Фирдоуси Абулькасим. Шахнаме. Том 2

Фирдоуси Хаким Абулькасим

[Иранцы и туранцы строятся на поле битвы]

Вот землю светильник дневной осветил, ¹⁷³³⁰ День за косы чёрные ночь ухватил, И чёрный шатёр изорвал в вышине, [595] Лобзаньем уста окровавив луне. Пред ставкой вождя загремевший кимвал На ратное поле дружину призвал. Стал пристально гору и степь озирать Хуман-богатырь, и подумал он: «Рать К иранцам пришла на подмогу — шатры Не зря запестрели на склонах горы!» Он видит вдали ослепляющий взор, ¹⁷³⁴⁰ Из ткани лазоревой княжий шатёр; Над ним — предводителя знамя с копьём; Другие шатры — словно звёзды кругом; Поодаль, над чёрною ставкою,— стяг, Подобно луне, разгоняющий мрак. «То рать Фериборза, — услышал Хуман, — Близ воинов Туса раскинул он стан». Вернулся к Пирану, душой удручён, И молвит: «Удел наш с бедой обручён! Из стана иранского клики вчера ¹⁷³⁵⁰ Сильней, чем в другие, неслись вечера. Я встал на рассвете и долго смотрел, Внимательно весь Хемавен обозрел. К иранским бойцам подкрепленье пришло, И, видно, огромно той рати число. Парчёвый шатер зеленее травы. На знамени — образ драконьей главы, Забульские воины встали кругом, И каждый — с кабульским мечом и щитом. Сдается мне, это Ростем, не иной, ¹⁷³⁶⁰ К ним прислан Хосровом, что правит страной». Пиран омрачился и молвил: «Беда, Коль вправду Могучий нагрянул сюда! Погибнут Камус и Шенгул, и хакан, И каждый, кем славится в мире Туран». Поспешно покинул он стана предел, Примчался и вражьи войска оглядел, Оттуда к Камусу-бойцу поскакал, К Меншуру, к Фертусу-бойцу поскакал, Поведал им: «С первым я встал петухом, ¹⁷³⁷⁰ Становище вражье объехал верхом. На помощь — вершить боевые дела Огромная грозная рать подошла. Должно быть, тот самый могучий Ростем, О ком я уж раньше поведал вам всем, Узнав, что иранцев постигла беда, По воле Хосрова примчался сюда». Воскликнул Камус: «Помышлять о худом Довольно, о витязь, богатый умом! Хоть сам Кей-Хосров пусть выходит на бой, ¹⁷³⁸⁰ Не должно тебе омрачаться душой. Всегда у тебя на устах — лишь Ростем! Пред этим забульцем трепещешь зачем? Лишь знамя увидит и хватку мою, Отступит он, страхом объятый в бою. Рать выстрой, воинственный клич возгласи, Над полем сражения стяг вознеси! Когда поведу в наступление рать, Не должно и вам от меня отставать. Увидишь, как яро врагов мы разим, ¹⁷³⁹⁰ В кровавое море мы степь обратим!» Пиран позабыл беспокойство и страх, Душою воспрянул при этих речах; Отвагою сердце своё укрепив И в ставку свою боевую вступив, Доспехи воителям роздал глава, И всё вспоминал исполина слова. К хакану в шатёр поспешил он потом, К

земле пред владыкой склонился челом И молвил: «О царственный, доблестный муж, [596] ¹⁷⁴⁰⁰ Чья мысль — насыщенье для праведных душ! Путь долгий, большой ты прошёл ради нас, Труд тяжкий за праздник ты счёл ради нас. Спеша на призыв Афрасьяба-царя, На быстрых судах пересёк ты моря. Ты — рати опора. В решающий миг Так действуй, как должно потомку владык. Кимвал водрузить на слона поспеши И мир завыванием труб оглуши! Сегодня в сражение двину я рать, ¹⁷⁴¹⁰ Её середину — тебе возглавлять. Защитой надёжною будь удальцам, Главу вознесу я тогда к небесам. Великий воитель Камус приказал, Чтоб я на противника первым напал. Он, тяжкую палицу ввысь занеся, Священными клятвами долго клялся: Сегодня, мол, палицей этой сражусь! Хлынь дождь огнекаменный — не устрашусь!»

