Философы из Хуайнани (Хуайнаньцзы)
Шрифт:
Чистое благо [112] одиноко существует, раздает — и не иссякает, используй его — оно не знает устали. Смотришь — не видишь его формы, слушаешь — не слышишь его голоса, следуешь за ним — не чувствуешь его тела [113] . Бесформенное, а рождает имеющее форму; беззвучное, а поет пятью голосами; безвкусное, а образует пять вкусов; бесцветное, а создает пять цветов. Так бытие рождается в небытии, сущее берет начало в пустоте. Поднебесная есть клеть, в которой имя и сущность вместе живут [114] .
112
Речь явно идет о благе как свойстве дао.
113
Эта характеристика представляет собой своего рода общее место (ср. наст. изд., с. 37, 232 и др.), а по существу есть перифраз определения «бестелесное», «бесформенное».
114
Т.е. Поднебесная (имеется в виду весь мир) есть сочетание и синтез телесного и нетелесного, внешнего и внутреннего, материального и идеального.
Число тонов не превышает пяти, а превращения этих пяти тонов невозможно переслушать; число вкусов не превышает пяти, а их варианты невозможно перепробовать; число цветов не превышает пяти, а превращения пяти цветов невозможно обозреть [115] . Среди тонов гун устанавливается и образует пять тонов. Среди вкусов сладкий устанавливается, и рождается пять вкусов. Среди цветов белый устанавливается, и пять цветов формируются. Дао же одно устанавливается, и тьма вещей родится. Поэтому закон [116] Одного распространяется на четыре моря, разгадка Одного приближает к
115
Пять тонов 5-ступенного звукоряда — это гун, шан, цзяо, чжи, юй, пять вкусов — острый, кислый, соленый, горький, сладкий, пять цветов — синий, желтый красный, белый, черный.
116
Здесь ли см. выше прим. 45.
Единство всей тьмы вещей сосредоточено в одном отверстии; корень сотен дел выходит из одной двери.
Его (дао) движение бесформенно; изменения происходят словно исполненные духом. Его шествие бесследно. Оно всегда держится позади, а оказывается впереди.
Поэтому совершенный человек, управляя, прячет свой слух и зрение, отвергает внешние украшения [117] , полагается на дао, отказывается от умствований, с народом вместе исходит из общего блага. Сокращает то, что хранит; сводит до минимума то, чего домогается; бежит от соблазнов и привязанностей, отбрасывает страсти и вожделения, воздерживается от размышлений. Сокращает то, что хранит, и все оказывается под наблюдением; сводит до минимума то, чего домогается, и все обретает. Тот, кто слушает и смотрит, полагаясь на уши и глаза, напрасно трудит форму, но не становится прозорливым. Кто управляет с помощью размышлений и знаний, терзает сердце [118] , но не достигает успеха. Поэтому мудрец придерживается меры, хранит колею, не нарушает их соответствия, не меняет их постоянства. Отвес следует шнуру, его отклонения повинуются должному. Потому радость и гнев — это отступление от дао; печаль и скорбь — утрата Блага (дэ); любовь и ненависть — неумеренность сердца; страсти и вожделения — путы человеческой природы. Человек, охваченный гневом, разбивает инь, охваченный радостью — разбивает ян, ослабление духа делает немым, возбуждение вызывает безумие. Чем неистовее печаль и скорбь, тем ощутимее боль; чем пышнее расцветают любовь и ненависть, тем неотступнее преследуют несчастья. Поэтому высшее благо в том, чтобы сердце ни печалилось, ни наслаждалось; высший покой в том, чтобы постигать, но не меняться; высшая пустота в том, чтобы не обременять себя страстями; высшее равновесие в том, чтобы ни любить, ни ненавидеть, высшая чистота в том, чтобы не смешиваться с вещами. Способный к этим пяти постиг божественную мудрость и, следовательно, овладел своим внутренним.
117
«Совершенный человек» чжи жэнь — одна из дефиниций мудреца наряду с шэн жэнь — «мудрец», чжэнь жэнь — «естественный человек». «Мудрец» обычно уподобляется самому дао и причастен как миру вечному, так и становлению «естественный человек» полностью выходит за пределы становления (ср. наст. изд., с. 120-122). «Совершенный человек» в «Хуайнаньцзы» может в разных контекстах выступать как «мудрец» (в том числе как мудрец на троне) и как «естественный человек» (ср. наст. изд. С. 127). См. также прим. 40 к гл. 2.
Перевод цунмин как «слух и зрение» не вполне точно отражает содержание понятия. Цунмин означает букв. «способность умозаключать на основе услышанного (цун) и увиденного (мин)». Внешние украшения (вэнь чжан) — здесь искусственность, противополагаемая естественной простоте.
