Фирдоуси Абулькасим. Шахнаме. Том 2

Фирдоуси Хаким Абулькасим

[ПОРАЖЕНИЕ ИРАНЦЕВ В БИТВЕ С ТУРАНЦАМИ]

Так месяц прошёл, соблюден договор, И ратный опять начинается спор. [506] Воителей клики опять раздались, И к полю сраженья войска понеслись. Внезапно взревев, потрясли небеса Литавр и кимвалов, и труб голоса. Мелькание грив и поводьев, и рук, Здесь — меч с булавою, там — дротик и лук; Щитов и шеломов блестящая медь — ¹⁴⁰⁹⁰ Так тесно, что мошке нельзя пролететь. То ль схвачена чёрным драконом земля, То ль ночью слилась с небосклоном земля... На правом крыле — предводителем Гив, Что славился, в битвах не раз победив. На левом — Эшкеш, именитый герой, Кровь ливший в сраженьях широкой рекой. А войск середина, их мощный оплот, Под стягом вождя Фериборза идёт. Услышала рать Фериборза слова: ¹⁴¹⁰⁰ «Ужель не прославит нас больше молва? [507] Нагрянем, сразимся по-львиному, так, Чтоб света невзвидел разгромленный враг! Иначе навеки покроем стыдом Свою булаву и румийский шелом». Как в бурю осеннюю с дерева лист, Посыпались стрелы, всё чаще их свист; И птица бы не пролетела меж них. Разносятся клики в рядах боевых. А проблески стали среди темноты ¹⁴¹¹⁰ Сравнил бы с алмазом иль пламенем ты. Как на сердце воина, в небе темно, А поле, что лик эфиопа, черно. Булав грохотанье, бряцанье клинков... Суд страшный, казалось, начаться готов! Вперёд пламенеющий яростью Гив Рванулся, воинственный клич испустив, За Гивом — другие Гудерза сыны, Столь часто решавшие судьбы войны. То стрелы летают, то копья разят, ¹⁴¹²⁰ И пламя клинки высекают из лат. Разит беспощадно Гудерз-великан, И родичей сотни теряет Пиран. Леххак с Фершидвердом увидели тут, Что к гибели верной туранцы идут, И двинули разом своих удальцов На Гива и палиценосных бойцов. По шлемам иранцев, по панцирям их Бьют стрелы туранских мужей боевых. Ряды за рядами в бою полегли, ¹⁴¹³⁰ Под грудами тел уж не видно земли. Но обе дружины сражение длят, Редеют и все ж отступать не хотят. Хуман Фершидверду промолвил тогда: «В средину ударим, скорее туда! Вождя Фериборза принудим бежать, И с ним побежит устрашённая рать. Расправимся после и с правым крылом, И ратный обоз мы захватим притом». И оба, вперёд с удальцами помчась, ¹⁴¹⁴⁰ На рать Фериборза напали тотчас. Тот спину к Хуману в бою обратил; Тогда и воителей страх охватил; Утратили разом задор боевой. Все жарче туранцев напор боевой, Не в силах бойцы перед ним устоять, Один за другим обращаются вспять. Литавры и знамя повергнуты в прах, Снедают воителей горе и страх. Всё мраком в глазах у бойцов облеклось, [508] ¹⁴¹⁵⁰ От недруга бегством спасаться пришлось. Отброшены копья, смешались ряды, Стремян уж нельзя отличить от узды — Так мчатся; длить битву не в силах они. Кровь льётся рекою, куда ни взгляни. Туранских рядов всё сильнее напор, Летит предводитель к подножию гор, И каждый за ним, кто в бою уцелел, Но горек, увы, уцелевших удел! Меж тем и Гудерз и воинственный Гив ¹⁴¹⁶⁰ Сражались по-прежнему, не отступив. Вгляделся Гудерз, предводитель седой, И обмер он вдруг, потрясённый бедой: Глядит и не видит, в смятенье придя, Ни ратного стяга, ни войск, ни вождя. Коня повернул он и ринулся вспять — Смятенье объяло гудерзову рать. С укором тут Гив на отца посмотрел: «Когда же страшился ты палиц и стрел! Бежишь от Пирана? Сгорев от стыда, ¹⁴¹⁷⁰ Мы головы прахом посыплем тогда! В живых не останется в нашей стране Никто из мужей, закалённых в войне. Кто мог бы от смерти всесильной спастись? С ней — хищницей злобной — попробуй, схватись! Так если опасность нависла в бою, Пусть видят лицо, а не спину твою! Нам поле сраженья оставить нельзя, Нам дедовский прах обесславить нельзя. Старинных преданий хранитель-мудрец ¹⁴¹⁸⁰ Сказал в назидание, — вспомни отец: Когда подпирает брат брата