595

17331 В оригинале: "aз ан чадор-е кир бирун к"aшид, т. е. «из того смоляного шатра вытянул наружу».

596

17399—17400 Трудный бейт оригинала передан по общему смыслу примерно:

«Сказал ему: „О государь! Живи вечно!

Благодаря мысли — для Разума будь всегда достаточной пищей"».

[Туранская и иранская рати сходятся на поле битвы]

Знак подал хакан — трубы подняли стон, [597] ¹⁷⁴²⁰ Прах вздыбился, словно от сна пробуждён, Им ясное солнце укрыто от глаз, Свод неба затрясся, земля затряслась. Возглавил хакан многомощную рать, И неба за пылью уже не видать, Мир — Нила темнее; надвинулась ночь, Звон, грохот, гуденье — терпеть уж невмочь! Шагают, трубя, боевые слоны, Златыми ковчегами отягчены. И этих слонов, что идут чередой, ¹⁷⁴³⁰ Ковчегов, украшенных сплошь бирюзой, Так много, что меркнет в глазах белый свет; Никто уж, не знает, он жив или нет. Пыль к небу несётся, черна и густа, Затмив ему очи, засыпав уста. [598] И месяц смутился и сбился с пути. Хакан середину готов повести: На правом крыле — многомощный Камус; В глубь степи обозом отправили груз; На левом — Пиран, сокрушитель преград ¹⁷⁴⁴⁰ Хуман и бесстрашный воитель Гольбад. Как только увидел Ростем-великан, Что войско туранское строит хакан, Велит он кимвалом бойцов созывать. Фазаньему оку подобную рать Построил и молвил: «В бою небосвод, Кто знает, победу кому ниспошлёт, Кому из воителей жизненный срок Пресечь замышляет безжалостный рок. Меня мой чубарый без отдыха мчал, [599] ¹⁷⁴⁵⁰ С тройной быстротой переходы свершал. Камнями копыта изранены, он Насилу ступает, разбит, измождён. Дам отдых сперва своему скакуну, А там с супостатами биться начну. Сегодня ещё продержитесь в бою, Туранцам явите отвагу свою!» И вот повелел предводитель трубить И в бронзовый гонг оглушительно бить. Гудерзом возглавлена правая рать, ¹⁷⁴⁶⁰ На гору отправлена ратная кладь, На левом крыле — Фериборза войска, И кажутся копья стеной тростника. Тус вывел средину, суров и могуч. Пыль, ветром гонимая, встала до туч; Весь мир, ты сказал бы, сокрылся в пыли. И видеть друг друга бойцы не могли. Ростем-богатырь на вершину взошёл И строй неприятельский взором обвёл: Румийское море в сравнении с ним ¹⁷⁴⁷⁰ Казалось бы взору кружком восковым. Кешанцев, шугнан и зехрийцев полки — Другие шеломы, не те кушаки. Чеганец, китаец, румиец и хинд, Геханец, соклабец, нахриец и синд — На разных наречиях,все говорят, И разные стяги над ними парят; Престолы из кости слоновой, и взор Слепит самоцветами каждый убор. Ты скажешь: то райские кущи в цвету. ¹⁷⁴⁸⁰ На рать разноликую, пёструю ту С вершины взирал в изумленье Ростем И вниз он спускался и думал меж тем: Какое сыграет здесь игрище рок? К нам милостив будет иль будет жесток? [600] С тех пор, как в броню я себя заковал, И года на месте одном не бывал, Каких только орд не видал на войне! Грознее доселе не встретилась мне». Однако Могучий душой не смущён, ¹⁷⁴⁹⁰ К дружине, к вождю не направился он. Дал знак, чтобы грянул призывно кимвал, Чтоб Тус-предводитель свой стяг поднимал. Спустилась к подножию грозная рать, Готовая копья в крови омывать. Окончилось к полдню движенье дружин, Меж них — два фарсанга в просторе равнин. От копий стемнело вокруг. Темнотой Окутался солнечный диск золотой. Гул, клики наездников, ржанье и стон ¹⁷⁵⁰⁰ В горах отдаются, летят в небосклон. Секиры, крича, седоки занесли — Сказал бы ты: камни крыла обрели. Кровь воинам руки по локоть багрит, И стонет земля под напором копыт. Трусливый трепещет, мечась и стеня, Отважному саваном стала броня. Камус-богатырь в наступленье зовёт: «Хотя бы преградою встал небосвод — Смелей заносите мечи, булавы, ¹⁷⁵¹⁰ Кидайтесь вперёд, словно лютые львы! Пожертвовать жизнью готов удалец, Не то — неизбежен бесславный конец».