118
Размышления и знания связаны с сердцем как органом чувственного познания, поэтому и отвергаются мудрецом. См. след. прим.
Если с помощью внутреннего управлять внешним — сотни дел будут устроены. Что обретается внутренним, то воспринимается и внешним. Внутреннее обретается, и пять внутренних органов успокаиваются: мысли приходят в равновесие, мускулы напрягаются, уши обретают чуткость, глаза — зоркость [119] . И тогда широко простирается, не суетясь.
Сильный и крепкий, а не ломается. Никого не превосходит и ни от кого не отстает. Малое место его не теснит, большое для него не слишком просторно, его небесная душа не тревожится, его дух не волнуется. Недвижим и чист, как осенняя вода, и безмолвно тих. Он сова Поднебесной. Великое дао, ровное и покойное, не оставляет его надолго. Раз оно недалеко, то когда понадобится, хоть и ушло, но возвращается. На воздействие откликается, побуждаемый, приходит в движение. Совершенство вещей неисчерпаемо, превращения не имеют ни формы, ни образа. Он поворачивается за ними, следует им как эхо, как тень. Восходит ли вверх, нисходит ли вниз — не утрачивает своей опоры. Шагая в опасность, ступая по обрыву помнит о сокровенной основе [120] . Благо того, кто умеет так существовать, не имеет изъяна. Вращается вслед за беспорядочно кишащей тьмой вещей, прислушивается к Поднебесной и мчится, будто подгоняемый попутным ветром. Это и называется высшим благом, а высшее благо и есть наслаждение.
119
пять внутренних органов (сердце, печень, почки, легкие, селезенка) являются хранилищем частиц цзин, благодаря которым человек способен чувствовать и мыслить. Сердце, кроме того, хранит и сверхтонкие частицы шэнь, придающие ему небесные свойства. Поэтому сердце — «господин пяти внутренних органов». Подробнее см. в нашей работе «Поздние даосы.» (наст. изд., с. 387 и далее). См. также прим. 7 к гл. 5.
120
кит. сюань фу, букв. «сокровенное хранилище» — здесь имеется в виду дао как всеобщий оберег.
В древности люди обитали в скалистых пещерах, но были тверды духом. Могущество современных людей обеспечено десятью тысячами колесниц, а дни их полны печали и скорби. Отсюда ясно, что мудрость не в управлении людьми, а в обретении дао, наслаждение не в богатстве и знатности, а в обретении блаженства (дэ) и гармонии. Ставить себя высоко, а Поднебесную низко — это приближение к дао. То, что называется наслаждением, неужели непременно заключено в том, чтобы жить в башнях Цзинтай и Чжанхуа, гулять по озеру Облачные Сны, у башни Песчаные холмы, наслаждаться девятью мелодиями, шестью тонами [121] , вкушать ароматные яства, скакать по ровной дороге, ловить рыбу, охотиться на фазанов! То, что я называю наслаждением, — это обладание тем, чем обладаешь. Обладающие тем, чем обладают, роскошь не почитают за наслаждение, умеренность не считают причиной скорби. Вместе с инь закрываются, вместе с ян открываются [122] . Так Цзыся [123] ожесточил сердце борьбой и отощал, а обрел дао — и растолстел. Мудрец не служит телом вещам, не нарушает гармонии страстями. Поэтому в радости не ликует, в печали не скорбит. Тьма превращений, сотни изменений вольно текут, ни на чем не задерживаясь. Я один, освобожденный, покидаю вещи и вместе с дао выхожу. Поэтому если обрел себя, то и под высоким деревом [124] , и внутри пустой пещеры сумеешь покоить свое природное чувство.
121
Цзинтай и Чжанхуа — известные в царстве Чу башни, Облачные сны (Юньмэн) — озеро в царстве Чу, Песчаные холмы (Шацю) — согласно комментарию, башня времен иньского Чжоу. Девять мелодий — музыка, мифического Шуня, шесть тонов — музыка мифического Чжуаньсюя, бога воды, тьмы и севера.
122
Т. е. следуют инь-ян.
123
Ученик Конфуция.
124
Т.е. под деревом, дающим мало тени и не защищающим от жары.
