Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
Фёдор прошёлся по богато убранной трапезной, мягко ступая подбитой толстой кожей и небольшим каблуком подошвой. Сапоги были сшиты по его выкройке и по его ноге, и имели пружинный супенатор. Нога в таких сапогах отдыхала.
— Добро! Предлагаю сделать так… Строим рядом с моим кабаком грамотную избу. Земли много отписал государь на казённые нужды. Избу строите по моему плану с окнами стекольными и печами особыми. Стоить такая изба будет дорого, а по сему, берите в долю тех, кто пожелает грамоте учиться. Обучение грамоте будет стоить дорого. Уразумели?
— И с нас деньги за грамоту брать станешь? — удивился дядька.
— А какой мне без этого резон? — пожал плечами Фёдор. — Да и вы, коли заплатите, учиться станете усерднее. Те, кто радеть и стараться будет, тем плату верну. А кто заленится, не обессудьте.
— Сколько спросишь плату?
— Рубля, думаю, хватит.
— Рубля?! — испугался Василий. — Не много?!
— В самый раз. Моё время дорого. Знаете, сколько у меня дел? Пасеки вокруг Москвы ставить будем. Ульи сейчас в мастерских строгают. Стрельцам одежду шьют, сапоги точат.
Фёдор глянул на свои сапоги.
— Такие, как у тебя? — недоверчиво спросил отец.
— Такие, батя.
— Добрые сапоги. Хоть бы отцу сперва сточал, — буркнул «пращур».
Фёдор улыбнулся.
— Сточаю, батя. Только начали. Под такие сапоги колодки наделать сначала надо. У тебя вон какая лапища. Не дошли до твоего размера. Стрельцы почти все из мужиков, а там люд мелкий.
— Ноги ведь у всех разные. Как на всех сапоги шить? — задумчиво вопросил Данила Романович. — всяк сам себе и обувку кроил и одёжу.
— Вот в лаптях, которые они сами себе плетут, и рванине твои дворцовые отряды и ходят. А деньги на обмундирование куда уходят? За это Басманов тебя и пристроит на дыбе, а ты про всех нас и скажешь. Скажешь даже то, чего и не знаешь.
Данила Романович снова выпучил глаза.
— Ты только не обижайся, Данила Романович. Зело государь теперича серчает на казнокрадов, — сказал Фёдор, а сам подумал, что началось всё с той задачки про то, сколько денег, выделенных из казны для выдачи награды за сражение, осталось сотнику после гибели воинов.
Из той задачки выходило, что чем больше в бою погибнет воинов, тем выгоднее сотнику и воеводе. Иван Васильевич потом часто вспоминал вредную, как он её назвал, арифметику и примеривал её к разным ситуациям. И общая картина государственного устройства у него вырисовывалась не радостная. Брали и обманывали, в ущерб государевым интересам, везде. Во всех приказах и «избах», при строительстве, закупках и заготовках.
Попаданец не собирался заниматься розыском коррупционеров. Отнюдь… Он даже тайным сыском занялся потому, что попался деду Головину и английскому резиденту, которые или привлекли бы его к сотрудничеству, или просто-напросто уничтожили. А так он убил сразу нескольких зайцев: вырос в глазах правителя, создал какую-никакую, но разведывательную, службу, себя обезопасил, заработал денег для казны, открыл кабак, различные мастерские, в которых шил для себя обувь и одежду, создал школу, подготовил себе помощников, и продолжил отбор смышлёных молодых и не очень людей. И всё за казённый счёт.
— Случай представился, вот я и упреждаю всех вас. Без обид…
— А долго нужно учиться? — спросил один из младших Яковлевых, видя, что немая сцена затянулась.
— Первые четыре ученика начали учиться читать с лета и уже кое-как читают. Теперь начали учиться писать. А до того рисовали палочки, крючочки и отдельные буквицы. Сейчас обучают других и сами продолжают учиться.
— Долго, — сделал вывод и покачал головой спросивший.