плечом, Срыть гору огромную им нипочём. С тобою ведь семьдесят храбрых сынов. Воинственных львов, непоборных слонов. Мы недруга сталью мечей искрошим, Хотя б из гранита он был, — сокрушим!» Пристыженный пылом сыновних речей, Взглянув на шеломы родных силачей, На месте седой богатырь устоял, ¹⁴¹⁹⁰ Раскаялся в том, что бежать замышлял. Тут вышел вперед Горазе и затем Берте и Зенге, и герой Гостехем. Священную клятву они принесли, Которой нарушить бы ввек не смогли: «Пусть палицы кровь проливают рекой, Разить не устанем могучей рукой! Сомкнувшись теснее, врага отразим, И славу былую себе возвратим». Остались на месте, вновь клики гремят ¹⁴²⁰⁰ И палицы витязей тяжко разят. Туранских немало убито бойцов, Но жребий иранцев все так же суров. Бижену Гудерз, мудрый вождь боевой, Велит: «С добрым луком своим, с булавой К вождю Фериборзу стрелою помчись, И к войску со стягом Каве воротись. Не то — пусть вернётся со знаменем сам, Чтоб света не взвидеть туранским бойцам!» Бижен боевого коня горячит, ¹⁴²¹⁰ Как молния, он к Фериборзу летит. Примчавшись, сказал: «Предводитель бойцов, Ужель ты от битвы укрыться готов? Как мужу пристало, вершину покинь, Коня боевого в сражение двинь! А если не хочешь — мне стяг поручи И ратных мужей, и стальные мечи». Разгневался, эти услышав слова, Зов чести отверг меченосцев глава. Прикрикнул на витязя: «Мелешь ты вздор! ¹⁴²²⁰ Неопытен ты и в решениях скор. Не мне ли доверены войско и стяг, Шелом полководца, престол и кушак! Стяг ратный нести не Бижену подстать. Иль мужа храбрей на земле не сыскать?» Сын Гива занес вороненый клинок И надвое стяг кавеянский рассек, Схватил половину, и вскинул, и с ней, Как буря, помчался к дружине своей. Как только туранцы его вдалеке ¹⁴²³⁰ Увидели с поднятым стягом в руке — Тотчас приготовилась грозная рать Воителю наперерез поскакать. Тот тянется к лезвию, тот — к булаве, И вспыхнула битва за знамя Каве! «В том знамени скрыта, — промолвил Хуман, — Вся сила, которой владеет Иран. Коль вырвем мы знамя — величия знак, — Для шаха весь мир погрузится во мрак». Лук тотчас Бижен оснастил тетивой, ¹⁴²⁴⁰ И хлынули стрелы, как дождь грозовой. Врагов поражая, вперёд он скакал... Обильного пира дождался шакал! [509] От ратных мужей услыхали меж тем Воинственный Гив и герой Гостехем: «Туранцы отхлынули. Верно, с высот Бижен кавеянское знамя несёт». На помощь помчались к нему храбрецы, С мечами мужи, с булавами бойцы. Напали, туранцев разят. И стрелой ¹⁴²⁵⁰ Всё дальше несётся Бижен удалой. Повергнув немало туранских мужей, Бойцы возвратились к дружине своей. Бижен, кавеянское знамя воздев, Вновь ринулся в бой, словно яростный лев. Вновь пыль из-под конских копыт поднялась, Дружина вкруг стяга Каве собралась, На недруга яростно ринулась вновь, И вспыхнула битва, и хлынула кровь. Пред войском повержен Ривниз-исполин, ¹⁴²⁶⁰ Царя Кей-Кавуса возлюбленный сын, Сын младший, украшенный блеском венца, Душа Фериборза, надежда отца. Глава венценосная пала во прах; Ирана воители в горе, в слезах. Но вот громовой раздаётся призыв: «О славные! — кличет воинственный Гив, — Средь витязей наших бойца не найти, Который Ривниза бы мог превзойти. И доблестный сын Кей-Кавуса, и внук ¹⁴²⁷⁰ Безжалостной смертью похищены вдруг; Форуда с Ривнизом она унесла; Страшнее творились ли в мире дела? Коль ныне дозволим, чтоб враг овладел Короной Ривниза, позор — наш удел! Мне поле сраженья покинуть нельзя, — Нагрянет противник, разгромом грозя. Но эту корону на поле войны Мы в руки туранцам отдать не должны. Ривниза утратив, утратить венец? — ¹⁴²⁸⁰ Тогда обесславлены будем вконец!» Услышал иранского витязя зов Пиран, предводитель туранских бойцов. Тогда за венец молодого царя Сразились два войска, отвагой горя. Немало бойцов с двух сторон полегло, И счастье опять отвратило чело От рати иранской. Внезапно Бехрам, Стремительно ринувшись к вражьим рядам, Венец высоко поднимает копьём — ¹⁴²⁹⁰ Два войска стоят в изумленье кругом. Иранская рать ликованья полна: Заветный венец отстояла она! А сеча кровавая все горячей, Все чаще удары булав и мечей. Но вот уже, словно завесой густой, [510] Вечерней окутался мир темнотой. Из рода Гудерза лишь восемь пришли В свой стан, остальные в бою полегли. А Гив потерял двадцать пять силачей, ¹⁴³⁰⁰ Казны и короны достойных мужей. И семьдесят царь Кей-Кавус удальцов Утратил — могучих, отважных бойцов, К тому же и сына Ривниза: один, Он стоил, прославленный, целых дружин! А в стане туранском — бойцов девятьсот Утратил Пирана воинственный род; Три сотни семья Афрасьяба-царя Оплакала, в пламени муки горя. И всё ж торжествует победу Пиран, ¹⁴³¹⁰ Безмерною радостью он осиян. Тьма скрыла иранской дружины звезду, Ей рок не победу судил, а беду. Смешавшись, бегут вереницы бойцов, Оставив и раненых, и мертвецов. Угодно безжалостной было судьбе, Чтоб рухнул скакун Гостехема в борьбе. С копьем богатырским, в кольчуге стальной Побрёл он, шатаясь, как будто хмельной. Бижен подоспел на подмогу ему, ¹⁴³²⁰ А мир уж давно погрузился во тьму. Сказал он: «Садись за моею спиной! Ведь самый ты близкий мне, самый родной». Помчались вдвоём, погоняя коня, Во мраке, сменившем сияние дня. Познав пораженья печаль и позор, Бежала дружина к подножию гор. А войско Турана сомкнуло ряды, И ратники, бранной победой горды, К шатрам, торжествуя, пускаются вскачь, ¹⁴³³⁰ Чтоб новых на утро добиться удач. Над станом иранским встал горестный стон; Там каждый воитель, душой удручён, Рыдал безутешно в пустынных горах О близких своих, что повержены в прах. Кто б мог изменить начертанья судеб? То милостив их приговор, то свиреп. Вертящийся свод не щадит никого, И нет ни друзей, ни врагов для него; Нас губит его нескончаемый бег, ¹⁴³⁴⁰ Недаром трепещет пред ним человек!

506

14082 Одно из самых упорных кровопролитных сражений между иранцами и туранцами, в преданиях известное как «Дж"aнг-е П"aш"aн», т. е. «Бой с Пешеном». Пешен, вероятно, соответствует Пешенгу (многократно комментированному) — эпониму рода Афрасиаба и Висе-Пирана. Некоторые словари упрощенно толкуют Пешен как название места, где был бой.

507

14100 В оригинале: «Уменье, способности наши стали скрытыми».

508

14149 В оригинале: «от несчастного боя глаза их стали лиловыми (б"aнафш)» в смысле «стало темно в глазах».

509

14242 В оригинале: х"aми горг-е д"aрр"aндера сур к"aрд — «хищному волку устраивал угощение».

510

14295 Здесь в переводе пропущен один бейт текста Вуллерса как излишний (его нет также и в Калькуттском издании).

