Философский словарь
Шрифт:
Оптимизм (Optimisme)
Встречаются оптимист и пессимист. «Все так плохо, так плохо, – сетует пессимист. – Хуже и быть не может!» – «Может, может!» – откликается оптимист. Так бывает ли оптимизм, который в конечном счете опровергает пессимизм? Optimus на латыни означает превосходную степень от прилагательного «хороший». Следовательно, слово означает «лучший», и в данном случае этимологии почти достаточно для определения. В философском смысле быть оптимистом значит вслед за Лейбницем думать, что все идет к лучшему в этом лучшем из миров («Опыты теодицеи», часть I; см. также часть III). Неопровержимое учение (ведь наш мир единственный из известных нам миров) и в то же время не слишком правдоподобное (слишком очевидно в мире присутствие зла). Вольтер в «Кандиде» примерно это и говорит. Вместе с тем не может не удивлять, как Лейбниц, гений, равного которому, возможно, не знала вся наша история, оказался способен впасть в подобную глупость. Очевидно, дело в том, что он принимал религию всерьез,
В более распространенном значении слово «оптимизм» означает не философское учение, а скорее отношение к жизни, определенную наклонность видеть вещи с их лучшей стороны, а при столкновении с болезненными проявлениями действительности думать, что все наладится. В конце концов, почему бы и нет? Хотя старость и смерть – слишком веские контраргументы, чтобы хранить подобное убеждение.
«Пессимизм определяется настроением, оптимизм – волей, – писал Ален. – Человек, махнувший на все рукой, всегда печален». Не знаю, не знаю. Я, конечно, согласен, что всегда лучше карабкаться вверх, чем катиться вниз, стремиться к радости, а не к грусти, наконец, пытаться направить свою жизнь, а не пускать ее на самотек. Но все это – при условии, что не пожертвуешь ни граном ясности мысли. Для философа истина важнее счастья.
Мне больше по душе формула Грамши (188): «Пессимизм ума, оптимизм воли». Это значит видеть вещи такими, какие они есть, а затем искать способ их переделать. Предвидеть худшее, чтобы иметь возможность его избежать. Вы скажете, что в конце концов все равно мы все умрем? И от старости никуда не денешься? Не спорю. Но это позволит нам прожить лучшую жизнь.
Опыт (Exp'erience)
Способ постижения реальной действительности; все, что поступает к нам извне (внешний опыт) и даже изнутри (внутренний опыт) при условии, что в результате мы узнаем что-то новое. Противостоит разуму, но одновременно предполагает и включает в себя участие разума. Существо, полностью лишенное мыслительных способностей, не может извлечь опыт ни из одного факта, поскольку не может ничему научиться. В то же время любое рассуждение является для нас таким же фактом, как любой другой. Поэтому мы ничего не можем без опыта: опыт оправдывает существование эмпирического подхода, и он же не позволяет ему скатиться в догматизм.
Освобождение (Lib'eration)
Обретение свободы, подразумевающее деятельность и усилия. Тем самым противостоит свободе воли как первоначальной и абсолютной данности (свобода воли есть свобода в потенции, не требующая усилий). «Люди заблуждаются, считая себя свободными», – говорит Спиноза («Этика», часть II, теоорема 35, схолия), и эта иллюзия служит одной из главных помех к обретению ими свободы. Неповторимое сочетание осознания и неосознаваемого, характерное для человека (он осознает свои желания и поступки, но не понимает причин, их вызывающих), подчиняет его, превращая, по выражению Альтюссера, в подчиненного. Его так называемая свобода есть всего лишь неосознанная каузальность. И наоборот, поскольку свободы воли не существует, необходимо постоянно стремиться к освобождению, в том числе от себя самого. Такую возможность предоставляет только истина, о которую разбивается всякая субъективность. И свобода выступает как осознанная необходимость (Спиноза, Гегель, Маркс, Фрейд), вернее, как понимание необходимости. Но не потому, что понимание способно избавиться от необходимости (оно этого не может, потому что является частью необходимости), а потому, что разум в этом случае повинуется только себе («Этика», часть I, определение 7). Свободно только познание, и только познание освобождает. Этим этика, тяготеющая к свободе, отличается от морали, лишь предполагающей свободу.
Оскорбление (Injure)
Злобное обличение, парадоксальным образом адресованное самому обличаемому. Какова цель этого обличения? Во-первых, удовольствие, иногда носящее, так сказать, характер гигиенического средства. Все-таки оскорбление лучше, чем убийство или язва желудка. Во-вторых, своего рода призыв к истине, а то и к справедливости, с которым мы обращаемся к тому, кого оскорбляем, так, словно ощущаем потребность сообщить ему, кто он таков и что мы о нем думаем, словно спешим развенчать его в собственных глазах, принудить его хотя бы раз взглянуть на свое отражение в зеркале нашего презрения. А ну-ка, посмотри мне в глаза и осуди себя моим судом: ты то, чем я тебя только что назвал! Это нечто вроде перформативной истины, и мы далеко не уверены, что в оскорблениях начисто отсутствует логика. Оскорбление может быть обоснованным и необоснованным (являя собой злословие или клевету), но оно всегда несправедливо, потому что в нем отсутствует желание понять и присутствует стремление сделать другому больно. Прибегая к оскорблению, мы, впрочем, полагаем, что пользуемся этой несправедливостью с целью изгладить другую несправедливость, которая нам, во всяком случае в данный момент, представляется более серьезной и непростительной. Логика оскорбления строится на наказании. Оскорбить кого-либо означает провозгласить себя его судьей, прокурором и палачом одновременно. Одного упоминания этих трех ролей достаточно, чтобы понять, каково истинное место оскорбления. Оно движимо не чувством справедливости, но гневом.
