Философия и религия Ф.М. Достоевского

Попович Иустин

Таков православный путь к наивысшему синтезу жизни. Есть два пути: путь православный — подвижнический, и путь неправославный — мирской. На православном пути человек отрекается от себя и мира вокруг себя, уединяется ради Христа, чтобы его Христос через соединение с Собою соединил со всеми людьми и всей тварью; на неправославном пути человек эгоистически уединяется ради себя, остается всегда герметически закрытым от людей, остается всегда сам, всегда один, постепенно задыхается, пока наконец не умрет. В первом случае результат — духовная радость и мир, спокойствие; во втором — беспокойство и духовное самоубийство.

На мирском пути люди оказываются заложниками вещей; они становятся собственностью вещей, а не вещи — их собственностью. «Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство! Ибо мир говорит:«Имеешь потребности, а потому и насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей. Не бойся насыщать их, но даже приумножай», — вот нынешнее учение мира. В этом и видят свободу. И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение [429] и духовное самоубийство, а у бедных — зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали. Уверяют, что мир чем далее, тем более единится, слагается в братское общение тем, что сокращает расстояние, передает по воздуху мысли. Увы, не верьте такому единению людей. Понимая свободу как приумножение и скорое утоление потребностей, искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок.<…>И не дивно, что вместо свободы впали в рабство, а вместо служения братолюбию и человеческому единению

впали, напротив, в отъединение [430] и уединение… А потому в мире все более и более угасает мысль о служении человечеству, о братстве и целостности людей…» [431] . Постепенно совершается период человеческого уединения в современном человечестве; и скоро он должен совершиться. Ибо сейчас каждый стремится как можно больше отделить свою личность, хочет испытать на себе самом полноту жизни, а между тем из всех его усилий выходит вместо полноты жизни только полное самоубийство. В наш век все разделились на единицы, каждый уединяется в свою нору, каждый отдаляется от другого, прячется и то, что имеет, прячет и кончает тем, что сам от людей отталкивается и сам людей от себя отталкивает. Копит уединенно богатство и думает: «Как силен я теперь и как обеспечен!» — а не знает безумный, что чем больше копит, тем больше погружает себя в самоубийственное бессилие. Ибо он привык лишь на себя надеяться и от целого отделился единицей, приучил свою душу не верить в людскую помощь, в людей и в человечество, и только трепещет оттого, что пропадут его деньги и его права. Сейчас повсеместно ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение личности состоит не в ее личном уединенном усилии, а в людской общей целостности. Но непременно будет так, что придет конец и этому страшному индивидуализму, и поймут все разом, как неестественно друг от друга отделились. Таким уже будет дух времени, и удивятся тому, что так долго сидели во тьме, а света не видели. Тогда и явится знамение Сына Человеческого на небе… Но до тех пор надо все-таки знамя беречь, и человек, хоть единично, должен пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого. Это нужно, чтобы не умирала великая мысль [432] .

429

Курсив Достоевского.

430

Курсив Достоевского.

431

Братья Карамазовы. С. 362 — 363.

432

Там же. С. 350–351.

Единение людей невозможно без братства, а братство невозможно без общего Отца. По словам князя Мышкина, вся сущность христианства заключается в идее, что Бог — наш Отец, а люди — Его родные дети [433] . «Лишь в человеческом духовном достоинстве равенство… Были бы братья, будет и равенство…» [434] .

Духовное достоинство человека заключается в святости и неприкосновенности его личности, то есть в богоподобной сущности его души, в этом божественном центре. Его все люди имеют, но человек может в каждом конкретном случае найти этот центр, если имеет «Пресветлый Лик Христов» в качестве путеводителя по мрачным безднам человеческого существа. Имея этот необычайный Лик в качестве путеводителя и критерия, Достоевский научился находить человека в человеке, отделять богоподобную сущность души от мерзких грехов, любить человека в греховности его и ненавидеть грех без ненависти к грешнику. Б этом заключается тайна достохвалъного реализма Достоевского. Ведомый Христом, он в человеке открывает то, что бессмертно, реально, то есть боголикую душу его. Было бы оскорблением сказать о Достоевском, что он психолог, в европейском значении этого слова. Он психолог, но в православном значении этого слова. Он реалист, причем православный реалист. «Меня зовут психологом, — пишет он в конце своей жизни, — неправда; я лишь реалист в высшем смысле, то есть я изображаю все глубины души человеческой» [435] .

433

Идиот. С. 235.

434

Братья Карамазовы. С. 365.

435

Биография… Ф. М. Достоевского. С. 373.