[БЕХРАМ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА ПОЛЕ БИТВЫ ЗА СВОЕЙ ПЛЁТКОЙ]

Два стана затихли, объятые сном. Средь ночи глубокой внезапно бегом К отцу устремился Бехрам-удалец. Сказал он: «О доблестный, славный отец! Когда мне рассеять врагов удалось И к небу копьём я корону вознёс, Упав, затерялась там плётка моя. Пребуду навек опозоренным я, Коль станут глумиться туранцы над ней. ¹⁴³⁵⁰ Стал мир пред глазами эбена черней! Я имя свое на ремне начертал — Стерпеть, чтобы вражьей добычей он стал? [511] Заветную плётку искать я готов, Каких бы ни стоило это трудов. Не дам я себя опозорить в веках — Высокую славу повергнуть во прах!» Ответил Гудерз на бехрамову речь: «Сын, хочешь себя ты несчастью обречь? Ужели за палку простую с ремнём ¹⁴³⁶⁰ Погибнешь, сожжённый драконьим огнём?» Ответ был: «В роду и в дружине своей Не выше, не лучше я прочих мужей. Не раньше умрём мы, чем срок подойдёт: Тебя понапрасну забота гнетёт!» Гив молвит Бехраму: «Останься, мой брат. Я множество плёток имею, и рад Расстаться с любой. Хочешь новую взять: Вся в золоте и серебре рукоять — Отличная плётка! На диво прочна, ¹⁴³⁷⁰ Алмазами, лалами блещет она. Открыла заветный свой ларь Ференгис, Просила: — Доспехами ты запасись! — [512] Я взял только плётку да эту броню, Лишь их из сокровищ туранских храню. Другую мне царь Кей-Кавус подарил; Вся в жемчуге, ярче небесных светил. Пять плеток ещё, изукрашенных сплошь, В узорах алмазных — пышней не найдёшь Все семь подарю я тебе: не ходи, ¹⁴³⁸⁰ Зря спора кровавого не заводи!» Но Гиву на то отвечает Бехрам: «Сносить невозможно бесчестье и срам. О пышных узорах ведёте вы речь, Я — в страхе: позору б себя не обречь! Меня не удерживай, брат мой! Пойду — Иль честь отстою, или мёртвым паду!» Так видно Йездан всемогущий хотел, Таков был воителя горький удел! Коль муж обречён беспощадной судьбой, ¹⁴³⁹⁰ Безудержно, слепо стремится он в бой... Помчался отважный, хлестнув скакуна, Над полем сраженья светила луна. Над павшими в битве он горько рыдал, Всем сердцем он скорби живых сострадал. Во прахе, в крови, в раздроблённой броне Ривниза он видит, и сердце в огне. Над юношей храбрым рыдает Бехрам: «Пал доблестный, горе великое нам! Царевичи в светлых чертогах живут, ¹⁴⁴⁰⁰ Ты ж — горсточка праха, и прах — твой приют!» Широкое поле кругом обошёл, Всех братьев, погибших в сраженье, нашёл. Один был изранен жестоко, но в нём Жизнь всё ещё теплилась слабым огнём. Шаги услыхал он и стон испустил, У витязя имя чуть слышно спросил И молвил: «О доблестный, видишь, я жив. Средь мёртвых, все силы свои истощив, Томлюсь на земле обнажённой два дня; ¹⁴⁴¹⁰ И голод, и жажда терзают меня». Услышал, и горестью жгучей объят, На помощь к несчастному кинулся брат, От жалости плача, рубаху сорвал И раны воителю перевязал. «Не бойся, — промолвил он, — рана мала, Да долго она без повязки была. Ты в стан свой родной возвратишься теперь, И рана твоя исцелится, поверь». К спасению путь обещая найти, ¹⁴⁴²⁰ Не ведал, что сам он собьётся с пути... Бойцу говорит он: «С тобой не прощусь. Я тотчас, о брат мой, к тебе возвращусь. Вчера, за корону Ривниза в бою, Здесь на поле плеть обронил я свою. Её отыскав, прискачу за тобой, Мы вместе вернемся в наш стан боевой». До места сраженья Бехрам доскакал [513] И плеть, после поисков долгих, сыскал. Её средь убитых, в крови и в пыли, ¹⁴⁴³⁰ Воителя зоркие очи нашли. Он спешился, плеть поднимает... Но вдруг Послышался издали ржания звук. Услышал скакун кобылицы призыв, И, ржаньем ответным простор огласив, К ней ринулся. Полон досады, боец За ним устремляется вслед. Наконец, Измучен, — в шеломе, в тяжелой броне — Настиг, и опять богатырь на коне; Его подгоняет, а тот не идёт. ¹⁴⁴⁴⁰ Конь взмылен, вогнало и всадника в пот. Тут меч обнажив, разъярённый ездок Вонзил в непокорного острый клинок И пеший оттуда понёсся назад, Как будто он вихрю летучему брат. А тел окровавленных столько вокруг, Что вспомнишь усеянный маками луг. В раздумье Бехрам: «Что постигнет меня Здесь, в поле широком, без вихря-коня?» Тем временем в стане туранских бойцов ¹⁴⁴⁵⁰ Забили тревогу, и сто удальцов Из ратной дружины примчались стремглав — Бехрама к Пирану доставить, связав. Воитель свой лук оснастил тетивой, И хлынули стрелы, как дождь грозовой. Продлился б тот ливень губительных стрел — Едва ль хоть один бы из них уцелел. Он витязей многих в той битве скосил, Как тигр, нападенье врагов отразил. В смятенье вернулись воители в стан, ¹⁴⁴⁶⁰ И слышит от них предводитель Пиран: «Ужасен воителя этого гнев: Он, пеший, разит, словно яростный лев!»

511

14352 Перевод по общему смыслу, в подлиннике: «Чтобы предводитель туранцев [букв. тюрок] взял ее в свои руки?».

512

14372 В оригинале: «Дала мне столько оружия и [боевых] кушаков».

513

14427 В оригинале: возанджа суйе к"aлб-е л"aшг"aр шетафт, т. е. «отсюда он поспешил к центру [букв. сердцу] войска».

