван Дмитриевич, - поддержала мэра Никитина.
– Абсолютно ничего ни может случиться. При входе и выходе с острова тотальная проверка. Всех. И артисток и зрителей. Так что,...
– Ладно, ладно... я согласен.
– Литвинов поднял обе руки вверх в знак примирения.
– В конце концов, концерты мы всегда охраняли вроде бы хорошо. Наверное, перенервничал за последние дни, вот и опасаюсь, - сказал он вставав.
Никитина победно улыбнулась и тоже встала.
– Ну, - сказал мэр, - ни пуха!
– К черту!
– Они вышли из кабинета.
Никитина открыла свой кабинет, зашла в него, опустилась в мягкое кожаное кресло и закрыла глаза.
Что же это такое?! Ее профессиональное самолюбие так и выпрыгивало из груди, разбивая сердце на миллиарды горящих кусочков. И они еще не верят ей! Свершилось! Да она превратит Калининград в Голливуд! Он сделает все, чтобы купаться в лучах славы, нежить свое тело в ее теплом неторопливом щекотании или, наоборот, как на сцене, загораться, вспыхивать моментально, подобно бенгальскому огню, гореть, искриться, исходить в экстазе вместе с беснующейся толпой. Она хотела этого, жаждала, жила этим.
А кто говорил про нее разные неприятные вещи, попадали в число ее личных врагов. Она любила своих врагов, любила смотреть, как они мучаются и каются, прибегают к ней на карачках я умоляют о пощаде, а она берет плеть и сечет их до крови, так, чтобы куски кожи хлопьями отлетали от тела, словно от пораженного проказой.
Но рука с плетью опускается на тело все чаще и чаще, ужасный крик ее жертв постепенно превращается в визг, тонкий и надрывный, все время усиливающийся. Она видит, что ее жертва уже почти мертва и тоже кричит нечеловеческим голосом, впиваясь кончиками пальцев в глазницы растерзанного тела.
Больше всего она боялась провала. Что ничего не получится, все сорвется и тогда она погрузится в пучину забвения. К ней вернутся все ее жертвы, уродливые, искромсанные и спросят ее за все, а она ничего не сможет ответить. Она будет смотреть на них и улыбаться. Даже в тот момент, когда они окружат ее и вопьются отвратительными гнилыми зубами в чистое белое тело. ОНА БУДЕТ УЛЫБАТЬСЯ.
Недельной давности разговор с заместителем министра по культуре позволил ей немножко расслабиться.
– Я искренне вам завидую, - сказал он тогда.
– Чему же?
– Я сижу здесь, в Москве, и знаете, Наталья Александровна, это не так приятно, как может вы себе представляете. Постоянные склоки, закулисные интриги, того не делай, здесь не бывай. А вы - вольная птица...
– Да уж...
– вставила она.
– Если бы вы только представили, каково там все это. На месте. Если кто-нибудь пронюхает про расходы, меня просто повесят.
– Нет, нет, я знаю как вам тяжело и сделаю все возможное, чтобы помочь. Но и вы меня поймите...
Он посмотрела и мгновенно поняла, чего же хочет этот человек в костюме от "Версаче". Он хочет славы. Денег и славы. Как и она тоже.
– О, Николай Андреевич, - она приблизилась к нему так близко, что ощутила его дыхание на споем лице.
– Мы с вами давно знакомы... но я скажу, что именно ваше участие принесет фестивалю грандиозный успех.
– Не стоит сильно преувеличивать мою роль. Вы же знаете, как я к вам отношусь... кстати, от имени правительства пригласил представителей "Метро Голдвин Майер" и "Уорнер Бразерс". Они сделают фильм о фестивале.
– ОН сделал паузу.
– О нашем фестивале.
– Это великолепно.
– Все было просто отлично, но ее тревожила одна вещь.
– Кто же... это все профинансирует? У меня убытки. Большие убытки.
– Она с сомнением посмотрела в его глаза.
– Конечно, фестиваль принесет прибыль и большую, но сначала нужно его организовать. Он встал из-за стола.
– Наталья Александровна, обещайте мне одну вещь.
– Какую?
– Во-первых, что наш разговор дальше этого кабинета не выйдет. А во-вторых, что мое имя будет упоминаться наравне с вашим.
– Конечно, я обещаю. Я сделаю все, что вы просите.
– Вот и отлично.
– Он нажал и на кнопку селектора, - срочно подготовьте бумаги, которые я просил. И еще одно, - он взглянул на Никитину, - что вы делаете сегодня вечером?
– Я? В общем то ничего...
Вечером они пошли в Арлекино, танцевали, пили мартини и баккарди, а ночь провели в"Метрополе".
Наутро она улетела вместе с платежным поручением на шесть миллиардов рублей. Никто ее не провожал и глядя в иллюминатор на удаляющуюся землю, она знала, что ее час пробил.
Глава 39.
Будильник прозвенел ровно в восемнадцать ноль-ноль. Василий встал, одел заблаговременно выглаженный костюм, затем достал коробку с пистолетом. Выпив чашку кофе и выкурив сигарету, он вышел из подъезда и поймал такси - старую Волгу серого цвета.
Наташа уже поджидала его возле своего дома. На ней были черные джинсы и красивая красная блузка. В руке она держала букет цветов.
– Привет, - сказала она, - ты вовремя.
– Привет,--улыбнулся Василий.
– Поехали?
– Поехали.
– Что там у тебя?
– она кивнула на коробочку.
– Подарок.
– Это я вижу, а что именно?
– Пистолет.
– Ты, что с ума сошел?
– ее красивые глаза излучали неподдельный ужас.
– Твой?
– Да нет. Это игрушечный, пневматический. Стреляет стальными шариками.
– А его можно носить?
– Конечно, сколько угодно.
Они уже подъезжали к пашкиному дому на Московском проспекте. Со второго этажа износилась громкая музыка.
– Ты Тане не звонил?
– спросила Наташа, вылезая из машины.
– Нет, а что?
– Да ничего, так просто спросила, - ответила она и вошла в подъезд. Дверь открыл сам именинник.
– Ну, молодцы, не опаздываете, - он поцеловал в щечку Наташу и пожал Василию руку. Они в свою очередь вручили Пашке цветы и коробку, перетянутую пурпурной лентой.
– Спасибо, спасибо, - расстрогался Павел.
– Проходите, садитесь. В комнате уже был накрыт стол, за котором сидело человек десять.