597

17419 В тексте Вуллерса подзаголовка, предшествующего данному стиху, нет. Условно, как и большая часть таких подзаголовков, здесь он мотивирован содержанием и наличествует иногда в разных рукописях и изданиях поэмы.

598

17433—17434 В оригинале:

пор "aз хак шод ч"aшм-о кам-е сепехр

то гофти бе кир "aнд"aр "aндуде чехр,

т. е.

«Глаза и рот небосвода наполнились прахом

Ты сказал бы — смолой залито лицо [неба]».

599

17449 Словом чубарый переводчик называет коня Ростема Рехша (см. прим. 14469 в томе I).

600

17484 Далее, в оригинале бейт, отраженный в переводе ниже, в стихах 17989—17990.

[Бой Ростема с Ашкбусом]

Воитель Ашкбус перед строем воззвал, [601] Как будто взгремел перед боем кимвал. Он витязя ждал из иранских рядов, Сильнейших бойцов ниспровергнуть готов. Кричал он: «Эй, храбрые, в честном бою Кто явит сегодня отвагу свою? Кто выйдет помериться силой со мной? ¹⁷⁵²⁰ Чья кровь здесь прольётся горячей волной?» Как море, вскипела Роххама душа, И с кличем ответным навстречу спеша, Героя кешанского взяв на прицел, Его осыпает он тучею стрел. Но всадник воинственный — в латах стальных, И стрелы, что веянье ветра, для них. Стал тяжкою палицей биться Роххам, Борьба затянулась, нет мочи рукам; Не смог он пробить исполина шелом, ¹⁷⁵³⁰ Хоть пылко победы искал над врагом. Тогда размахнулся Ашкбус булавой, И мир стал железом, а небо — смолой. От этого взмаха могучей руки Роххама шелом разлетелся в куски. Объятый смятеньем и жизни не рад, Роххам обессиленный мчится назад. Разгневан, хотел уже ринуться Тус Туда, где горой возвышался Ашкбус. Ростем удержал возглавлявшего рать: ¹⁷⁵⁴⁰ «Роххаму бы только вино попивать! [602] За чашей сопернику спуску не даст, Меж витязей удалью хвастать горазд — И что же? Лицом пожелтев, как сандал, Взять верх над собою Ашкбусу он дал! [603] Держи наготове дружину свою, Я, пеший, врага испытаю в бою». Он на руку лук оснащённый надел, За пояс засунул он несколько стрел И крикнул: «Эй, муж, вызывавший на бой! ¹⁷⁵⁵⁰ Пришел твой противник. Куда же ты? Стой!» Кешанец коня придержал, изумясь, И смех исполина просторы потряс. Спросил он: «Тебя, злополучный, как звать? Кто будет над телом твоим горевать?» Ответил Могучий: «Что имя тебе? О горькой своей поразмысли судьбе! Мать смертью твоею меня назвала, [604] Тебя сокрушить мне звезда предрекла». Воскликнул кешанец: «Смотри, без коня ¹⁷⁵⁶⁰ Мгновенную примешь ты смерть от меня!» На это ответ он услышал такой: «Безумец ты, жадный до крови людской! Иль пеших не видел, как в битву идут, Как головы вражьи под камень кладут? А тигры и барсы в твоей стороне Сражаются разве верхом на коне? Победа и пешему мне по плечу, Я пешим сражаться тебя научу! Мне пешим сразиться приказывал Тус, ¹⁷⁵⁷⁰ Чтоб отдал коня боевого Ашкбус, Чтоб спешил я в битве врага своего, Чтоб все посмеялись над спесью ею Ведь стоит здесь каждый из пеших стрелков Трёх сотен подобных тебе седоков!» Воскликнул Ашкбус: «Где доспехи твои? Иль шуткой да ложью ведешь ты бои?» Ростем отвечал: «Видишь стрелы и лук? Поверь, от моих не спасешься ты рук, Хоть гордо глядишь, быстроногим кичась!» ¹⁷⁵⁸⁰ Он лук исполинский напряг, и тотчас Калёной стрелою