[СМЕРТЬ БЕХРАМА ОТ РУКИ ТЕЖАВА]

Как только, примчавшись к вождю своему„ О битве бойцы рассказали ему, Пиран содрогнулся; тревогой пронзён. [514] Расспрашивать стал о воителе он. «Откуда герой устрашающий тот И как он себя меж бойцами зовёт?» Ответ был: «То тигров разящий Бехрам, ¹⁴⁴⁷⁰ Он свет и отрада иранским бойцам». Вождь молвит Руину: «Как вихрь, полети, Бехраму от нас никуда не уйти. Живым захвати ратоборца в полон, И край от опасности будет спасён. С собою возьми, сколько нужно, бойцов: Он храбр и неистово биться готов». Руин во всю мочь погоняя коня, Помчался, злой умысел в сердце храня. Руина бесстрашный Бехрам увидал, ¹⁴⁴⁸⁰ И стрелам стремительным волю он дал, Туранцев разил непрестанно, притом Чело прикрывать успевая щитом. Вот ранен Руин — разразилась беда. Другие бойцы устрашились тогда, Пристыжены крепко, душой омрачась, К Пирану они возвратились тотчас. Как вихрем колеблемый лист на суку, Дрожит он, повергнутый в гнев и тоску. Велит оседлать своего скакуна ¹⁴⁴⁹⁰ И мчится. Душа возмущенья полна. Приблизясь к Бехраму, сказал он: «Герой, Зачем же ты, пеший, кидаешься в бой? В Туране, когда с Сиавушем ты был, Разумным и сдержанным мужем ты был. Нам лучше хлеб-соли вкусить у меня, Сдружиться, взаимных обид не чиня! Ужели столь знатного рода боец, Могучий, воспетый молвою храбрец Погибнет и будет оплакан страной, ¹⁴⁵⁰⁰ Оплакан своею семьёю родной! Готов заключить я с тобою, Бехрам. Условье, какое желаешь ты сам. Захочешь — мы вступим с тобою в родство, Безмерно возвысишься после того. Разумно ли жизнью своею играть? Ведь пеший, один, не осилишь ты рать». «О витязь, — Бехрам произносит в ответ, — В душе у тебя справедливости свет. Измучен и пищи лишён, и питья, ¹⁴⁵¹⁰ Три ночи, три дня ратоборствую я, И всё же сразиться готов я опять! Но если коня согласишься мне дать — Я тотчас к иранскому войску умчусь, К Гудерзу, седому вождю возвращусь». «О славный! — Пиран отвечает ему, — Сам знаешь, нельзя совершиться сему. Спасёшься, когда ты за мною пойдёшь. Ты храбр, но упорствовать зря для чего ж? Ужель согласится в дружине моей ¹⁴⁵²⁰ С бесчестьем таким хоть один из мужей? Ведь столько прославивших край храбрецов. Князей венценосных, могучих бойцов Ты ранил иль с жизнью в бою разлучил, Их чёрному праху навеки вручил. Кто ж ныне — коль он разуменьем богат — Иранца простит и отпустит назад? Но если не мысль о владыке, когда б Не страх, что взъярится, узнав, Афрасьяб, О витязь, тебе скакуна бы я дал, ¹⁴⁵³⁰ И ты бы, вернувшись, отца увидал». Так молвив, с Бехрамом расстался Пиран. Задумчив, печален, вернулся он в стан. К Пирану приблизился, мрачен, суров, Могучий Тежав, сокрушитель слонов. Расспрашивать стал и услышал в ответ: «Бехраму средь витязей равного нет. Я ласково встретил иранца того, Ему и почёт обещал и родство. Не хочет и слушать герой ни о чём, ¹⁴⁵⁴⁰ Он только тоскует о стане своём». На это Тежав отвечает ему: «С ним ласково речи вести ни к чему! Он пеш. Скакуна я вдогонку пущу, Настигну презренного, в пыль обращу!» С дружиной помчался туда исполин, Где витязь иранский шёл пеший, один. Приблизясь, копьё богатырское он Занёс и взревел будто бешеный слон: «Куда ты? Бежать от возмездья не тщись! ¹⁴⁵⁵⁰ От конной дружины тебе не спастись. Задумал вернуться в иранскую рать? Вновь ратную славу задумал стяжать? Тобой обезглавлены наши вожди, Теперь от меня ты пощады не жди!» Бойцам повелел он: «С мечами вперёд! Пускайте и стрелы и дротики в ход!» И ринулись на храбреца одного Сильнейшие витязи войска того. Свой лук богатырь тетивой оснастил, ¹⁴⁵⁶⁰ День ясный он стрелами в ночь обратил. Но стрелы иссякли, разит он копьём — Бушует кровавое море кругом. Копьё расщепив, он разит булавой. Кровь льётся, что ливень порой грозовой; Той сече кровавой не видно конца, Но стрелы изранили тело бойца. Когда ослабел он, подкрался Тежав И меч, за спиною воителя встав, Занёс, и Бехрама в плечо поразил, ¹⁴⁵⁷⁰ Тот рухнул, лишившись сознанья и сил. С могучей десницей расстался боец. Не встанет он больше, сраженью конец! Тежав содрогнулся, жалея о нём, Охвачено сердце убийцы огнём, В мозгу — клокотанье и гул, и злодей, Стыдясь, отвернулся от жертвы своей.

514

14465—14466 В оригинале: «Спросил Пиран: „Кто же этот муж? И как его именуют среди именитых?"». Кроме того, в переводе опущен предшествующий бейт, дословно:

«Обильные речи были об этом бое,

О схватке с ним — и тайно и явно...».

