Флешбэки из Поднебесной, или Каталина гоуз нах Джонгуо
Шрифт:
Катька, демонстративно поджав губы, села за стол напротив своего бесючего визави, ноздри ее яростно раздувались. Унылый Пименов сидел красный, как знаменитый китайский фонарик, и напряженно пыхтел.
– Итак, мои драгоценные номинанты! – менторским тоном начал Никос. – Объясняю для особо впечатлительных натур: медицинская справка для обучения в Китае имеет стандартную форму для всех иностранных граждан, так что вопрос, не болеете ли вы желтой лихорадкой, может оказаться весьма актуальным для выходцев, например, из стран Африки. А что касается вопросов о психозах и иже с ними, так китайцы очень заботятся о благополучии своих жителей, и у них нет никакого
– То есть платных психов они принимают, а бесплатные им на фиг не нужны? – не удержалась от ехидного замечания Катька.
– Не знаю, не знаю, Катарина. Может, они за те деньги, что иностранец за учебу платит, приставляют к нему куратора из службы безопасности? Сие мне не ведомо. Но вернемся к делам нашим насущным. Чтобы упростить вам прохождение медкомиссии, мы договорились с нашей поликлиникой. Завтра приходите к 8 утра со всеми, так сказать, необходимыми анализами, заглянете в 11-й кабинет, там вам выдадут направления и быстренько проведут по всем специалистам. До обеда, думаю, уже закончите. Так что дерзайте.
– Слушай, Пименов, скажи по секрету, почему ты все-таки решился ехать на стажировку? Ты же не хотел? – насмешливо поинтересовалась Катька, когда они вдвоем с Виталиком выходили из международного отдела. – Что такого тебе папочка наобещал, раз ты преодолел свои лень и инфантильность и вырвался из-под родительского крыла? В Китае папы-мамы не будет, все сам, все сам, и даже носки придется самому стирать.
– Знаешь, Павловская, – каким-то надтреснутым голосом ответил парень, – я просто очень люблю и уважаю своего отца. А отец сказал, что боязнь проявить свою самостоятельность – это трусость и малодушие. А я хочу, чтобы мой отец тоже меня уважал. И поэтому я готов попробовать сделать то, чего никогда не делал, то, чего боюсь. Но тебе, с твоим куриным умишком и бесчувственной душой этого не понять. Ты просто пустая и высокомерная стерва.
Выпалив всю эту эмоциональную тираду, Пименов с лицом, покрытым нервными красными пятнами, развернулся и побрел прочь, а Катька так и осталась стоять с открытым ртом посреди коридора. Судорожно сглотнув, она направилась в столовую выпить кофе, запить неприятный осадок после разговора. Антипатия к Виталику не прошла и даже, пожалуй, стала еще больше, потому что к легкому презрению, которое она испытывала к этому невнятному парню, добавилось еще какое-то новое чувство. Стыд. Да, ей почему-то было стыдно. А человек, который заставил тебя почувствовать стыд, почему-то всегда невольно вызывает неприязнь. «Да ну его в пень, Валенка этого ненормального», – раздраженно отогнала она от себя неудобные мысли и с удовольствием сделала первый глоток ароматного капучино. Но внутренняя мышь почему-то продолжала тихонько выедать ей мозг.
В приподнятом настроении (спасибо любимому кофе) Катарина вышла из универа, как кошка жмурясь на последнее осеннее солнышко, и практически лоб в лоб столкнулась со своим экзотическим другом из Республики Конго, которого не видела с того самого дня, когда чаепитие с эклерами слегка не задалось. Надо сказать, что Серж выглядел слегка потрепанным, на щеке его красовалась ссадина внушительных размеров, переносица и вовсе была разбита, веко правого глаза опухло, будто его покусали пчелы, и было искусно отделано сочным фингалом, который был виден издалека даже на африканской коже несчастной жертвы.
– Господи, Серж, что с тобой случилось? – ахнула девушка. – Кто это тебя так?
– Пойдем в кусты, я буду рассказать, – таинственно зашептал африканец.
– Какие кусты? Ты совсем офанарел что ли? Не пойду я с тобой ни в какие кусты, – возмущенно рявкнула Катька.
– Мы просто будем стоять рядом с кусты, там мало люди ходят. Здесь неудобно рассказать, – застенчиво пробормотал Серж.
– А, ну ладно, пойдем. Просто у нас если парень девушку в кусты тащит, то обычно подразумевается, что он ей предлагает… Короче то же самое, что и ты нам с Викой предлагал в общаге, только по-русски, – хмыкнула Катарина.
– Нет-нет, я понимаю, все хорошо! – заволновался конголезец. – Если девушка не хочет, я не буду предлагать.
– Так что с тобой все-таки случилось?
– О, Катрин, вчера мы бухали с монгольцами…
– С монголами, – машинально поправила Катька.
– Да, с монгольцами. Сэ террибль! Это ужасно! Я вчера делал нехорошо, очень нехорошо. Сначала мы много пили водки, потом мы много кушали суп и большие круглые пельмени, и жареные пироги, и потом снова пили водки, и потом опять кушали. Там везде есть много мяса, очень жирно, монгольцы рассказывали, что это было овца… овцатина! Они очень любят кушать жирная овцатина! – вздыхая, предавался воспоминаниям Серж.
– Какая еще овцатина? – расхохоталась девушка. – Может, баранина? Ну, овца, баран, они пара, понимаешь? Но мясо называется баранина.
– О, да, баран. Я забыл. И потом мы пили и кушали, пили и еще кушали. И потом я уже не мог кушать, мне стало неприятно, я хотел вся еда и водка обратно. Нет, я не хотел, но мой живот хотел еда и водка обратно. И я просил чай, чтобы живот стало хорошо. И монгольцы варили чай, потом мне принесли полную тарелку и сказали пить. Я смотрел, что это был не чай, а жирный суп с молоком! И там опять пахнет баран! Баранина! И я понимал, что монгольцы хотели смеяться надо мной, а я уже был совсем бухой, и я тогда вылил суп, а Сумъя встал и ударил меня в лицо. И потом я не помню.
– Кто встал? – не поняла Катька.
– Щас, я так забыл. Я буду посмотреть, – сказала жертва монгольского гостеприимства. – Здесь я написал, это мой друг Жам-сран-дорж Сумъ-я-а-жамц, – по слогам зачитал Серж из телефонной книжки.
– Во, блин… Срань господня какая-то, как говорила Викина бабуля. Ну и имена у этих монголов… Так, ладно, лучше ты его коротким именем называй, а то мой мозг отказывается это воспринимать напрочь, – уже не сдерживаясь, хохотала Катарина. – А ты ничего не перепутал? Как это этот Яа, или как там его может быть твоим другом, если он тебе в глаз засветил? И в нос? Или я что-то путаю?
– Да, правильно. Он мне в глаз и в нос ударил. Но потом, когда я проснулся, он рассказывал, что я неправильно делал, потому что монгольцы думают, что выливать чай – это афрон, неуважение. Монгольцы рассказывали, что я сделал большая обида для хозяина. А я говорил, что не хотел пить суп, я хотел пить чай. А Сумъя говорил, что это такой зеленый чай, но в Монголии надо варить чай вместе с масло или жир, и еще соль, рис и молоко барана.
– Молоко барана! – Катька покатывалась от смеха. – Как много нового я сегодня узнала! Серж, запомни, баран – это мужик, у него не может быть молока, но у барана есть жена – овца, так вот молоко – овечье!