Final destination по-русски
Шрифт:
— Но ведь агент — часть «Матрицы», и подчиняется ее приказам. Зачем все так усложнять? Зачем агенты, пистолеты, и все такое прочее? Почему на улице у меня под ногами не может появится канализационный люк? Почему на меня, вдруг, неожиданно не упадет кирпич?
Гриша ненадолго задумался.
— Ну, в принципе, логично. Только вдруг ты научишься уворачиваться от кирпичей и станешь внимательнее смотреть себе под ноги? Тогда-то без сурового дядьки с пистолетом не обойтись.
— Вот тут ты прав. И скажи, тебе это ничего не напоминает?
Гриша лишь послал ему недовольный взгляд, явно досадуя, что ему не дают закончить свой рассказ и поведать-таки о том, как
— Смотри, — не удостоив этот взгляд вниманием, продолжил Дима, — Вы все должны были умереть, но по нелепой случайности ты, вдруг, оказался провидцем и вмешался в планы Смерти. Она, как и подобает честному работнику, решила закончить начатое, и принялась отлавливать вас по одному, но ты и ту вздумал вмешаться! Опять использовать свои экстрасенсорные способности и вновь помешать Смерти. И ведь у тебя получилось, не так ли? Катя должна была умереть по нелепой случайности, из-за какой-то ерунды, из-за глупого стечения обстоятельств!
— Но она, ведь, все равно умерла! — воскликнул Гриша.
— Да, но как! Уже не по случайности! Ей на голову не упал неизвестно откуда взявшийся кирпич, она не упала в неожиданно появившийся канализационный люк. Ее убили! Убило то существо, которое, как мы думаем, и собирает урожай душ.
— Смерть?… — тихо произнес Гриша.
Он боялся произносить это имя, и Дима понимал его… Страшно знать, что за тобой охотится очередной Чикатилло, который поклялся бить тебя любой ценой. Но в конце концов, его можно остановить… Поймать, убить, сдать в милицию, ведь он всего лишь человек.
Куда страшнее, когда ты точно знаешь, что за тобой охотится бестелесный призрак… Но и призрак оставляет тебе шансы на выживание. Может быть он горит жаждой мщения не конкретно к тебе, а к человеческому роду вообще? И тогда тебе удастся переключить его внимание на кого-то другого, или и вовсе убедить в том, что люди не так плохи, как ему кажется. Если верить кинематографу и бульварной прессе, то жизнь насчитывает сотни таких примеров.
Но Гришу угораздило попасть под самый страшный вариант. Стать личным врагом «агента Смита». Того, кто охотится за тобой не из чувства мести или от неуравновешенности психики. Того, кто всегда холоден и спокоен, уверен в своих силах и в своей правоте. Ведь он выполняет свой долг!
Как говорил Данила Багров, «У кого правда, тот и сильнее», и приходится признать, что правда здесь на стороне «агента Смита», то есть Смерти. Выше нее нет никого, и в то же время она — подневольный работник. Она выполняет свой долг, и правда — на ее стороне.
— Это ничего не меняет! — сказал Гриша, выходя из недолгого транса, — Ты просто по-другому смотришь на те же самые вещи. Это существо, чем бы оно ни было, останется самим собой, как его не называй и с кем не сравнивай. И законы его существования тоже не изменяется от того, что ты посмотришь на них через другую призму или с другой точки зрения.
— Значит ты уверен, что твой план сработает?
— Еще раз говорю, ни в чем я не уверен, но сработать должно!
— Тогда рассказывай дальше… — сказал Дима, — Ты вышел из КПЗ. И что? Кто следующий на очереди?
— Лиза… — выдохнул Гриша.
— Вы попытались вмешаться? Или ты уже тогда придумал свой метод?
— Нет. О своем методе я тогда еще даже не думал. Но и вмешиваться больше желания не было. Я знал, я был уверен, что ничего не получится, а если бы у меня на руках умер еще один человек — такое совпадение показалось бы ментам весьма странным.
— То есть, ты бросил девчонок на произвол судьбы?