[ГИВ УБИВАЕТ ТЕЖАВА В ОТМЩЕНЬЕ ЗА БЕХРАМА]

Уж ночь надвигается, Гив удручён, О брате Бехраме тревожится он. И слышит Бижен: «Утешенье души! ¹⁴⁵⁸⁰ Мой брат не вернулся. Со мною спеши На розыски. Дольше не в силах я ждать. Ужель доведётся над павшим рыдать?» И оба воителя в путь собрались, На поле сраженья, как вихрь, понеслись. И долго, блуждая на месте войны, Бехрама искали, смятенья полны. Увидели, кинулись в горе, в слезах: Лишившись десницы, повержен во прах В крови утопающий, полуживой, ¹⁴⁵⁹⁰ Воитель могучий, воспетый молвой. Гив славный низвергся с коня, побледнев, От боли взревел, словно раненый лев. Донесся к Бехраму тот горестный зов, Очнулся герой, украшенье бойцов, И Гиву промолвил: «Боец удалой! Как только сокроешь меня под землей, Тежаву отмсти ты, о брате скорбя; Ты — тигр, и быку не осилить тебя. Пиран-предводитель со мною вступил ¹⁴⁶⁰⁰ В беседу: когда-то мне другом он был. И прочие, помня о дружбе былой, Войны не искали; Тежав только злой Булатом удар мне решился нанесть; Презрел он и род мой и славу, и честь». На этом бехрамова речь прервалась. Гив реки кровавые пролил из глаз. В свидетели он призывал небеса, Днём светлым и тёмною ночью клялся: «Доколь не отмщу за Бехрама, с главой ¹⁴⁶¹⁰ Моей не расстанется шлем боевой!» И вот уж в седле разъярённый седок, В руке у него закалённый клинок. Меж тем, под покровом ночной темноты, Спеша по дороге расставить посты, Явился вдали предводитель Тежав. Безмолвно, за повод коня придержав, Воинственный Гив дожидался, пока Отъедут бойцы от того ездока. Сорвал он с луки богатырский аркан... ¹⁴⁶²⁰ Мгновенье — и схвачен петлёй великан. Тут витязь аркан накрутил на луку, Туранца стащил он с седла на скаку. Простёрт на земле побеждённый Тежав. Гив спешился; пленнику руки связав, Вскочил на коня и летит, за собой Врага волоча, словно он неживой. Мольбою равнину Тежав огласил: «О витязь, последних лишился я сил! Что сделал тебе я, узнать был бы рад, ¹⁴⁶³⁰ За что среди ночи низвергнут я в ад?» Гив плетью раз двести Тежава хлестнул, Промолвив: «Ты лучше уста бы сомкнул! Презренный, тебе не избегнуть беды! Посеял ты новое древо вражды, Что к самому небу главу вознесёт. Кровь корни вспоила, возмездие — плод. Бехрама в добычу себе захотел? Увидишь,

как черен твой будет удел [515] За то, что Бехрам недвижимый лежит, ¹⁴⁶⁴⁰ А Гив обездоленный горем убит!» Ответил на это туранский боец: «Ты — сокол, а я беззащитный птенец, Но, право, Бехраму я зла не желал, Не я заносил над отважным кинжал. Я позже примчался, ещё до того Воители Чина убили его». Гив молвит на это: «Замолкни, злодей! Не верю я выдумке жалкой твоей». И снова он скачет вперёд, волоча ¹⁴⁶⁵⁰ К страдальцу Бехраму его палача. Примчавшись, воскликнул: «О брат мой, Бехрам? За зло недостойному злом я воздам. Творца всемогущего благодарю: Дожить мне дозволил он, богатырю, До мига возмездья: пусть ныне во прах Убийца падет у тебя на глазах!» Тежав продолжает стенать и взывать, Он жизнь умоляет ему даровать. «Таков был небес приговор роковой. ¹⁴⁶⁶⁰ Что пользы меня разлучать с головой!» К Бехраму воззвал, припадая к ногам: «Помилуй меня, благородный Бехрам! Весь век твою память я стану хранить И стража твоей усыпальницы чтить». И Гиву сказал благородный боец: «Для всех, кто рождён, неизбежен конец. Он дал в моё сердце вонзиться мечу, И всё же я смерти его не хочу. Сей грешник, главу на плечах сохраня, ¹⁴⁶⁷⁰ Пусть в мире добром поминает меня!» Брат глянул: страдающий брат перед ним И в путах тугих супостат перед ним. Взревел он, Тежава за бороду взяв — И, словно птенец, обезглавлен Тежав. Тут слёзы горючие пролил Бехрам; Дивясь самовластного рока делам, Воскликнул: «При свете дневном иль во мгле Кто чудо такое видал на земле: Кто б ни был повержен при мне или мной, ¹⁴⁶⁸⁰ Убитый — мой ближний, он брат мой родной». Замолк благородный, с душой разлучён... Таков бытия непреложный закон. [516] Коль жаждой величья и власти горишь, Знай, руки не раз ты в крови обагришь: Убьёшь, или будешь убит. Если б мог Ты быть вдалеке от тщеславных тревог!.. Гив горько заплакал, пеняя судьбе И прахом главу посыпая себе. Вот конь, на котором сражался Тежав: ¹⁴⁶⁹⁰ Бехрамово тело к нему привязав, Рыдая без удержу, громко стеня, Гив, скорбью терзаемый, сел на коня. Доставив убитого богатыря, Его схоронил он как будто царя. Мозг амброй и мускусом он уберёг От тленья, китайской тафтою облёк. На троне из кости слоновой боец, Над бледным челом — драгоценный венец. Багрянцем покрытая дверь заперта, ¹⁴⁷⁰⁰ И нет уж Бехрама — исчез, как мечта! [517] Оплакала рать, окружавшая склеп, Воителя славного, жертву судеб.

515

14638 Перевод по общему смыслу, в оригинале: бебини конун т"aнг кам-е н"aх"aнг, т. е. «увидишь теперь тесную пасть крокодила (акулы?)».

516

14682—14686 Лирико-философское отступление автора.

517

14700 В оригинале: «Ты сказал бы, что Бехрама никогда не было».

[ВОЗВРАЩЕНИЕ ИРАНЦЕВ К КЕЙ-ХОСРОВУ]