Такими же реалистами являются его христоликие герои; они и в самом грешном человеке находят безгрешное. Они любят человека во грехе его. Они — дивное воплощение учения старца Зосимы: «Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его, ибо сие уж подобие Божеской любви и есть верх любви на земле» [436] . Любя грешника, они не любят греха его. Они вовсе не отождествляют грешника с грехом. Это воистину единственный признак Божественной, христоликой любви. Сам Христос никогда не отождествляет грешника с грехом [437] . Будучи Светом истинным, Который просвещает всякого человека [438] , Он освещает все глубины человеческого существа и показывает, что реально и что нереально, что существенно и что несущественно, что есть добро и что зло, что богоподобно и что нет — и тогда отделяет реальное от нереального, добро от зла.

436

Братья Карамазовы. С. 368.

437

Наилучший пример этого — отношение к блуднице, взятой в прелюбодеянии, которую привели к Нему книжники и фарисеи, эти древние отождествители грешника с грехом (Ин. 8: 3 —11). Господь осудил не ее, а ее грех:.. Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши (Ин. 8: 11).

438

Ин. 1: 9.

Страшная тайна добра и зла для сознания человечества предстает как одна из наибольших загадок. В себе, в своей эмпирической данности, человек не обладает абсолютным мерилом добра и зла, греха и добродетели. «Трудно человеку знать про всякий грех, что грешно, а что нет: тайна тут, превосходящая ум человеческий» [439] , ум эвклидовский, необогочеловеченный ум человеческий.

Что уму человеческому абсолютно невозможно решить проблему добра и зла, Достоевский многосторонне и неподражаемо показал на своих отрицательных типах. Для них разум является мерилом всего видимого и невидимого, мерилом добра и зла, поэтому они отождествляют человека со злом, грешника с грехом его, поэтому и убивают грешника из-за греха. На них Достоевский неопровержимо доказал абсолютность православной истины: что разум не способен быть мерилом добра и зла, что рационалистическое определение добра и зла несостоятельно, что тайна добра и зла непостижима для категорий человеческого разума. А вот в своих христоликих героях он неопровержимо показал, что Лик Христов является единственным мерилом добра и зла. Явлением Своего вечно живого Лика Христос показывает, что есть добро, а что есть зло. Он не оставил свода законов с реестром всех проявлений добра и всех проявлений зла. Он явил чудесный Лик Свой, чтобы быть единственным путеводителем по ужасному смешению добра и зла в человеческой жизни. Вместо понятного и твердого древнего закона человек, от явления Христа, должен свободным сердцем решать сам, что добро и что зло, имея для руководства лишь Образ Христа перед собой [440] .

439

Подросток. С. 364.

440

Братья Карамазовы. С. 295.

Чтобы в своих чувствах и мыслях, делах и желаниях мог различать, что есть добро и что зло, человек должен непрестанно оглядываться на Образ Христа и спрашивать себя: какое впечатление на кроткий и благий Образ Христа производит эта моя мысль, это мое чувство, это мое действие, это мое желание? Если хочет научиться различать добро и зло, человек должен непрестанно жить в присутствии Христа. Он должен и

самую малую свою мысль и самое большое свое дело выверять Христом. «Все свои убеждения он должен проверять Им, ибо для убеждений существует одна проверка — Христос» [441] . «Если не имеем авторитета в вере и во Христе, то во всем заблудимся» [442] . Когда человек пройдет тяжкий подвиг самоусовершенствования по Образу Христову, когда душу свою вложит во Христа, когда все чувства свои созидает Христом, когда глазами Христа смотрит на тайну жизни — тогда, только тогда обретает чувства навыком приучены к различению добра и зла [443] . Такой человек никогда не смешивает грех с грешником; такой человек неустанно бдит над душой своей христоустремленной и смиренно учит: «На всяк день и час, на всякую минуту ходи около себя и смотри за собой, чтобы образ твой был благолепен. Вот ты прошел мимо малого ребенка, прошел злобный, со скверным словом, со гневливою душой; ты и не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой, неприглядный и нечестивый, может, в его сердечке остался. Ты и не знал сего, а, может быть, ты уже тем в него семя бросил дурное, и возрастет оно, пожалуй, а все потому, что ты не уберегся перед дитятей, потому что любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе» [444] .

441

Биография... Ф. М. Достоевского. С. 311.

442

Там же. С. 371.

443

Евр. 5: 14.

444

Братья Карамазовы. С, 368.

