Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
— Торговля-то попрёт, а города обнищают, — упёрся царь.
— Раз торговля попрёт, города собирать с неё станут больше. Это же очевидно.
— О-че-вид-но, — произнёс по слогам царь. — Оче-видно. Забавное словцо. Видно очами? Где ты их берёшь?
— Сами же придумали… Я только вспоминаю, ничего не выдумывая.
— Да-да-да… Всё забываю, что ты… Как это ты говорил? Попаданец! Освоился уже?
— Освоился, государь. Та память и тот дух, далеко во мне сидят. Здешний я по своей сути, ибо растворилась сущность того человека во мне ещё с рождения, — соврал «попаданец». — Только память его и осталась. Души и переживаний нет.
Он врал царю не краснея. Наоборот, с каждым сознательно прожитым днём, месяцем и уже годом, попаданец в Фёдоре всё больше и больше проявлялся. Оттого и мужал он всё быстрее. Федор даже стал опасаться, не вернётся ли он в свои «шестьдесят» за пару лет? У него появился волос на лице, на гениталиях и подмышками, заработал полноценно детородный орган, раздались плечи, развилась грудная клетка и мышцы, перестроились сухожилия. Почти каждый день попаданец всё больше видел в Фёдоре себя. Даже внешне.
— Странны дела и неисповедимы пути твои, Господи!
Иван Васильевич осенил себя крестом и вздохнул.
— Вижу теперь, что человек ты больше, чем ангел. По делам твоим вижу.
Царь снова окинул взором земли, лежащие в излучине реки, ещё год назад сорные, болотистые, а теперь распаханные, обихоженные и покрытые огородной растительностью.
— И ульи поставил! — воскликнул и ткнул пальцем в пасеку царь. — А я всё думаю-думаю, что сие за домики. Кладбище — не кладьбище? А оно, вон оно что. И как? Несут мёд?
— Несут, государь. На днях пробовать качать будем.
— Обязательно позови. Мёд я люблю.
Царь широко улыбнулся.
— Да кто ж его не любит, — рассмеялся Фёдор.
Иван Васильевич вдруг подошёл к «советнику» и положив свои ладони ему на плечи заглянул ему в глаза.
— Ты знаешь, Фёдор, а ведь я скучал без тебя. Привык я с тобой по-простому разговаривать. Не вижу я в тебе каверзы. Понятен ты мне.
Он толкнул Фёдора ладонями, отодвигая, от себя, но не оставляя попытки рассмотреть в его глазах нечто, только ему понятное.
— «Пытается заглянуть мне прямо в душу?» — подумал Фёдор, но глаз не отвёл.
— Я тоже по тебе скучал, государь. Мне вообще не с кем поговорить по душам. Родичи обижаются на меня, что не ввожу их в твой круг, работники хотят объегорить. Но это нормально. Все так живут. Мало кому доверять можно.
Глава 27
Царь улыбнулся.
— Ничто, Федюня, сейчас закрутится. Я им покажу Кузькину мать! Они попляшут у меня.
Царь сжал кулаки.
— Каждому дело-занятие найду! И не в посольских палатах и приказах, а в строительстве, как ты говорил, народного хозяйства. А! На стройках народного хозяйства! Во, как! Каждого обяжу крепости строить, лес, млять, сажать. А тот, кто не захочет сажать, тот отправится лес валить. Правильно, Федюня? Нам же нужен лес?
— Конечно нужен, государь. Кремль перестраивается. Тебе палаты надо строить, царице твоей новой, Ивану Ивановичу…
Тут царь что-то вдруг резко посмурнел и искоса глянул на попаданца.
— Ты слышал, уже? — спросил он нахмурившись.
— Чего?
— Про черкешенок?
— Что я должен был услышать? Я тут всё время. В Кремле и не бываю.
Царь мотнул головой, словно конь, которого заели мухи.
— Они… Эти черкесы… Они совсем ненормальные. В Воронеже стояли, так он подсунул мне всех своих дочерей. Темрюк говорит: «Всех забирай. Они мне не нужны». А они сладкие такие, нежные… Вином меня виноградным напоили. Эх!
Царь скривился, приподняв правый край рта и сощурив правый глаз, втянул через зубы воздух.
— Эх! — повторил он.
— И ты? — Фёдор вскинул удивлённо левую бровь и по его лицу пробежала гримаса, словно он съел лимон. Он тоже стал похож на своего собеседника.
— Ну, что я? — царь махнул рукой. — Всех пятерых за раз и оприходовал!
— Силён! — уважительно покачал головой Фёдор.
— Да мало того, они все понесли от меня! — выдохнул царь.
— Ни хрена себе! — выдохнул Фёдор.
— Вот так-то! — понурился царь.
— Ну, ты, Иван Васильевич, и дал стране угля! Мелкого, но много! Все пятеро понесли? А как узнали?
— Так ехали почти три месяца. Знают они, когда у них это случается.
— Значит, ты три месяца их чихвостил? Это писдец, — покачал головой Фёдор.
— Что-что?
— А! Не заморачивайся! Что делать будешь? Куда тебе столько наследников? Они же твоё царство раздерибанят, как и своё. У них в Черкесии все, млять, князья. В каждом ауле свой князь, а в ауле пять домов.
— Сам не знаю, что делать.
— Тебе нельзя жениться ни на одной из них.
— Сам не хочу. Но как отказать? Темрюк с собой две тысячи сабель привёз.
— Где они сейчас? В Коломенском? Надо войска поднимать и, на всякий случай, окружить их.
— Окружили уже. Там вокруг моих войск тысяч пять.
— Вот, млять, пришла беда откуда не ждали! Если бы каких других черкешенок ты отхерачил и они понесли, это бы Бог с ними, а тут — дочери Темрюка… Сёстры… Это — однозначно бастарды. Пять штук! Ай-я-я-й….
— Ты чего заскулил, как щенок, Фёдор Никитич? — царь вдруг расправил лицо и усмехнулся. — Не так всё страшно. Это я на тебя жути нагнал. Изначально не было ведь уговору с послами Темрюка, что я обязательно женюсь на какой-то из его дочерей. На смотрины привезли их. Князь так и сказал, когда повстречались: «Смотри», говорит, «пробуй и выбирай. Понравится кто, — в жёны бери, не понравятся — так в наложницах оставляй». Ему бы только сбагрить девок, как я понимаю.