коня поразил, Скакун зашатался и рухнул без сил. Ростем засмеялся и крикнул: «Ну, что ж Ты слёз над своим драгоценным не льёшь? Близ милого друга, усядься в тени, От жаркого боя часок отдохни. Ты чванился этим ретивым конём, — Кто ж, если не ты, будет плакать о нём?» От злобы всем телом Ашкбус задрожал, ¹⁷⁵⁹⁰ Схватился за лук, пожелтев, как сандал, В Ростема он мечет стрелу за стрелой. Но молвит Могучий: «Напрасно устать Придётся, боюсь, этим хищным очам И чёрному сердцу, и жадным рукам!» Он мощную руку за пояс продел И выбрал одну из самшитовых стрел. Блистал, как вода, наконечник стрелы, Ссудили ей перья степные орлы. Рукой по чачийскому луку скользнул, ¹⁷⁶⁰⁰ Упругую кожу к себе потянул, И правым коленом на землю он стал, А левую ногу опорой держал. Сильнее натянута кожа, и тут Чачийского лука послышался гуд Когда же зарубка до уха дошла, Пронзительный звук тетива издала. Чуть к пальцу приник наконечник стальной. Уже очутился за вражьей спиной. Лишь витязь Ашкбуса стрелою пронзил, ¹⁷⁶¹⁰ Колена пред ним небосвод преклонил. Рок вымолвил: «Жить!», ангел вымолвил: «Цвесть!» [605] Мир вымолвил: «Слава!», Бог вымолвил: «Честь!». Упал бездыханным кешанский дракон, Как будто на свет он и не был рожден. Глядят, онемев, изумленья полны, Воители с той и с другой стороны. Дивятся Камус и китайский хакан: Кого не дивил бы такой великан? Вот поле сраженья покинул Ростем, ¹⁷⁶²⁰ Хакан верхового отправил затем, Извлёк он из тела стрелу, и была Кровавой по самые перья стрела. Пред строем бойцов положили её, И думают все: не стрела, а копьё! При виде стрелы удивительной той Хакана состарился дух молодой. Спросил у Пирана: «О, кто он, скажи, И как величают героя мужи? Мне горстью ничтожной представил их ты, ¹⁷⁶³⁰ Слабейшими в мире ославил их ты, И что ж? Их стрела не уступит копью, Гора содрогнется пред ними в бою! Нас верить заставил ты лживым речам, — Иное сегодня предстало очам!» А тот: «Я не знал средь иранских мужей Владельца стрелы столь чудовищной: с ней Ствол дуба, и то бы сравниться не мог. Кто ведает, что предназначил нам рок! Лишь Туса и Гива мужами я звал, ¹⁷⁶⁴⁰ Их ратную доблесть и мощь признавал. Но в битвах не раз, добиваясь побед, Пред Тусом Хуман омрачал белый свет. Не знаю, как имя иранцу тому, И есть ли меж нами соперник ему. В шатёр возвратиться к себе поспешу. Об имени том ненавистном спрошу».

601

17513 Эпизод этот — один из наиболее известных и любимых в поэме, что объясняется действительно выдающимся мастерством автора в описании боя.

602

17540—17541 В оригинале:

«Ведь Роххаму чаша вина — чета

За вином он постоянно мечом играет...»

603

17544 В оригинале: «он ведь был не меньшим, чем Ашкбус, рыцарем (всадником)».

604

17557 Слова, призванные устрашить противника, обычно предваряли бой (ср. например, русское-былинное: «скажи имя твое, назовись, чтобы знать по ком панихиды петь» и др.).

605

17611—17612 Эти стихи перевода, точно отражающие форму оригинала, естественно, не вполне точны в передаче содержания. Дословно:

«Судьба (к"aза) сказала: «бери!», рок (к"aд"aр) сказал: »дай!»

Небо (ф"aл"aк) сказало: „превосходно!", ангел (м"aл"aк) сказал: „Отлично" (зех)».