Основное Качество (Quiddit'e)
То, что отвечает на вопрос «Что это?» или «Что это такое?». Обычно ответом на него служит дефиниция. Поэтому эта книга могла бы называться «Основные
Традиционно вопрос «Что это такое?» противопоставляется вопросу «Это то-то?». Таким образом, понятие основного качества есть схоластический синоним понятия сущности, как родовой, так и индивидуальной, и противостоит понятию существования (экзистенции). Тот факт, что мы дали определение счастью, Сократу или Богу, еще не означает, что ответили на вопрос об их существовании. Вначале нам необходимо выяснить, чем они являются. Поэтому основное качество необходимо, но не достаточно.
Основные Добродетели (Cardinales, Vertus)
Четыре традиционно выделяемые добродетели, служащие основой и опорой (иногда их также называют кардинальными добродетелями: от латинского cardo, что значит дверной петельный крюк) всем прочим: благоразумие, или практическая мудрость (phronesis); умеренность; храбрость, или сила духа; справедливость. Разумеется, одной этой четверки далеко не достаточно: мало прибить к двери крюк, ее еще надо открыть.
Осуждение (R'eprobation)
Оценочное суждение негативного характера, относящееся к поступку другого человека. К морали осуждение имеет отношение только в связи с выводами, которые мы из него извлекаем. Если этого не происходит, оценка не выходит за рамки злословия или попустительства. Почти во всех случаях жизни предпочтительнее выглядят милосердие и молчание.
Отвага (Audace)
Исключительная храбрость перед лицом опасности, соизмеримая с ее вызовом (отвага одновременно и меньше, и лучше, чем безрассудство), но все же несколько выходящая за рамки здравого смысла (отвага – нечто большее, чем простая дерзость). Это ограниченная и односторонняя добродетель. В отваге больше смелости, чем осторожности; больше действия, чем размышления.
Можно отметить, что отвага принадлежит к числу нравственно нейтральных качеств. Действительно, она может с равным успехом служить и добру, и злу, руководствоваться и эгоизмом, и щедростью. Не следует путать отвагу с героизмом, который проявляется не только перед лицом опасности, но также перед лицом страдания, смерти, усталости и т. д. Отвага имеет право на эпитет «героическая» только в том случае, если она бескорыстна.
Ответственность (Responsibilit'e)
«Ответственность лежит на мне, но моей вины здесь нет». Эта фраза, произнесенная одним из наших министров, многих шокировала, хотя по существу не содержит ничего абсурдного или внутренне противоречивого. Я несу ответственность за все, что сделал по доброй воле, а также за все, что позволил сделать другим и чему не смог помешать. Так, например, я несу ответственность за свои ошибки. Ученик в школе не станет просить, чтобы ему не ставили двойку или поставили ее кому-нибудь другому, под тем предлогом, что ошибся он не нарочно. Так же ни один серьезный политический деятель не станет требовать, чтобы окружающие закрыли глаза на его просчеты. Но это не значит, что ученик и политик должны чувствовать себя виноватыми, – да они и в самом деле не виноваты. Мы отвечаем за свои ошибки и просчеты, но вину несем только за те ошибочные действия, которые совершили, зная, что они ошибочны. Согласитесь, есть разница между тем, что вы проедете на красный свет, не заметив сигнала светофора, и тем, что вы сознательно совершите наезд на пешехода. Если в результате обоих действий пешеход пострадает, вы будете ответственны за это и в первом, и во втором случае. Но вина за гибель пешехода ложится на вас только во втором (в первом случае вы также можете быть виноваты – в невнимательности, превышении скорости или неосторожности). Французский суд учитывает это обстоятельство, и водителя, совершившего правонарушение, повлекшее человеческие жертвы, в состоянии опьянения, наказывает менее строго, чем многим из нас хотелось бы. Водитель виноват в том, что сел за руль в нетрезвом состоянии, рассуждает судья, но он виноват не больше, чем все прочие водители, берущиеся за руль под хмельком, хотя тем повезло и они никого не задавили. На мой взгляд, следует гораздо строже наказывать водителей за вождение в нетрезвом виде. Но это не значит, что к тем из них, кто стал виновником аварии с трагическим исходом, надо относиться как к убийцам – они были пьяны точно так же, как те, кто никакого наезда не совершил, просто им меньше повезло. Иначе это будет уже не правосудие, а месть. Ну хорошо, скажете вы, но ведь в неосторожном вождении такие водители все-таки виноваты! Конечно, виноваты, и наказывать их следует именно за это, но никак не за убийство. Человек сел за руль в пьяном виде – он виноват в этом. Он сбил другого человека – ответственность за его гибель несет тоже он, но он в ней не виноват. Все эти примеры служат иллюстрацией к приведенным выше словам министра, показывая, что в них нет никакого противоречия. Ответственность (в политике и любой другой сфере) может служить основой для политических санкций (отставки, понижения в должности, отказа от повторного избрания и т. д.), но не более того. Уголовные санкции предполагают не ответственность, а вину. Так виноват был наш министр или не виноват? Судить об этом я не берусь, не располагая ни необходимой компетенцией, ни желанием это делать. Но его ответственность за гибель сотен пациентов, умерших в результате нарушения правил переливания крови, лежит на нем огромным грузом, и от нее, конечно, так просто не отмахнешься. И, отдадим ему должное, он эту ответственность признал. Поэтому с нашей стороны было бы по меньшей мере несправедливо упрекать его в трусости или глупости.