Лишь солнце над горною цепью взошло И ясного дня заблистало чело, Сомкнулся дружины рассыпанный строй, Воители держат совет меж собой: «Немало здесь наших легло храбрецов, Покинут звездой предводитель бойцов. В боях торжествует туранская рать, ¹⁴⁷¹⁰ Здесь нечего медлить, пора отступать! Вернёмся к владыке, окончив поход. Посмотрим, что время ещё нам пошлёт. Когда не стремится владыка к войне, В бой рваться к чему же тебе или мне? Отцы без сынов, сыновья без отцов, А сколько несчастных, увечных бойцов! Коль царь пожелает войну продолжать, Пусть вновь снаряжает могучую рать. Для брани и мщенья назад мы придём, ¹⁴⁷²⁰ На горе и гибель врагов обречём». На том порешили и двинулись в путь, У каждого скорбью истерзана грудь. Рыдает о брате утраченном брат, И каждый печалью о близких объят. [518] Их памяти честь воздавая хвалой, Бойцы к Касеруду несутся стрелой... Примчались туранцы, как ветер, быстры, И видят: пусты боевые шатры. И слышит известье Пиран, сын Висе: ¹⁴⁷³⁰ Исчезли Ирана воители все. Когда предводитель о том услыхал — Лазутчиков тотчас окрест разослал. Желанная весть подтвердилась, и вот Избавил он дух от тревог и забот. Возглавил дружину и с первым лучом Примчался, и стан объезжает кругом. В степи неоглядной, на склонах горы — Куда ни посмотришь — повсюду шатры. Добычу собрал и бойцов одарил, ¹⁴⁷⁴⁰ Дивился изменчивой воле светил: То в бездну низвергнут, то ввысь вознесут, [519] То ласков привет их, то грозен их суд. Не лучше ль сверкающий кубок вином Наполнить и так проводить день за днём!.. Царю Афрасьябу спешит он послать Известье: бежала иранская рать. Он духом воспрянул от вести такой, Обрёл, наконец, долгожданный покой. И рать Афрасьяба веселья полна. ¹⁴⁷⁵⁰ Украсилась в честь победивших страна. Встречают их ливнем монет золотых, Все кровли и двери в покровах цветных. Вождь рати царю возвестил торжество, Щедротами царь осыпает его И молвит, восславив питомца побед: «Тебе средь воителей равного нет!» Четырнадцать дней пировал Афрасьяб, Звенели для витязей чанг и робаб. И после того, торжеством осиян, ¹⁴⁷⁶⁰ Решил восвояси вернуться Пиран. Так щедро владыка его одарил, Что ты от рассказа лишился бы сил. Немало динаров и царских камней, Уборов с алмазами ярче огней, Арабских коней, золотых чепраков, Сверкающих ножен, индийских клинков, Венец и престол драгоценный, резной, Ковчег, изукрашенный весь бирюзой, Сосуд, затаивший дыханье духов, ¹⁴⁷⁷⁰ Китайских рабынь и румийских рабов Послал он Пирану, и много других Пленяющих взоры даров дорогих. С Пираном прощаясь, сказал властелин: «Совет мой запомни, о друг-исполин! Дружину заботы своей не лишай, Себя мудрецами всегда окружай. Ко всем рубежам, ограждающим край, Почаще лазутчиков ты посылай, Ведь царь Кей-Хосров — предводитель дружин, ¹⁴⁷⁸⁰ Могучей, богатой страны властелин. Род славный, величье, престол и венец — О большем мечтать и не мог бы юнец! Он может в Туран воротиться; о нём Известия ты собирай день за днём. Ростем ведь на страже Ирана — беда, Коль помнить об этом не станешь всегда! Другой нас не мог бы никто устрашить; Он только и знает, что мстить и крушить. Боюсь, не задумал бы витязь собрать . ¹⁴⁷⁹⁰ И двинуть на нас многомощную рать». Склонился покорно Пиран пред царём: Вождём был и родичем царским притом. С владыкой простившись, на быстром коне Понесся к Хотену, к родной стороне. С ним войско, победно окончив поход, Стремительно, радостно мчалось вперёд. На том о Форуде кончается сказ; О битве с Камусом послушай сейчас.

518

14724 В оригинале — идиома: «Язык их о близких полон холодного ветра (пор "aз бад-е с"aрд)» — в смысле горестного вздоха».

519

14741—14744 По существу лиричеекое отступление, вложенное автором в уста Пирана.

[СКАЗ О КАМУСЕ КЕШАНСКОМ]

Во имя Владыки небесных светил — Не разум ли сердцу о Нём возвестил? Он мира Создатель и правды оплот, [520] ¹⁴⁸⁰⁰ Порока и кривды от смертных не ждёт. Он солнце зажег и Кейван, и Бехрам, Он страх и надежду внушает сердцам. Преследует душу сознанье одно: Его мне достойно воспеть не дано. Все сущее Он, вездесущий, творит, О нём даже след муравья говорит. Всё в мире — от блеска взошедшего дня ¹⁴⁸¹⁰ До воздуха, праха, воды и огня — Тебе подтверждает Творца бытиё, К Нему приближает сознанье твоё. Йездана величье постигни: он чужд Любых, искушающих смертного, нужд. Не чает он благ, не страшится он зол. Везир с казначеем, венец и престол Йездану не надобны: и без того Мы — слуги, покорные воле Его. Им созданы звёзды, луна, небосвод ¹⁴⁸²⁰ И дух, что к добру человека зовёт. Он милость и гнев, день и ночь сотворил, И пищей, и сном Он людей одарил, Он властен над горем и счастьем твоим, Тобою да будет Он пламенно чтим. Бессмертны деянья Ростема-бойца, [521] Хранят о них память людские сердца. Слонов боевых и чудовищ морских Не встретишь — могучих и грозных таких. И зоркость, и мудрость герою даны, ¹⁴⁸³⁰ В нём доблести витязей воплощены. Я битву с Камусом теперь воспою, Оправлю предание в песню свою. [522] Послушай дехкана премудрого сказ, [523] От древних времён донесённый до нас.

520

14799—17964 Сказ о Камусе Кашани (Кешанском) — естественное продолжение и развитие большого повествования о войнах Ирана с Тураном после гибели Сиавуша. Тема та же — месть за Сиавуша и, быть может, кульминационный момент её. После долгих сражений с переменным успехом, но в целом в пользу Турана, на сцену снова выступает Ростем и снова (в соответствии с общей тенденцией поэмы) в роли спасителя Ирана. Камус выступает в конце повествования, как мощный богатырь, склонивший было победу в сторону Турана, но появление на поле брани Ростема приносит вместе с гибелью Камуса победу иранцам. Таким образом, Камус — лицо эпизодическое в данном цикле сказаний, а не основной герой, как, например, Сохраб. Сказ по традиции начинается развёрнутым вступлением — хвалою Йездану.

521

14825 Это обращение по существу не мотивировано развитием сюжета. Оно лишь предвещает решающую роль Ростема в будущих событиях. Предшествующий бейт в издании Вуллерса — выпущен переводчиком, как шаблонная вставка (бейт отсутствует и в Калькуттском издании).

522

14832 Дословно: «Взяв, из книги (д"aфт"aр), введу в свой сказ (гофтар-е хвиш)».