Христоликая личность имеет вечный оптимизм — Христа, Бога любви; и Он ее непрестанно вдохновляет Своей Богочеловеческой любовью, которая никогда не прекращается, никогда не ослабевает, никогда не разочаровывает. И эта любовь становится средством, с помощью которого она решает самые запутанные социальные проблемы. «Перед иною мыслью станешь в недоумении, особенно видя грех людей, и спросишь себя:«Взять ли силой али смиренною любовью?«Всегда решай:«Возьму смиренною любовью». Решишься так раз навсегда — и весь мир покорить возможешь. Смирение, любовь — страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего» [445] . Нет греха, который может уничтожить оптимизм христоносного человека; нет страха ни физического, ни метафизического, который может изгнать Христа из души его и сердца его. Он благоухает и сияет любовью, смело и неустрашимо живет Христом, потому что в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх [446]  ^— всякий страх, изгоняет и страх от греха человеческого, поэтому: «Будьте веселы как дети, как птички небесные. И да не смущает вас грех людей в вашем делании, не бойтесь, что затрет он дело ваше и не даст ему совершиться, не говорите:«Силен грех, сильно нечестие, сильна среда скверная, а мы одиноки и бессильны, затрет нас скверная среда и не даст совершиться благому деланию». Бегите, дети, сего уныния! Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за всё и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват» [447] .

445

Там же. С. 368.

446

1 Ин. 4: 18.

447

Братья Карамазовы. С. 368.

Исполненный христоликой любви, которая углубляет чувство личной всегрешности и всеответственности и требует непрестанной деятельности, Зосима учит; «Делай неустанно. Если вспомнишь в нощи, отходя ко сну: «Я не исполнил, что надо было», то немедленно восстань и исполни. Если кругом тебя люди злобные и бесчувственные и не захотят тебя слушать, то пади пред ними и у них прощения проси, ибо воистину и ты в том виноват, что не хотят тебя слушать. А если уже не можешь говорить с озлобленными, то служи им молча и в унижении, никогда не теряя надежды [448] . Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем. Верь до конца, хотя бы даже и случилось так, что все бы на земле совратилось, а ты лишь единый верен остался; принеси и тогда жертву и восхвали Бога ты, единый оставшийся. А если вас таких двое сойдутся — то вот уж и весь мир, мир живой любви, обнимите друг друга в умилении и восхвалите Господа: ибо хотя и в вас двоих, но восполнилась правда Его» [449] .

448

Это следует соотнести со словами апостола Павла о любви: Любовь все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. 13: 7).

449

Братья Карамазовы. С. 370.

Любовь расширяет человека до богочеловеческой безмерности, и он живет душами всех людей, болями и страданиями всех людей; он присутствует во всем, что есть человеческое, и ничто человеческое ему не остается чужим. Когда же утратит любовь, утратит и душу свою, утратит силу, которая соединяла его со всеми людьми; тогда он уединяется в самоубийственном одиночестве и засыхает в этой оторванности от остальных людей. Поэтому утрата любви равна самоубийству, она страшнее всего. «Если же злодейство людей возмутит тебя негодованием и скорбью уже необоримою, даже до желания отмщения злодеям, то более всего страшись сего чувства; тотчас же иди и ищи себе мук так, как бы сам был виновен в сем злодействе людей. Прими сии муки и вытерпи, и утолится сердце твое и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный — и не светил. Если бы светил, то светом своим озарил бы и другим путь, и тот, который совершил злодейство, может быть, не совершил бы его при свете твоем. И даже если ты и светил, но увидишь, что не спасаются люди даже и при свете твоем, то пребудь тверд и не усомнись в силе света небесного; верь тому, что если теперь не спаслись, то потом спасутся. А если не спасутся и потом, то сыны их спасутся, ибо не умрет свет твой, хотя бы и ты уже умер. Праведник отходит, а свет его остается. Спасаются же и всегда по смерти спасающего. Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтят тех, коих замучили. Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на земле: духовная радость твоя, которую лишь праведный обретает. Не бойся ни знатных, ни сильных, но будь премудр и всегда благолепен. Знай меру, знай сроки, научись сему. В уединении же оставаясь, молись» [450] .

450

Там же. С. 370.

Кто любит, тот всегда молитвенно настроен по отношению ко всем людям. Молитва развивает любовь до невероятных размеров, расширяет и углубляет ее. Любовь всегда молится; молитва всегда любит. Кто любит — молитвой любит всех и вся, кто молится — любовью молится за всех и вся. Молитва есть душа любви; любовь есть тело молитвы. «…На каждый день, и когда лишь можешь, тверди про себя:«Господи, помилуй всех днесь пред Тобою представших». Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою на сей земле, и души их становятся пред Господом, — и сколь многие из них расстались с землею отъединенно, никому не ведомо, в грусти и тоске, что никто-то не пожалеет о них, и даже не знает о них вовсе: жили ль они или нет. И вот, может быть, с другого конца земли вознесется ко Господу за упокой его и твоя молитва, хотя бы ты и не знал его вовсе, а он тебя. Сколь умиленно душе его, ставшей в страхе пред Господом, почувствовать в тот миг, что есть и за него молельщик, что осталось на земле человеческое существо и его любящее. Да и Бог милостивее воззрит на обоих вас, ибо если ты столь пожалел его, то коль паче пожалеет Он, бесконечно более милосердый и любезный, чем ты. И простит его тебя ради» [451] .

451

Там же. С. 367.