Если же не обрел себя, то будь хоть вся Поднебесная твоим домом, а тьма народа слугами и прислужницами, все будет недостаточно. Способный достичь наслаждения без наслаждения
Расставили гонги и барабаны, разложили флейты и цитры, разместили хоругви и подушки, развесили флаги и украшения из слоновой кости. Ухо наслаждается переливами мелодии «Северные окраины Чжаогэ» [125] . Красавицы выстроились рядами. Расставили вино, пустили по кругу чары. Ночь сменяет день. Разряжают самострелы в высоко летящих птиц, гонят собаками быстрого зайца. Это они считают наслаждением Все пылает пламенем, источает жар. Захвачены как будто чем-то завидным. Распрягли колесницы, разнуздали коней, убрали вино, остановили музыку — и сердце опустошено, как будто что-то утратило, опечалено, как будто что-то потеряло. Отчего? Оттого что не с помощью внутреннего услаждают внешнее а с помощью внешнего услаждают внутреннее. Музыка звучит — радуются, мелодия прервалась — печалятся. Печаль и радость движутся по кругу, рождая друг друга. Разум взволнован и ни на мгновение не обретает равновесия. Доискиваются причин, почему не могут обрести самих себя, а дни идут на то, чтобы губить жизнь. Это есть утрата того, чем обладаешь. Потому, когда внутреннее не приобретается внутри, а черпается извне для собственного украшения, оно не просачивается в кожу и плоть, не проникает в кости и мозг, не остается в сердце и мыслях, не сгущается в пяти органах. Вошедшее извне не имеет хозяина внутри, потому и не задерживается. Исходящее изнутри, если не найдет отклика вовне, не распространится.
125
История этой мелодии известна нам из «Хань Фэйцзы» (гл. «Десять ошибок», см. Иванов Л. Материалы по китайской философии. Введение. Школа фа. Хань Фэйцзы. СПб, 1912). Ее варианты популярны в текстах конца древности, поскольку уже с IV-III вв. до н. э. ее тема связана с полемикой вокруг «новой музыки» (синь инь). Эта «новая музыка» противопоставлялась канонической, считалась безнравственной, порочной (инь) и угрожающей существованию самого государства. Появление этой мелодии возводится ко временам иньского Чжоу Синя, который якобы услышал ее случайно на берегах реки Пу и повелел записать своему музыканту. Впоследствии государь царства Цзин Пин-гун принудил легендарного Мастера Куана сыграть ему ее несмотря на предупреждение об опасности этого действия, и в результате Пин-гуна поразила немощь, а царство его три года не могло освободиться от засухи. Чжаогэ (Утренняя песнь) — название иньской столицы. Есть и другие варианты перевода названия этой мелодии (см., напр. Сыма Цянь. Указ соч., т. I, с. 296, прим. 101, 102).
Поэтому, слушая добрую речь, хорошие планы, и глупый возрадуется, когда превозносят совершенную добродетель, высокие поступки, то и неблагородный позавидует. Радующихся много, а применяющих планы на деле — мало, завидующих множество, а поступающих так — единицы. В чем причина этого? В том, что не могут вернуться к своей природе. Домогаются учения, не дав внутреннему проникнуть в сердцевину, потому учение не входит в уши и не запечатлевается в сердце. Разве это не то же, что песня глухого? Поет, подражая людям, не для собственного удовольствия. Звук возникает в устах, выходит из них и рассеивается.
Итак, сердце — господин пяти внутренних органов. Оно управляет четырьмя конечностями, разгоняет кровь и эфир, спешит определить границы истины и лжи, снует в воротах сотен дел. Потому если не дошло до сердца, а хочешь распоряжаться эфиром Поднебесной, то это все равно что, не имея ушей, браться за настройку барабанов и гонгов, не имея глаз, хотеть любоваться расписным узором — никогда не справишься с этой задачей. «Душа [126] из Поднебесной не подвластна деяниям. Воздействующий на нее разрушает ее, завладевающий ею теряет ее» [127] . Сюй Ю, презирая Поднебесную, не пожелал сменить Яо [128] на престоле, а оказал влияние на Поднебесную. В чем причина этого? Следование Поднебесной и есть воздействие на Поднебесную. Все, что необходимо Поднебесной, заложено не в ком-то другом, а во мне, не в других людях, а в моем теле. Овладей собственным телом — и тьма вещей обретет порядок. Откажись внутренне от искусственных рассуждений — и страсти и вожделения, любовь и ненависть останутся вовне. Когда ничто не радует, не гневит, не несет ни наслаждения, ни горестей, то тьма вещей приходит к сокровенному единству. Тогда нет ни истинного, ни ложного, изменения происходят подобно сокровенным вспышкам [129] . Живой, я подобен мертвому. Я владею Поднебесной, а Поднебесная владеет мною. Разве есть что-нибудь, разделяющее меня и Поднебесную? Неужели те, кто владеет Поднебесной, непременно должны держать в руках власть, опираться на могущество, сжимать смертоносный скипетр и так проводить свои указы и повеления? То, что я называю владением Поднебесной, совсем не то. Обрести себя и все. Обретаю себя, и тогда Поднебесная обретает меня. Мы с Поднебесной обретаем друг друга и навсегда завладеваем друг другом. Откуда же возьмется что-то между нами? То, что называется «обрести себя», — это сохранение целостности своего тела. Тот, чье тело целостно, с дао образует одно.