[Пиран расспрашивает о Ростеме]

Вернулся, задумчив и бледен лицом, Расспрашивать стал о воителе том. Промолвил Пирану Хуман-удалец: ¹⁷⁶⁵⁰ «Бессильным врага не считает мудрец. Веселье в сердцах у иранских бойцов, — Ты скажешь, любой гнуть железо готов! Немолчные клики в их стане звучат С тех пор, как пришел из Ирана отряд». И слышит: «К иранцам, не ведаю с кем Пришло подкрепленье. Коль то не Ростем, Поверь, не грозит он погибелью нам, Не ранят мне сердца Горгин и Роххам. Силач у иранцев единственный — Тус, ¹⁷⁶⁶⁰ Горгин с Фериборзом — не то, что Камус. К большому сраженью готовьте войска, Да будет их слава в бою высока!» Оттуда к Камусу Пиран поспешил, Меншура, Фертуса шатры посетил И молвил: «Явили сегодня бойцы — Кто волка сильней, кто слабее овцы». Камус отвечает: «В минувшем бою Стыдом запятнали мы славу свою. В кровавом сраженье повержен Ашкбус; ¹⁴⁶⁷⁰ Гив ныне ликует, злорадствует Тус! Теперь поразмыслим, как боль исцелить И мщения жажду нам как утолить. Тот пеший воитель мне сердце разбил, Он воинов наших оставил без сил. Не сыщешь такого, пройди хоть весь свет, Средь нас исполину соперника нет. Чудовищен лук, непомерна стрела, Мощь львиную сила его превзошла. Должно быть, систанец воинственный тот, [606] ¹⁷⁶⁸⁰ Что столько тебе причиняет забот, Иранским бойцам подкрепленье привёл И пешим на поле сраженья пришёл!» «О нет, — услыхал он, — Ростем не таков, Искусней, отважней он всех ездоков». Сказал проницательный муж боевой, Томимый загадкою той роковой: «Систанского витязя ты опиши, Приметы его и черты опиши: С оружьем каким в поединок идёт. ¹⁷⁶⁹⁰ Какие с противником речи ведёт. Поведай про силу, осанку и вид, И как состязаться мне с ним надлежит. Коль витязь прибывший — Ростем, то к войне Сегодня готовиться надобно мне». Ответил Пиран: «Да минует он нас, Прибытья ростемова гибельный час! Муж, статный, как тополь, обличием он [607] Прекрасен, и полон величием он. Пред ним не однажды и сам Афрасьяб ¹⁷⁷⁰⁰ В боях отступал, беззащитен и слаб. Привержен Хосрову, средь грохота сеч, Он первым заносит отточенный меч. Поныне им царь Сиавуш не забыт, За гибель питомца Турану он мстит. Бесстрашно схватившись один на один, Свирепого льва сокрушит исполин! Доспехов его не поднять никому, [608] Хоть витязей много стремилось к тому. Коль палицу в битве он бросит, вовек ¹⁷⁷¹⁰ Не сдвинет ее и чудовище рек. Сетиров с десяток в стреле; тетива — [609] Из кожи дублёной могучего льва. Верь, твердости меньше, чем воск, сохранит В деснице его богатырской гранит. Могучий, кольчугу надев пред войной, Затем облачается в панцирь стальной, Поверх — одеянье из барсовых кож, Которому равных нигде не найдёшь. Та барсова кожа в военные дни ¹⁷⁷²⁰ Дороже кольчуги ему и брони. Ее ни вода, ни огонь не берёт, В ней, словно на крыльях, летит он вперёд. Чубарый его — небывалый скакун, — Ты скажешь: несётся гора Бисотун. Не молкнет в сраженьях тот яростный конь, Из камня ногой высекает огонь. И всё же Ростем не сравнится с тобой, Твоею победой окончится бой. Такая осанка и сила, и стать — ¹⁷⁷³⁰ Тебе ль победителем в битве не стать?» Хоть разумом острым Камус наделён, Охотно внимал предводителю он; Те речи для слуха приятными счёл, От них возгордился и сердцем расцвёл. Пирану Камус отвечает: «Герой, Будь радостен сердцем и ясен душой! Все клятвы, какие захочешь ты сам, Какие давать подобает князьям, Я ныне готов пред тобой принести, ¹⁷⁷⁴⁰ Чтоб душу твою от унынья спасти. С коня до победы не сброшу седла, Всей силой, какую судьба мне дала, Врагов сокрушу, и вздохнёшь ты легко, Земля им с игольное станет ушко». Камуса Пиран славословит, склонясь: «Правдивейший муж, прозорливейший князь! В бою торжество обретёшь ты, поверь! Недолго сражаться осталось теперь». По стану Пиран неустанно ходил, ¹⁷⁷⁵⁰ И ставку вождя, и шатры посетил; Такие же речи услышал хакан, Пред каждым воителем вел их Пиран.