523

14833—14834 В оригинале непередаваемый оттенок мысли автора, не просто «послушай», а дословно: «вернись снова» (баз г"aрд) и далее: «Посмотри, что скажет видевший мир муж».

[Кей-Хосров хулит Туса]

Бойцы с Фериборзом, главою дружин, Гудерз престарелый и Гив-исполин, Познав пораженье, покинув Туран, В печали, в слезах возвращались в Иран. Вот снова пред взорами горный Черем, ¹⁴⁸⁴⁰ Келат и струящийся в долах Меем. С Форудом припомнили витязи бой И каются горько, да прок в том какой! Их гнев властелина безмерно страшит, Сознаньем виновности каждый убит. Себя укоряя, палимы стыдом, Вступили бойцы к повелителю в дом. Его неповинного брата убив, Короны и перстни врагам уступив, С руками скрещёнными, словно рабы, ¹⁴⁸⁵⁰ Склонили к земле запылавшие лбы. Рыдая от горести, мрачен, суров, Взор гневный метнул и воскликнул Хосров, К Йездану взывая: «Благой Судия! На трон возведен не Тобою ли я? [524] Ты видишь и дальше меня, и ясней, Карать я не смею без воли Твоей, Не то среди площади в этот же миг Я б тысячу виселиц грозных воздвиг, Казнить бы презренного Туса велел ¹⁴⁸⁶⁰ И прочих постиг бы такой же удел. О павшем отце сколько пролил я слёз! От гнева и горести сердце рвалось. К двойному сегодня я мщенью стремлюсь: Лишь смерти достоин неистовый Тус! Сказал я: не езди дорогою той, Хотя б над Черемом лил дождь золотой! Там царствует с матерью славный Форуд, Чью доблесть повсюду воители чтут. Кто Тус недостойный, куда свою рать ¹⁴⁸⁷⁰ Ведёт он — откуда царевичу знать! Завяжется бой, без сомненья, в горах, И многих царевич повергнет во прах... Но ярый безумец, не знаю зачем, С дороги свернул, устремился в Черем. За то покарал и его и бойцов Создатель. Отныне своих удальцов Оплакивать старый Гудерз обречён. И Тус, и литавры злодея, и слон Да сгинут, из памяти стёршись людской! ¹⁴⁸⁸⁰ Не нужен войскам предводитель такой! [525] Я щедро его, одарил, наградил, И что ж? — Против брата на брань отрядил! Владетель меча, боевой булавы, Пал доблестный сын Сиавуша, увы! Повержен вослед за родителем сын, И кем? — Предводителем наших дружин! Кто в мире грязней и презренней, чем Тус? Оков и тюрьмы заслужил он, клянусь! И чести и разума низкий лишён, ¹⁴⁸⁹⁰ Поганому псу уподобился он!» Жгла сердце Хосрову и гибель отца, И жажда отмщенья за брата-юнца. Кровь сердца струилась из скорбных очей, Вождей провинившихся рати своей Прогнал он, не стал допускать до себя, О брате утраченном тяжко скорбя. Великой печалью объяты мужи, Вступают к Ростему в палаты мужи И молвят: «Небесный то был приговор. ¹⁴⁹⁰⁰ Кто ждал, что с Форудом завяжется спор! Внезапно затмились от гнева умы, Ведь мертвым Зереспа увидели мы, Пал доблестный Рив — предводителя зять... Каких только бед не пришлось нам узнать! Не знали мы имени богатыря, Не думали в горе повергнуть царя. Его умоляй: да простит он бойцов И с ними не будет отныне суров! В сраженье погиб и другой властелин, ¹⁴⁹¹⁰ Кавуса последний возлюбленный сын Ривниз, затмевавший сиянье луны, Герой, закалённый в горниле войны. Таков неизбежный сражений конец: Гроб ждёт одного, а другого— венец».

524

14854 В оригинале: «Ты дал мне трон, счастье и доблесть (то дади м"aра т"aхт-о б"aхт-о хон"aр)».

525

14880 Здесь в переводе допущена перестановка стихов.

[Кей-Хосров прощает иранцев]

Вот солнце весь мир позлатило, и ночь, В борьбе побеждённая, кинулась прочь. Слышны голоса у дворцовых ворот: «К престолу владыки Могучий идёт!» И слушает царь увещанья бойца: ¹⁴⁹²⁰ «О гордость престола, надежда венца! Прогневали Тус и дружина тебя; Даруй им прощенье, Ростема любя! Вождя довела до безумия боль: Утратить и сына, и зятя легко ль! Нрав Туса, ты знаешь, несдержан и яр, К тому же постиг его тяжкий удар — Пал юный Зересп у него на глазах, Отважный Ривниз был повержен во прах, И гнева не смог исполин укротить. ¹⁴⁹³⁰ Ему, о владыка, не следует мстить! Быть может, не знали Форуда: ведь он Ещё не являлся к царю на поклон. Не гибнет никто раньше времени, знай. Ты горестью душу свою не терзай! Муж сам ли угаснет, иль в битве падёт, От смерти он, как ни хитри, не уйдёт!» Хосров отвечает: «Свершённое зло, О доблестный, сердце моё потрясло. Горюя о брате, лишился я сил, ¹⁴⁹⁴⁰ Но дух наставленьем ты мне исцелил». Так вымолвил царь, и, склонившись затем, Дворец властелина оставил Ростем... Блестящие копья из тьмы вознеслись, Торопится солнце в небесную высь; И прорван покров тёмно-синий, и лал, Красой ослепляющий взор, запылал. Вождь рати предстал пред владыкой своим, И Гив, и другие воители с ним Явились. Хвала у вождя на устах: ¹⁴⁹⁵⁰ «Весь век благоденствуй, о доблестный шах! Всю землю подножьем престола считай, Равно с небесами величьем блистай! Я тяжкой виною своей удручён, Я горьким уделом своим омрачён. Терзает меня пред владыкою стыд И душу содеянный грех тяготит. О славном Форуде, Зереспе родном Горюю, палимый жестоким огнём. Пусть больше других я виновен мужей — ¹⁴⁹⁶⁰ Нет меры зато и печали моей! Скорбит о Бехраме и Риве душа... Верь, жизнь для меня не дороже гроша! Когда прощены мы — и я, и мужи — Ты милость великую мне окажи, Дозволь, чтобы плечи расправил я вновь, Смыв подвигом славным бесчестье и кровь. Труд ратный один на себя возложу, Паду иль победу в бою одержу. Венец и престол позабуду, с челом ¹⁴⁹⁷⁰ Моим неразлучен отныне шелом!» Той речью доволен владыка, и зла Не помнит он, тёмная туча ушла. Он Туса в Туран согласился послать, [526] С ним грозных слонов и литавры, и рать. И долго ещё совещался о том Владыка с вождями, с могучим бойцом. С мужами другими простился сперва, А после с Ростемом державы глава.