126
Кит. шэньци, букв. «вместилище духа».
127
Цитата из «Дао дэ цзин» (§ 29, ср. пер. Ян Хиншуна).
128
Яо, или танский Яо (названный так по месту правления) — мифический правитель китайского «золотого века». С рассказа о борьбе Яо с потопом начинается каноническая «Книга преданий». Сюй Ю — его советник, согласно даосской традиции, даосский мудрец чем и объясняется его отказ принять трон.
129
Истинное и ложное (ши фэй), по «Хуайнаньцзы», — понятия относительные, мнения, и не имеют отношения к действительной истине, которая в отличие от них «постоянна» (чан), т. е. вечна и неизменна. Под сокровенными вспышками, вероятно, имеются в виду небесные явления типа мерцания звезд либо «падающих» звезд, происхождение которых для тех времен таинственно. Здесь, по-видимому, подразумевается также их мгновенное появление и исчезновение.
Заурядные люди без удержу предаются прогулкам по берегу реки и морскому побережью, скачкам на знаменитых скакунах, выездам под балдахином из перьев зимородка, любуются зрелищем танцев «Колыхающиеся перья» и «Боевые слоны», наслаждаются нежными переливами прозрачной мелодии, воодушевляются роскошной музыкой Чжэн и Вэй, увлекаются вихрем чуских напевов [130] , стреляют птиц на болотах, гонят зверя в заповедниках.
Мудрец, попав сюда, не чувствует волнения духа, смятения воли, и сердце его не утрачивает в трепете своего природного чувства. Он поселяется в пустынном краю, среди горных потоков, сокрытый глубиной чащ. Жилище в четыре стены, тростниковая крыша, завешенный рогожей вход и окно из горлышка кувшина, скрученные ветки шелковицы вместо дверной оси. Сверху капает, снизу подтекает. Сыреет северная сторона, снег и иней порошат стены, ползучие растения держат влагу. Свободный, скитается среди широких озер и бродит в скалистых ущельях. Все это, по мнению заурядных людей, насилует форму, стесняет путами, в печали и скорби не дает обрести волю. Мудрец же, попав сюда, не тоскует и не страдает, не утрачивает основы своего наслаждения. Отчего это так? Оттого что внутренне он проник в суть неба [131] и потому ни благородство, ни худородство, ни бедность, ни богатство, ни труды, ни досуги не лишат его воли и блага. Разве воронье карканье или сорочья трескотня меняются в зависимости от стужи или жары, засухи или вёдра? [132]
130
Скачки на знаменитых скакунах — в ориг букв., «скачки на знаменитом скакуне Яоняо», который в день мог пробежать десять тысяч ли. «Колыхающиеся перья» и «Боевые слоны» — ритуальные танцы времен царя Воинственного (У-вана), правившего, согласно традиции, с 1122 по 1116 г. до н. э. Музыка Чжэн и Вэй — мелодии и песни царств Чжэн и Вэй, по выражению Цзи Кана (III-IV вв.), «самые красивые, самые прекрасные, которые воодушевляют и трогают людей» (цит. по Литература древнего Востока. Под ред. Н. И. Конрада, с. 378), но это мнение средневекового автора, а на протяжении древности, начиная с самого Конфуция, эта музыка порицалась как порочная. Причина — в неприятии каноном новой эстетики, центром распространения которой были южные царства (ср. прим. 9 к гл. 2).
131
Букв. в «пружину неба» (тянь цзи), или небесную «механику».
132
Целостность мудреца и его единство с природой столь же естественны для него, как для птиц их голоса.
Поэтому тот, кто обрел дао, устанавливается в себе и не ждет подталкивания извне. Я обретаю себя независимо от изменений, происходящих в каждый момент. То, что я называю обретением, — это когда мое природное чувство находится в покое. Природа вещи и ее судьба выходят из рождающего их корня одновременно с формой [133] , форма готова, — и готовы природа вещи и ее судьба. Природа вещи и ее судьба образуются, — и рождается любовь и ненависть. Поэтому для мужей существует однажды установленный порядок отношений, а женщины следуют неизменным нормам поведения.
133
Т. е. всякая вещь, рождаясь, получает одновременно со своей материальной формой и «природу» (син), и «судьбу» (мин), определяемую свойствами вещи.