— Не так уж и долго. Я, вон, раньше, чем с пяти лет учиться читать начал. Так у меня учителей не было. Всё сам постигал. Отец не видел, всё в походах пропадал, так тёток спросите, сколько я над книгами сидел. Но время у вас есть. Года за два я вас научу бегло читать. На печатном дворе книжку режут, букварь называется. Сия книженция великим подспорьем для обучающихся грамоте станет. Тоже туда заезжать приходится. Аки пчела кручусь. И всех пинать надо. Только отойдёшь, всё становится. Первые пробы книжки уже через дней десять отпечатаем. Могу одну для вас приберечь. Там всё понятно. Как старые слова писались, как по-новому писать. Приберечь?
— Прибереги, прибереги, Фёдор Никитич. Раз пошла такая пьянка…
Данила махнул рукой.
— Можем начать прямо с сегодня.
Фёдор хотел сказать: «После вечерней службы соберёмся прямо здесь, перекусим, а потом поучимся», но вспомнил, что дом отцовский и решать ему, а потому, далее промолчал.
— Прямо сегодня?! — Удивился Данила. — Не-е-е… Надо обдумать.
— Думайте, — кивнул головой Фёдор. — Не мне надо. Всё? Вопросы кончились?
— Старшие Кошкины переглянулись.
— Да, вроде, всё обсудили, токма не всё понятно.
— Что вам не понятно? — вздохнув, спросил Попаданец.
— Не понятно, почему сейчас никого из наших нельзя главами приказов поставить?
Фёдор с интересом посмотрел на родственника. Придуряется, или и впрямь не понял?
— Не хочет государь никого из Кошкиных видеть рядом. Не доверяет. Да и по жене Анастасии тоскует.
— А-а-а… Ну тогда понятно, — покивал головой Фёдор Романович.
Что ему стало «понятно», Попаданец не понял, но уточнять не стал. Его утомила встреча с родичами. Ранее он хотел поговорить с дядьями на едине о том, как жить дальше и не попасть в жернова надвигающихся репрессий, но глядя на них, не почувствовал, что до них дойдёт его беспокойство. Похоже, они привыкли жить в постоянной борьбе за место у «кормушки» и использовали любую возможность, чтобы к ней пробиться хотя бы на малое время и придерживались принципа решения проблем по мере их поступления. Отложив беседу для более удобного случая, Фёдор попрощался со всеми и удалился. Дел у него и впрямь накопилось «по горло».
Сразу из отчего дома Фёдор выехал на санях, запряжённых парой лошадок и управляемых Данькой, в сторону кабака, где Ченслер остался досыпать в объятьях молодой девицы, прибывшей, как и остальные пятеро её подружек, последним посольским поездом.
[1] 7071от с/м — 1563год от р/х
Глава 14
Девиц-швей, англичане привезли для собственных плотских утех и для продажи царице Анастасии. Но Попаданец сразу наложил на них «лапу», не рекомендовав царице принимать их «на работу», и отправил на «передержку» к себе в Александровскую усадьбу, приказав стрельцам и «соколятам» присматривать за девицами, выявляя их связи и интересы. Но, то ли девицы были только «девицами», или, если были агентессами, выдерживали «карантин», но они разведывательной активности не проявляли и вели себя как простые «немки». Они наладили Федькино домашнее хозяйство в новой усадьбе и время от времени прибирались в его кремлёвском «дворце».
Отъехав в Москву, Фёдор взял девушек с собой и устроил сначала в своём тереме при отчей усадьбе, а потом в доме на «немецкой стороне», после приобретении оного. Там они у него и жили, помогая по хозяйству старым слугам и работая в швейных мастерских «конторы». Ночами некоторые «девицы» подрабатывали в кабаке. Сам Фёдор, не смотря на свой рост и внешность зрелого юноши, женщинами не интересовался по причинам возрастных кондиций, а вот дядьки товарищей Фёдора: Даньки, Кузьки, Тишки и Максимки, в удалении от дома по женской ласке тосковали и находили её в объятиях англичанок, практически живя семьями. Благо, «немецкий дом» был рассчитан на восемь, живущих отдельно, семей, если не считать «служебного жилья».