526

14973 Здесь допущена перестановка стихов.

[Кей-Хосров посылает Туса в Туран]

Блеснула, сиянием землю даря, ¹⁴⁹⁸⁰ В изгибе небесного лука заря. Распахнута дверь озарённых хором, Вождь рати с мужами предстал пред царём. Сказал властелин: «Вековечной вражды Не скрыть, не стереть роковые следы. Тур с Сельмом вначале войну разожгли, Отмстил им владыка иранской земли — Герой Менучехр, и не знала страна Позора, в крови не тонула она. А ныне Гудерза почтенного дом ¹⁴⁹⁹⁰ Столь многих лишён, что кровавым жгутом В Иране и дол опоясан, и склон; По краю немолчный разносится стон. Скорбят неутешно о павших во прах И в воздухе птицы, и рыбы в водах. Иранцы, покинув Турана предел, Немало безглавых оставили тел. У вас на уме лишь веселье одно, Не жаждою мщения сердце полно!» И руки покорно скрестив на груди, ¹⁵⁰⁰⁰ Пред ним, солнцеликим, склонились вожди: И Тус, и Гудерз, и Роххам, и Горгин, Зенге, Шаворана прославленный сын, Бижен, и Хоррад, и воинственный Гив. В смущенье, смиренно глаза опустив, Мужи восклицают: «Ирана глава! Отвагою ты устрашил бы и льва. Готовы мы прах целовать пред тобой, Готовы исполнить приказ твой любой. Пошлёшь на войну — под началом вождя ¹⁵⁰¹⁰ Сразимся мы, жизни своей не щадя. Погаснут скорее и солнце с луной, Чем мы опозоримся новой виной!» Тут Гива к себе подозвал властелин, С почётом усажен на трон исполин. Ласкает Хосров, восхваляет его, Обильем даров наделяет его И молвит: «Служить мне всегда ты готов, Наград не прося, не жалея трудов. Не следует Тусу, без толку ярясь, ¹⁵⁰²⁰ В сраженье кидаться, тебя не спросясь. Припомни как, в руки попавшись врагам, Погиб раньше срока отважный Бехрам. Сам смерти навстречу в тот горестный час Он ринулся, вечного срама страшась». Дирхемы велел принести для бойцов [527] И с Тусом беседовал долго Хосров. Но вот уже войско готово в поход, Избавлено сердце вождя от забот. И утро благое, чтоб вывести рать, ¹⁵⁰³⁰ Светила его научили избрать. Тус к шаху явился; вождю вручены Иранское знамя, литавры, слоны. Владыка напутствует Туса тепло. Клич грянул, и ржание даль потрясло; Пыль тучею встала от конских копыт, Труба боевая призывно звучит. От стяга Каве, от булатных кольчуг Всё мраком лиловым окуталось вдруг. Сказал бы ты: солнце — в пучине морской, ¹⁵⁰⁴⁰ А небо и звёзды ушли на покой. Шагает в убранстве сверкающем слон, На нем бирюзою блистающий трон, На троне — Хосров с булавою своей, В поход провожающий ратных мужей. С владыкой Ирана расставшись, полки Без отдыха мчались до Шехда-реки. [528]

527

15025 Здесь в переводе выпущен один бейт, отсутствующий и в Пар. изд.

528

15046 Шехд — река, по-видимому, один из притоков Аму-Дарьи, уже упоминалась в поэме Фирдоуси (см. том I, прим. 14084) как приграничный объект.

[Переговоры Пирана с иранским войском]

Гонец верховой, легче ветра помчась, Пирану известье доставил тотчас: «Иду я войною! Над Шехдом-рекой ¹⁵⁰⁵⁰ Шатры уж раскинул мой стан боевой». Пиран омрачился: ужель не сдержать Врага, и бесславно придется бежать? В путь выступил вождь и за ним храбрецы, Туранской земли удалые бойцы — Спешили взглянуть, велико ли число Иранцев, и витязей много ль пришло? И вот уж войска за рекою видны, Державное знамя, литавры, слоны. Рать выстроив, издали Туса Пиран [529] ¹⁵⁰⁶⁰ Приветом встречает; к иранцам во стан Примчался владеющий словом посол И речь от Пирана такую повёл: «Хосрову и царской вдове Ференгис Немало я сделал добра, согласись. Казнён Сиавуш был, рыдал я о нём, Печалью палимый и ночью, и днём. Дарил я бальзам, а достался мне яд; Творил я добро, мне же беды грозят». Был тронут, услышав такие слова ¹⁵⁰⁷⁰ Тус-витязь, иранской дружины глава. «В душе у тебя да затеплится свет! — Посланцу он молвит. — Пирану в ответ Скажи: коль правдивые речи ведёшь, С тобою мне в битву вступать для чего ж? Легко преградишь ты опасности путь: Вдали от кровавого спора пребудь! К Хосрову без войска явись, и тебя Щедротами вмиг он осыплет, любя. Иранским вождём он тебя наречёт, ¹⁵⁰⁸⁰ Добудешь и княжий венец и почёт. Умеет он благодеянья ценить, Тебе не захочет страданья чинить». И так же Гудерз и воинственный Гив Ответили, речи вождя подтвердив. Помчался посол, огневого коня И ночью и днём что есть мочи гоня. Примчавшись, вождя и Гудерза наказ Пирану-вождю передал он тотчас. Пирана ответ был: «И ночью и днём ¹⁵⁰⁹⁰ Я славлю царя, вспоминаю о нём. Отправлюсь я — родичей с места поднять, Желающих голосу разума внять. Иран назову я отчизной моей: Мне жизнь — и венца, и престола милей!» Но сердцем от этого был он далёк — Искал одоленья, оттягивал срок.

529

15059 Здесь в переводе допущена перестановка бейтов оригинала.