Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
— Бабу бы, — вздохнул государь.
Вздохнул и Фёдор.
— Возьму, так и быть, — буркнул он.
— Англичанок своих? — скривился государь. — Тощие они у тебя, как селёдки.
— Нашёл, тоже мне, сутенёра, — буркнул Фёдор. — Откормились они уже. Пухлее с лета стали.
— Токма не тех, что с этими… с англичанами твоими… того…
— Ты, что это заладил: «твоими, твоими»? Какие они мои? Это твои англичане. Да и англичанок тебе привезли. По твоему же заказу, государь! Ты это чего с больной головы на здоровую валишь?
Его «понесло». Вероятно выплеснулось то напряжение, что он пережил, общаясь с английскими рзидентами. Фёдор расставил пальцы «веером».
— Я, видите ли, разруливаю его косяки, а он меня ещё и грузит! Рамсы попутал?
Попаданец и сам не заметил, как перешёл на тон разборок времён «девяностых». Коснулась и его эта «тема», как говорили в тех же «девяностых».
Глаза царя Ивана увеличились почти в двое, рот едва не приоткрылся от удивления. А Попаданец, поняв что его занесло «конкретно», упал перед царём на колени и заголосил.
— Ой, Иван Васильевич, прости Бога ради. Что-то я сам рамсы попутал. Не вели казнить, великий государь!
— Охренел, что ли? — спросил Иван Васильевич испуганно. — Напугал. Ты это с кем так разговаривал?
— Когда, сейчас? — тоже испуганно спросил Попаданец. — С тобой.
— Да нет. Не сейчас. Раньше ты с кем так разговаривал?
Фёдор скривился.
— Да было у нас времечко. С татями. Это на их языке.
— Сурово вас ломало, — покачал головой государь. — У нас тоже на думе так разговаривают. А если ещё на офеньском языке… У-у-у! Ничего не понять, но так страшно! Потом, правда, в бороды цепляются и кулаками в носы суют.
— У нас так же было, — вздохнул Попаданец. — Так, что… С ногайской ордой всё сложно будет. И идти за золотом в верховья Самарки, наверное, не получится. Даже если сейчас ногайцы пропустят, то потом могут с золотом не выпустить
и не дай Бог наши рудознатцы золото найдут. Там их ногайцы и похоронят. А по поводу Исмаила… Лучше бы тебе из под него его родичей к себе переманить.
— Юсуфовские все у меня в Астрахани. Из-за того Исмаил и злится. А те, не чтобы за стенами Астрахани сидеть, набеги на него учиняют.
Царь Иван рассмеялся, потом посуровел.
— Ладно. Подумаем ещё что с набегом на Москву делать. Одно понимаю, что ты прав про войну с Ливонией. Тут укрепляться надо. Заслоны ставить, крепости.
— А с другой стороны, — задумчиво произнёс Попаданец. — Если ты из Москвы уйдёшь в Александровскую Слободу, так и пусть её Гирей жжёт. Особливо, если в той Москве соберутся все твои недруги.
Глава 16
— Ты думаешь, ежели Гирей Москву пожжёт, он остановится? Не только Москву пожжёт, а и другие города и веси пограбит, до Слободы дойдёт. Тогда до Новгорода придётся бежать. А он, злодей, людишек в полон заберёт. Нельзя допускать крымчаков на Русь.
Фёдор пожал плечами.
— Ну, так не допускай. Я тебе сказал, когда Гирей придёт очень сильный: с ногаями, кабардой, а до того раз в три года нападать будет, пользуясь тем, что основные твои войска на Ливонском фронте топчутся. Да и ногаи твоего Исмаила каждый год за Волгу ходят и ходить не перестанут, ослабляя приграничье.
Иван Васильевич нахмурился. И нервно «забарабанил» пальцами по деревянному подлокотнику мягкого кресла, собранного из морёного дуба в казённых мастерских «конторы». Кресло, если поднять его за подлокотники, раскладывалось в спальное ложе и такая «механика» очень нравилась царю.
— Можешь ты смутить разум, Федюня. До разговора с тобой так всё понятно было, а теперь прямо не знаю куда бежать. Ведь страх то какой! Коли на нас со всех сторон кинутся, так растопчут. Разорвут Русь, волки позорные.
Попаданец удивился словосочетанию «волки позорные», но вспомнил, что очень много слов и выражений древности «дожило» до его времени. Может быть с несколько изменённом смыслом (а то и совсем противоположным), но дожило.
— Разорвут, государь. Я же тебе о том и толкую. И это, между прочим, исторический факт. Если её не изменить, то через сто лет Русь заплатит крымскому хану дань за всё то время, что не платила. Лишь бы крымчаки перестали грабить эти земли.
Царь страдальчески скривился и едва не заплакал. Иван Васильевич сдержался, но его глаза предательски заблестели.
— То есть, ты хочешь сказать, что мои реформы приведут к катастрофе?
Попаданец не стал его жалеть. В принципе, «самодержец», каким царь не был, но хотел видеть себя на троне России, уже был подготовлен к удару.
— Ну… В общем-то, да. Я тебе говорил. Сразу после твоей смерти, которая, кстати сказать, вызовет подозрение своей естественности.
Царь поморщился.
— Говори по-нашему. Не понимаю тебя.
— Ну… Станут подозревать Годунова, что он тебя задушил, чтобы самому сесть на царство.
— Бориску?! На царство?! Голову срублю! — вскипел царь.
— Его не станет, другие задушат.
Царь расширил глаза от ужаса.
— Тьфу на тебя! Что ж ты мелешь?! Ажно сердце захолонуло!
Фёдор пожал плечами.
— Что ж поделать? Ничего не попишешь! Сам приказал правду говорить.
— Дьявол! Точно — дьявол тебя ко мне прислал! — застонал Иван Васильевич и обхватил голову руками. — В голове всё кипит! Душа стонет…
— Давай я тебе взвара успокоительного налью? — будничным тоном спросил Фёдор.
Царь открыл один глаз и посмотрел на «советника».
— Лучше водки.
Фёдор отрицательно покрутил головой.
— Спиритус — это точно дьявольская водица. От неё лучше не станет. Водка — не лекарство, а удовольствие. Я тебе пиона накапаю.
Фёдор поднялся и, открыв свою «аптечку», — саквояж, где чего только не было — вынул тёмного стекла пузырёк, накапал из него в серебряную чарку и плеснул в неё водицы.