606

17679—17680 Речь идет, конечно, о Ростеме — владыке Систана. Во втором стихе перевода — вольная передача оригинала. Дословно:

«Которого подвиги ты столько [раз] перечислял».

607

17697—17698 В оригинале: «Увидишь мужа подобного высокому (стройному) кипарису (с"aрв-е с"aхи). По облику красив (благороден)» (ба ф"aрр"aхи — букв, с величием — славой).

608

17707 и след. Здесь допущена перестановка двух смежпых бейтов.

609

17711 Сетир — мера веса примерно 6 дирхемов (драхм), или 1/40 часть «мана» — м"aн — примерно 3 или 6 кг (варианты по районам).

[Иранцы с туранцами сходятся на поле брани]

Лишь в небе заря заалела, и ночь, Смятеньем объятая, кинулась прочь, Пришли к властелину Китая в шатёр Вожди боевые, чей разум остёр, Известные ратным искусством своим; Воинственной яростью каждый палим, Камус, победитель слонов боевых, ¹⁷⁷⁶⁰ Меншур — небосвод меж бойцов верховых, Шугнан предводитель и Хинда глава, Герой из Саклаба и Синда глава. Друг другу поведали думы свои, Решили: пусть новые, грянут бои! Вновь руки в крови омывать поклялись, И, кончив совет, по шатрам разошлись. Но вот, чернокудрою ночью смущен, [610] Стал месяц небесный и худ, и согбён, И солнце победно над ним вознесло ¹⁷⁷⁷⁰ Омытое утренним блеском чело. Стан каждый поднялся, волненьем объят, И клики бойцов к небосводу летят. Промолвил хакан: «Наступать нам пора, Сегодня уж медлить нельзя, как вчера! Иль, кроме Пирана, мужей не сыскать, Достойных вести против недруга рать? На помощь туранцу из дальних земель Сошлись мы: победа — единая цель. Коль медлить мы станем в борьбе удалой, ¹⁷⁷⁸⁰ Позор обретём вместо славы былой. А если врага бы сломили, тогда б [611] Нас щедрой рукой одарил Афрасьяб. Все двинемся разом громадой-горой, Нагрянем внезапно на вражеский строй! Здесь собраны рати десятка держав, Не время теперь для пиров и забав». Хакана мужи окружили потом, Все витязи просят его об одном: «Сегодня воителей ты возглавляй, ¹⁷⁷⁹⁰ Прими под начало Туран и Китай! Пусть битву твоя направляет рука, Чтоб ливень мечей лили тучи-войска». Дружине иранской великий Ростем Такие слова говорил, между тем: «В бой смертный пора! Среди наших дружин Убитых немного — на сотни один. Забудьте тревогу, не должно тужить! Без чести и славы нам незачем жить. Лишь тело Ашкбуса земля приняла, ¹⁷⁸⁰⁰ Умчались туранцы, черны, как смола. Изрезав чело бороздами морщин, Все яростно риньтесь вперёд, как один! Я Рехша теперь своего подковал, От крови зардеет мой меч, словно лал. В бой! Новая ныне восходит заря! Мир будет во власти Хосрова-царя! Смелее вперёд, удалые бойцы! И серьги достанутся вам, и венцы, Тончайшие ткани — Кабула дары, ¹⁷⁸¹⁰ И злато в мошнах и Забула дары». Все славят Могучего наперебой: «Да будет венец неразлучен с тобой!» Спешит облачиться в доспехи герой, Готовый стремительно ринуться в бой. Оделся в кольчугу и панцирь, затем И барсову кожу накинул Ростем. Надвинул из стали китайской шелом, И недруга смерть уж коснулась крылом. Так волей Создателя, в бой снаряжен, ¹⁷⁸²⁰ На Рехша вскочил он, могучий, как слон. Помчался, весь мир повергая во тьму, И небо дивилось герою тому.