— Не бросил! — воскликнул Гриша, подавшись вперед, — Не бросил, а… Не знаю! Но согласись, у меня не было выбора, и ты не можешь меня в этом обвинять!
— Я и не обвиняю… — попытался возразить Дима.
— …Что я мог сделать? Поприсутствовать при их смерти, чтобы потом даже не попасть на их похороны? Чтобы в тот же день меня упекли в тюрьму? Представь, что в лесу на твою девушку напал медведь. Что он уже ранил ее, что ей уже не помочь, и даже если ты сумеешь отвлечь медведя, заставить его бросить ее, пусть даже и ценой своей жизни — она все равно умрет от потери крови. Что ты сделаешь? Бросишься на медведя с ножом в руке, или все же попытаешься бежать? Добежишь до населенного пункта и сообщишь о том, что в лесу хозяйничает дикая зверюга, которую после этого, может быть, убьют, и этим спасут еще пару жизней? Что ты сделаешь?
— Не знаю…
— А если это не твоя девушка, не та, которую ты любишь больше жизни, а, скажем, я? Твой случайный знакомый, которому ты ничем не обязан, и который не вызывает у тебя никаких чувств? Что, и ради него ты бросишься умирать? Даже если будет реальный шанс спасти его жизнь ценой своей? Чья жизнь важнее? Моя или твоя?
— Нельзя измерить цену жизни…
— Нет можно! Только, опять таки, все зависит от точки зрения. Пушкин или Дантес? Погибни второй — сколько бы еще успел сотворить первый? А если так, Пушкин, или я? Представь, что у тебя есть возможность оживить великого поэта, принеся меня в жертву? Ты сделаешь это? Молчишь… Потому что знаешь, что сделаешь. С твоей точки зрения жизнь гения важнее, чем жизнь простого русского парня. А если поставить вопрос иначе. Пушкин, или ты? Выбирай!
— Не могу! — воскликнул Дима, тоже поднимаясь со стула, — Даже будь у меня такой выбор — не мне решать. И тебя я бы не принес в жертву, потому что это не мое право. Не моя должность. Пусть выбирает твоя знакомая, Смерть — это ее работа! Я даже думать об этом не хочу!
— Хочешь… — уже тише произнес Гриша, успокаиваясь, — И где-то в глубине души ты уже нашел ответ на этот вопрос. И я нашел… И для Пушкина, и для себя, и для Лизы с Машкой. Если бы я мог принести им хоть какую-то пользу — я бы еще колебался. Но я не мог сделать ничего. Ты бы вышел на ринг с Тайсоном? А пошел бы бодаться с быком? Вот и я не хочу бодаться со Смертью. Не тот уровень… Она, наверное, даже и не заметила меня тогда, при первой встрече.
— Но без твоих видений девушки лишались даже малейшего шанса… — осторожно заметил Дима.
— Да у них и не было этого шанса. Я же говорю, не тот уровень, не та весовая категория. Позавчера не стало Лизы, вчера — Маши.
— Ты видел, как они умерли?
— Я видел, как они должны были умереть. Машка говорила, что будет с Лизой до конца. Что не бросит ее, что еще раз постарается вмешаться… Так что, не знаю, так ли все было, как в моих видениях. Знаешь, что в этом самое страшное? Что когда ты видишь, как у тебя на глазах кто-то умирает… Ну, например, как корчится в агонии человек, которого сбила машина — ты всегда можешь закрыть глаза, заткнуть уши, и сделать вид, что тебя здесь нет. Как в кино, во время особо кошмарных сцен… даже когда ты спишь и видишь кошмар — у тебя есть шанс проснуться и осознать, что все это — сон. И когда ты будешь вспоминать что-то страшное, виденное тобой в жизни — ты можешь отогнать это воспоминание прочь. Кому-то это дается легче, кому-то — труднее. Мне же, когда я видел, от этого было некуда деться! Я не мог ничего изменить, не мог даже закрыть глаза и заставить себя перестать видеть это! И я видел, как должны были умереть девчонки…