Флёр
Шрифт:
— Даже если ты возненавидишь меня, я туда отправлюсь и лично обо всем разузнаю. Сегодня мы начнем с американской экспозиции?
— Как хотите. — Предъявив билеты, они вошли во дворец. — По-моему, теперь на всех светских мероприятиях только и слышишь вопрос: «А вы это видели, а это?» — и, не давая тебе толком ответить, начинают сами подробно все описывать, не пропуская ни малейшей детали! Единственный способ защиты — опередить всех. Я приготовила премиленькую речь о достоинствах запатентованной машины для производства почтовых конвертов и теперь буду об этом непременно рассказывать первому встречному, хочет он этого или нет.
— Тебя не станут слушать, — рассмеялся Фредерик. — А где твой обезумевший от любви поклонник? Мне кажется, я уже начинаю привыкать к постоянным встречам с ним здесь в каждом проходе.
— Не знаю, — с безразличием в голосе ответила Флер. — Вчера мы с Тедди поссорились из-за статуи греческой рабыни.
— Да, согласен с тобой. Тошнотворное произведение искусства, слащавое, сентиментальное и одновременно ужасно похотливое.
В каталоге этот экспонат описывался следующим образом: «Скульптура обнаженной молодой красивой гречанки, которая предлагается для продажи богатому восточному варвару». Голая девица замерла в томной позе. Конец цепи, свисающей с ее запястий до бедер, искусно скрывал предмет вожделений. Как ни странно, статуя стала самым популярным экспонатом на выставке.
— То же самое говорила и я, а Тедди заявил, что скульптура очень мила! Мила, и все тут!
Фредерик поднял брови.
— И из-за этого вышла ссора?
— Вообще-то мы не поссорились, но, боюсь, своим замечанием задела его. Я просто сказала ему, что жеманные простушки в его вкусе…
— Как жестоко с твоей стороны, Флер!
— К тому же я спросила у него, почему беззащитную девушку на невольничьем рынке нужно заковывать в кандалы с длинной цепью. Скорее всего он счел меня неженственной и грубой.
— Ты такой и была, — улыбнулся Фредерик. — Стыдись! Чего же удивляться, если он избегает тебя, чтобы наказать за твою выходку?
— Вряд ли. Просто он сегодня может быть на службе.
— Что-то слишком рано, если судить по времени, проведенному им в Лондоне на прошлой неделе. Мне казалось, что военные инженеры ведут себя иначе, но, судя по: всему, они отличаются такой же праздностью, как и все остальные.
Флер промолчала. Ей уже приходило в голову предположение, почему Тедди проводит так много времени не на службе, но он был удобным для нее спутником на выставке, поэтому она и не пыталась дотошно это выяснить.
Бросив на нее подозрительный взгляд, Фредерик произнес:
— Я вот о чем подумал, Флер. Если ты не собираешься иметь с ним ничего серьезного, то не лучше ли ему намекнуть, чтобы он оставил тебя в покое?
— Тедди все известно о моих к нему чувствах. Я его предупредила что никогда не выйду за него замуж, что мы можем оставаться только друзьями.
— Да, дорогая, понимаю, но ведь природа заболевания такова, что она не верит в «никогда». Влюбленный мужчина — это оптимист, и он остается таким до тех пор, пока не получит от женщины знаки внимания, которые он может расценивать как поощрение. Как приятно думать, что яблочко все равно упадет тебе в руки, стоит лишь потрясти подольше яблоньку.
Флер вспыхнула.
— Все это такой вздор!
— В самом деле? — спросил он, задумчиво поглядев на племянницу. — Может быть, но тем не менее убедительный вздор. Мне кажется, Тедди влюблен гораздо больше, чем ты себе это представляешь и тебе следовало бы держать его от себя подальше.
Великолепная новая четырехместная карета тетушки Венеры с запряженной в нее парой гнедых вызвала одобрение даже у такого строгого судьи, как Бакли. Не жалея о том, что она сегодня не поедет на прогулку верхом, Флер с приятной улыбкой уселась рядом со своим непривлекательным спутником. На ней было новое убийственное дорожное платье, только что доставленное от портнихи, и шляпка цвета морской волны с красной атласной подкладкой. Флер знала, что в таком наряде она просто неотразима. Когда старший кучер тетушки повез их не спеша по главной модной аллее, она чувствовала, как прохожие оглядываются на нее.
— Ах, как они все мне завидуют, — усмехнулся Полоцкий. — Чувствую себя снова молодым. Когда-то моя Софи была такой же красивой, как вы. Ну, может быть, не такой, но в ней, несомненно, было что-то завораживающее. Вы очень добры ко мне, мадемуазель, и я не нахожу слов, чтобы выразить вам свою благодарность.
— Вам не за что благодарить меня, — ответила чуть смущенно Флер.
— Зеленый больше всего вам к лицу, — продолжал он делать ей комплименты, не спуская с Флер одобрительного взора. — Это цвет самой жизни. Жаль что изумруд Полоцкого не принадлежит мне. Я вам бы его подарил. Но он настолько красив, что никто никогда его носить не будет.
— Кому же он принадлежит?
— Императору, разумеется. Он просто временно выдал его для демонстрации на выставке, — Полоцкий рассказал ей, как он совершенно случайно нашел этот драгоценный камень много лет назад в одной реке, когда был в Индий. Он отправился в Катманду за шелковыми коврами и по дороге остановился напоить лошадей. Его лошадь стала копытом долбить дно реки у края, как обычно делают эти животные, и вдруг тот изумруд просто подкатился к ногам Полоцкого. Камень был такой большой, что не могло быть и речи о его продаже, поэтому он решил подарить свою находку царю.
— Щедрый подарок, — заметила Флер. — Как же вы смогли расстаться с изумрудом?
— Взамен я получил кое-какие милости. Различные лицензии, права на монополию. В результате я достиг своего высокого положения в обществе. Да, но вы, конечно, правы, мне было трудно с ним расстаться. Я ведь знал, что он навсегда поселится в сокровищнице и никто его больше не увидит. К тому же я вложил в него частичку себя самого! Я потратил много месяцев на огранку и шлифовку. Но когда работа была завершена, мне казалось, что в одном этом камне сосредоточилась вся зелень нашего мира. Я знал, что это будет самое лучшее из всего сделанного мною за всю жизнь.
— Значит, вы сами работали над ним. А я и не знала.
— Кому же я мог доверить такую тонкую работу? Но и тогда я очень боялся ошибиться. Одно неверное движение — и все пропало! Другого случая найти такой камень, конечно, уже не представится. Но когда речь заходит о чем-то важном, то лучше признать собственные ошибки, чем огрехи других. Вы согласны со мной?
— Я не думала об этом. Но, вероятно, вы правы.
— Я не совершил ошибки. По правде говоря, мою руку вела чья-то гораздо более твердая рука.