610

17767—17768 Дословно:

«Когда тонкой и согбенной стала спина луны

От темных локонов черных ночей».

611

17781—17782 В оригинале:

«И ещё то, что завтра от Афрасиаба

Обретём благодарность и найдём сон»,

т. е. заслуженный отдых после боя (?)

[Битва Камуса с Алвой]

Литавры неистовый подняли шум — И времени нет для сомнений и дум. Колеблются скалы, равнина дрожит, Земля застонала от конских копыт. На правом крыле — именитый Камус, Слоны позади, дальше — воинский груз. На левом — воитель из Хинда с полком, ¹⁷⁸³⁰ Закованный в латы, с румийским клинком. Хакан середину дружины ведёт, От пыли густой потемнел небосвод. [612] Пред строем иранцев под тяжестью лат Шёл справа Гудерз, чей родитель Гошвад, А левая часть Фериборзу дана, Он светит, как солнце в созвездье Овна, Тус, отпрыск Новзера, возглавил войска, Труба заревела, грозна и громка. И клики со всех раздаются сторон ¹⁷⁸⁴⁰ Такие, что мог бы оглохнуть и слон. Уж пламя вставало из сердца волны... И в снах не видали подобной войны! И первым, от ярости пеня уста, Туда, где легла меж войсками черта, Помчался Камус, многомощен, суров, Владетель кимвала, дружин и слонов. Огромною палицей вооружён, Вскричал полководец, как бешеный слон: «Где пеший воинственный тот исполин, ¹⁷⁸⁵⁰ Соперника звавший средь наших дружин? Пусть выйдет на битву стрелок удалой! Покончу я с луком его и стрелой». Но Гив и Роххам, и воинственный Тус Все знали, как грозен в сраженьях Камус. Недвижны они, на воинственный зов Не вышел никто из иранских бойцов. Сражаться невмочь с великаном таким, Он тигр, а воители — лани пред ним. Во гневе, Камуса услышав слова, ¹⁷⁸⁶⁰ Свой меч обнажил лишь забулец Алва. Вослед за Ростемом скакал он с копьём, В боях неразлучный с великим вождём. Учился он долго искусству езды; Немалые также затратил труды, Учась у Ростема врагов побеждать, Сражаться булатом и стрелы метать. Мудрец говорил в стародавние дни — [613] Его поучение в сердце храни: От блеска своих совершенств не хмелей, ¹⁷⁸⁷⁰ Страшись обольщаться отвагой своей. Возможно ль родник против моря вести? Безумной затею такую сочти! Как вздумал не знающий страха Алва Напасть на Камуса, кешанского льва, — Вкруг поля воители встали стеной. Помчался Камус будто хищник степной, Копьём он Алву приподнял над седлом И сбросил, о землю ударив челом; Наехав, так яростно тело топтал, ¹⁷⁸⁸⁰ Что прах стал от крови краснее чем лал.

612

17833—17834 Перестановка двух смежных, бейтов.

613

17867 —17872 Дидактическая вставка — лирическое отступление автора.

[Поединок Ростема с Камусом]

