Флэшбэк
Шрифт:
«Утраченная часть фильма Кэйго, последние несколько часов».
Ник не задавался — пока — вопросом о том, как Дара получила эту копию. «Если только она сама не совершила это убийство». Он на какое-то время закрыл этот вопрос, просматривая интервью, торопясь выслушать их от и до, но при этом перескакивая между ними.
Это было здесь. Что-то невероятное.
Дон Кож-Ахмед Нухаев говорил о лабораториях в Японии, в Наре, где на самом деле был создан флэшбэк, и более крупных новых лабораториях на территории Китая — в Ухане, Шаньтоу
Ник перепрыгивал с одного интервью на другое, слышал далекий голос Кэйго, задающего вопросы; в фильме должны были остаться только ответы. Большинство вопросов и ответов мало чем отличались от тех, что звучали в доступных следствию материалах. Но имелось и кое-что новое — намеки, свидетельства, и оно начинало складываться в цельную картину, хотя Ник смотрел теперь лишь отдельные куски.
До вечерней встречи с Накамурой у него было только это. Только эти съемки могли указать на то, что было на уме у Кэйго Накамуры при создании этого треклятого фильма, — а может быть, и на того, кто его убил.
Ник, конечно, понимал, что если ко времени встречи он останется здесь, то, вероятно, потеряет все. Задача состояла не в том, чтобы раскрыть убийство Кэйго Накамуры — после того, как шесть лет и оно, и Ник никого не интересовали. А в том, чтобы убраться с сыном и тестем куда подальше.
Убраться, даже если скрыться будет некуда — не то что в утреннем сне. Республика Техас не принимала разыскиваемых преступников (а Ник непременно станет им, когда доберется до какой-нибудь границы), тем более разыскиваемых преступников вместе с родственниками.
Ник закрыл видео, ввел второй пароль и перешел к текстовым файлам.
Первый был записан месяца за два до убийства Кэйго. Ник начал читать, и у него перехватило дыхание.
Файл не был длинным, и насыщенным информацией тоже не был, хотя и рассказывал о последних семи месяцах жизни Дары. Та сделала всего лишь несколько записей для мужа (или для себя?) за несколько недель — частью до смерти Кэйго, частью после. А потом целую зиму — ни слова. К тексту Дара вернулась лишь незадолго до своей смерти.
Ник уже не прыгал туда-сюда, как с видеозаписями: он не пропускал ни слова:
«…при участии ДВБ и ФБР, но прокуратура, то есть Мэнни Ортега, не отдает дело…»,
«…Харви хочет больше времени проводить с семьей, но понимает, что такая карьерная возможность предоставляется раз в жизни…»,
«…если бы я могла сказать Нику… но я дала письменное обещание моему боссу и боссу моего босса, что ничего не просочится, пока…»,
«…Харви все время повторяет, что нам нет дела до ее мотивов, но тем не менее для меня они важны, ведь мы все так сильно рискуем с…»,
«…окружной прокурор считает, что еще неделя — и свидетель даст нам показания, вернее, даст их ФБР, ДВБ или ЦРУ. Но Харви боится, что если они станут тянуть, то даже со всеми видео- и аудиозаписями может
«…Любовь? Предательство? Если сильно любишь другого человека — двух человек, — можно ли так поступать с ними? Ортегу и Харви это не интересует, но меня терзает этот вопрос. Если бы я могла поговорить с Ником…»,
«…можно так сильно и так по-разному любить двух человек, но разрываться между ними, как делает она, — просто ужасно…»,
«…после убийства, по-моему, все изменилось, но Ортега настаивает, что не изменилось ничего, и Харви, кажется, согласен с ним. Мне больно смотреть, как Ник работает днями и ночами и не знает, чем мы с Харви занимаемся у него под носом…»,
«…иногда мне хочется оставить Нику записку: «Настоящее имя — Кумико Катрина Кэттон» — и посмотреть, что будет. Но я не могу…»,
«…от одного чтения расшифровок ее рассказов у меня щемит сердце; тоскую по отцу, несмотря на все его задвиги. Нужно позвонить ему сегодня, хотя бы поздравить с Новым годом…»,
«…для меня неприемлемо то, что говорит Ортега. Харви, видимо, согласится с ним. Он мне говорит, что из-за расследования его брак почти развалился, дети его не узнают, когда он приходит домой. Но в глубине души, думаю, он согласен со мной: нельзя оставить это дело так как есть. Нельзя. Мне нужно будет удрать и провести время с Харви в денверском мотеле, где у нас все хранится. Он требует, чтобы это было в последний раз, но я не соглашусь. Я уже сказала, что не соглашусь. Я сказала, что, если мы не найдем способа продолжать, я расскажу Нику всю эту грустную, отвратительную историю…».
Ник отер слезы и дочитал до конца. До последней отрывочной, неполной записи, сделанной женщиной, которая не знала, что погибнет на следующий день.
«А кто из нас знает? — подумал Ник. — Кто знает, что он умрет завтра?»
Или сегодня вечером?
Когда зазвонил телефон, Ник от неожиданности подскочил на месте. Он смотрел видео и читал записи на телефоне Дары уже сорок пять минут. Бедняга Леонард, наверное, сидит у доктора Така, решив, что Ник забыл про него.
— Ник Боттом слушает, — сказал он, но в ответ не раздалось ни звука. Номер не высвечивался, как у телефонов, работающих по системе предоплаты.
Засовывая телефон обратно в карман куртки, Ник понял, что и в самом деле забыл про Леонарда. Эти сведения на старом телефоне Дары действительно меняли все. Ник почувствовал, что шестеренки его мозга привычно закрутились — как в те времена, когда он расследовал особо важные дела… отдельные части складываются в одно целое, возникает полная картина.
Все части головоломки были на месте. Он снова вытер слезы и выругал себя за глупость.
Эти части всегда были на месте. Все до единой. Дара пыталась сказать это ему так, как будто ничего не говорила. А он был настолько захвачен собственными амбициями и эгоистичной игрой в полицейского, занятого двадцать четыре часа в сутки, что не слушал ее, не смотрел на нее.