Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
Царь произнёс слово «бюджет» очень уверенно.
— Ну, сейчас-то носят тебе отчёт о финансовых результатах? — спросил «советник».
— А кому носить-то? Мишку Головина ты в узилище заточил, а ни Курцев, ни Сукин в той цифири мало, что понимают. Может вернёшь Михайлу Петровича?
— Может его лучше в Слободу забрать? За одного битого двух не битых дают. А он зело битый. Покаялся. Против тебя злого не помышлял, казну не грабил, а то, что с англичанами торговлю вёл, да морочил им головы, так тоне особый грех. Казне от того только польза была. Да и помог он нам с англичанами.
— Возьму, конечно. Давай, отпускай. Пусть учит моих казначеев бухгалтерии.
— Ты про Адашева упомянул… Где он сейчас?
Царь посмурнел.
— Сгинул Алексей Фёдорович в прикавказье. Сверзился в пропасть. Вместе с конём.
— Да ты что?! — удивился Фёдор. — Сам?
Царь хмыкнул.
— Конь выстрела пищали испугался, скакнул и в пропасть.
Тут пришёл черёд хмыкнуть Фёдору.
— Кто и зачем стрелял даже не спрашиваю. Тело хоть достали?
— Зело глубокое ущелье, — улыбаясь ответил царь. — Не мог я стерпеть хулу его. Лаяли они меня с Сильвестром обидно. Пойми меня Федюня. Не смог простить. Грешен и о том молюсь еженощно.
— За что хоть лаяли? — спросил спокойно «без сердца» Попаданец.
— Так, за символ веры и лаяли. Да за то, что я пытался запретить разрешительные и поминальные грамоты.
— А-а-а, — понятливо закивал головой «советник». — Русские индульгенции. Папская ересь. Вот оно жидовство в полной красе, а они ересью жидовствующих древнее арийское учение, прославленное ещё Сергием Радонежским, зовут. Всё смешалось в головах у ваших церковников, и огнепоклонство, и жидовская кабала. Прямо беда какая-то.
— Вот и я говорю, — тяжело вздохнул царь.
— И не погонишь ведь поганой метлой сих церковников. У них и армия своя «нехилая»: стрельцы, пушки. На Полоцк позовёшь полки Митрополичьи?
— Думаешь, надо?
— Думаю, надо, государь. Пусть выводят рати свои «конно, сбруйно и оружно», зелье, пули и стрелы тратят, провиант, раз в казну ни копья не дают.
— Так не пойдём, же дале никуда.
— Пусть на Западной Двине крепостицы ставят. Да, кстати, я тут вспомнил. Когда-то давно я прочитал про то, как русские обороняли от поляков город Вильно. Было это… Э-э-э… Вернее, будет это буквально через сто лет. Воеводой в том осадном сидении, что длилось без малого полтора года, будет некто Мышецкий Даниил Ефимович.
— Вильно?! — удивился и обрадовался царь. — Значит мы Вильно возьмём?
— Ну, сейчас вряд ли. Может и возьмёшь, но в той истории, что знаю я, много полков положишь, но ни Вильно, ни Витебск взят так и не будут. После тебя цари возьмут. Через сто лет от сих пор. Тогда Польша сильно ослабнет в войнах. Так вот. Этот Мышецкий…
— Знаю я таких князей сызмальства, — снова перебил Иван Васильевич. — Их было четверо братьев — знатные воеводы — и у них в Новгородском уезде около пятидесяти деревень. Сейчас их двое осталось. Данила Иванович в Твери вторым воеводой, а Семён в Новгороде третьим воеводой. Но сыны у Данилы подросли. Да и племянники у него Борисовичи, все как один — вои достойные. А что с ними не так?
— С ними, государь, всё так. Очень достойное семейство, эти Мышецкие. Вот на кого я бы опёрся. За царя и государство судя по Даниилу Ефимовичу сражались яро и, главное, неподкупно. Сколько раз за полтора года осады его пытались подкупить и соблазняли различными благами. Аж сам король польский приехал к стенам крепости и сулил богатства и почести, но не сдал Мышецкий Вильно. Предали его. Оставшиеся в живых соратники — восемьдесят из пятисот человек — скрутили Мышецкого, когда он готовил замок к самоподрыву, и открыли ворота. Польский король приказал отрубить князю голову, но сперва его пытали, заставляя отречься от русского царя.
— А кто тогда царь был? — спросил Иван Васильевич.
— Так, это… Алексей Михайлович Романов.
— Из твоих, что ли? — нахмурился царь.
— Внук, — потупил глаза Фёдор и снова вернулся к Мышецким. — А другой его потомок — уже ближе к нашему времени — не захотел присягать на верность шведскому королю, бросил земли под Новгородом и переместился в другую свою вотчину — Пудоссскую гору Обонежской пятины.
— Достойные князья, — покивал головой царь.
— По-моему тоже. Привлёк бы ты их к себе, государь.
— Новгородцы они, Федюня, а те в большинстве своём поражены жидовской ересью. Уверен ты в них?
— Уверен, государь. Ариане они, это — да, но ведь вера сия отцов и дедов наших. Сергий Радонежский так веровал и учил тому. А ведь он святой-преподобный. Его называли ангелом-хранителем России. Во всех веках славится имя его.
— Нравится мне в его обители останавливаться, — задумчиво пробормотал Иван Васильевич.
— Вот какой веры держаться надо, — очень уверенно произнёс Фёдор.
Царь посмотрел на «советника».
— Но ведь ты говорил, что опасаешься изменения будущего. И греческие патриархи не поддержат. До сих пор пеняют мне за арианство. Не видать России патриаршества. И не стать новым Иерусалимом.
Попаданец, едва сдерживая себя, чтобы не выдать эмоции, вздохнул и сказал, а оно тебе надо, государь, чтобы за счет тысяч твоих верующих, сгоревших в кострах папской инквизиции, Русь назвали Иерусалимом? А? И ведь не назовут, государь. А ещё и обхаят все дела твои. На памятнике тысячелетия Руси, который поставят в Новгороде через триста лет, тебя единственного не увековечат из всех царей русских. Ты этого хочешь?
Иван Васильевич некоторое время смотрел на Фёдора, а потом опустил взгляд и по его щекам потекли слёзы.
— Но ведь если признать, что Христос лишь подобен Богу, тогда я кто? — вдруг спросил он.
— Задурили вам голову Софья Палеолог и Византийские патриархи, что Русь — есть третий Рим, а царь едва ли не «мессия». Сами просрали, прости господи, свою страну, вот и лезут сюда, ломая наши традиции. Ты же сам мне говорил, что на Руси не Византийское христианство, а совсем другое! Вот и не уподобляйся им, соединившимся с Римскими еретиками. В искушение И эти люди запрещают нам ковырять в носу! Довели свою церковь до протестантизма, а теперь и нашу хотят расколоть. Ты пойми, государь, в единстве сила Руси. В единстве людей, а не церквей. Если будешь всех насильно соединять вокруг одной веры, обязательно свара будет и раскол. А про то «кто ты?» скажу словами Иосифа Волоцкого, хотя и не люблю его: «Царь убо естеством подобен есть всем человеком, властию же подобен есть Вышнему Богу". Вроде понятно сказано. Хотя и про 'власть от Бога» врёт он. Люди решают, кому царствовать, а кому нет. Так что не обольщайся, государь.