Могучий утратой Алвы разъярён, За длинный аркан свой хватается он, — Когда выходил против недруга в бой, Лишь петлю и палицу брал он с собой... Взревел, точно слон, исполинов глава, При нём и аркан, и его булава. Воскликнул Камус: «Не кичись, удалец, Сей нитью, в которой десятки колец!» Ответ был: «С рычаньем воинственный лев ¹⁷⁸⁹⁰ На жертву кидается, рассвирепев! В бой первым ты ринулся, злобой горя, Убил ты иранского богатыря. Ты нитью зовёшь мой аркан: погоди ж, Ты мёртвую хватку его ощутишь! Недаром судьбина сюда привела: Тебя здесь, кешанец, могила ждала!» Камус вороного хлестнул, разозлён. Противник с арканом страшнее, чем слон. Взлетел над Ростемом блистающий меч, ¹⁷⁹⁰⁰ Готовый главу исполину отсечь, Но шею задеть лишь успел он коню, Рассекши на нем боевую броню. Остался стремительный Рехш невредим. Ростем замахнулся арканом своим, Метнул, и петлею Камуса настиг; Он Рехша-громаду погнал в тот же миг. И слон полетел, обратившись в орла. Ростема нога на аркан налегла, Витками себя обмотать он спешит. ¹⁷⁹¹⁰ Камус, что есть мочи, коня горячит, Всем телом налёгши, он рвётся вперёд, Надеясь, что путы свои разорвёт. В беспамятство впал, а петли не порвал Могучий тогда скакуна удержал, Напрягши поводья, мгновенно совлёк Кешанца с седла, повалил на песок, Пленённому руки арканом связал И молвил: «Отныне безвреден ты стал! Заклятья свои позабудь! Отдаю ¹⁷⁹²⁰ Злым дивам нечистую душу твою». И, пеший, доставил он в стан силача, Под мышкою, в путах его волоча. На землю швырнул и воскликнул: «Итак, Повержен опасный и мстительный враг! Сей мир переменчивый смертному шлёт То горечь паденья, то радости взлёт. Сегодня ликуешь, а завтра — в тоске, Тот в небе главой, тот главою в песке. Смотрите, пред вами могучий герой, ¹⁷⁹³⁰ Вступавший со львами свирепыми в бой, Ирану грозил он мечом и огнём, Хотел, чтобы хищники рыскали в нём, Клялся города и селения сжечь, Кабул и Забул разоренью обречь, Покоя, твердил, до тех пор не найдёт Доколе сын Заля Ростем не падёт... Но прах злополучному станет венцом, И саваном станут броня и шелом! Вольны вы теперь супостата казнить, ¹⁷⁹⁴⁰ Камусовой жизни оборвана нить!» Врага пред вождями поверг он во прах. Спешат к исполину с мечами в руках Иранцы, и вот он изрублен, убит, И кровь обагрила песок и гранит. Таков уж обычай небес и времён: [614] Тот — счастлив, тот — горестью обременён. Немало нам бедствий сносить суждено, И доблестью их отвратить не дано. О смертный, средь шума мирской суеты ¹⁷⁹⁵⁰ Тщеславною думой преследуем ты, Отвагой своей обольщённый, ты слеп, — Увы! — не уйдешь от десницы судеб! Добру будь привержен, противься ты злу, Ведущему нас воздавая хвалу... Здесь сказ о Камусе кончается: он, Всем смертью грозивший, был сам умерщвлён. Начну я теперь о хакане рассказ, [615] ^{[32472] 17958} О мести, о битвах в Туране рассказ.

614

17945—17954 Заключающее сказ лирическое, философски-дидактическое отступление автора.

615

17957—17958 Заключительная концовка, как всегда с переходом к следующему сказу «О Ростеме и хакане Чина» (см. след. III том).

ПРИЛОЖЕНИЯ

КОММЕНТАРИИ

При комментировании второго тома «Шахнаме» остались в силе принципы, положенные в основу комментариев к уже вышедшему первому тому: это — прежде всего комментарий к оригиналу поэмы Фирдоуси, а не только переводу. Таким образом, комментарий закономерно появляется иногда там, где в переводе, казалось бы, все ясно. Когда в комментарии отмечаются неточности перевода, это не указание на «ошибки» переводчика, а стремление донести до читателя то или иное место оригинала во всех деталях, что не всегда позволяет поэтическая форма перевода. Равным образом нередкие случаи перестановки стихов оригинала или их опущение, оговариваемые в комментарии, не должны рассматриваться как произвол переводчика, а являются либо результатом критического отношения к тексту Вуллерса — Нафиси, либо вызваны особенностями строя русского языка.

При работе над данным томом, кроме основного текста Вуллерса, использовалась также старейшая Лондонская рукопись поэмы (см. том I — Вводный очерк.), при спорадическом обращении к другим оригиналам, в частности к вариантам Парижского издания (сокращенно.— Пар. изд.— имеется в виду знаменитое издание J. Моhl’а, см. том I, стр. 477) и Калькуттского издания (сокр.— Кальк. изд., Turner Масаn’а, см. том I.).

В отношении транскрипции, условных сокращений и других моментов оформления см. том I.

Нумерация стихов перевода дается в томе II заново, т. е. с первого стиха. В квадратных скобках при первом и последнем стихах перевода даны цифры, отражающие суммарное (по I и II томам) количество переведенных строк («полу бейтов») поэмы.