Флэшмен
Шрифт:
Конечно, я не упускал из виду, что нажил также непримиримого врага в лице Гюль-Шаха. Насколько опасным окажется этот враг, мне предстояло убедиться в свое время.
Переполох, который мог бы вызвать в Кабуле наш рассказ о событиях в Могале в любое другое время, не состоялся по причине прибытия в тот же самый день нового командующего, генерала Эльфинстона, моего начальника и покровителя. По временам это меня даже обижало — я был уверен, что показал себя с лучшей стороны, а в ответ на мое упоминание про стычку с гильзаями и историю с заложником видел только слегка приподнятую бровь и слышал реплику: «Да неужели?».
Впрочем, оглядываясь назад, должен нехотя признать, что Кабул и армия были правы, рассматривая приезд Эльфи как происшествие, имеющее выдающееся значение. Оно открыло новую главу и послужило прелюдией событий, ставших известными всему миру.
С умелой помощью Макнотена Эльфи приближался к вершине своей карьеры, он стоял на пороге самого постыдного и унизительного поражения в британской военной истории.
Без сомнения, Томас Хьюз счел бы необходимым отметить нонсенс, что из этой катастрофы я вышел, приобретя славу, заслуги и повышение — при чем все совершенно незаслуженно. Но вы, следуя моему изложению, не найдете в этом ничего удивительного.
Позвольте заявить, что насчет катастроф вы имеете дело со знатоком. Я был при Балаклаве, в Канпуре, при Литтл Биг Хорне. Назовите имя любого прирожденного идиота, носившего в девятнадцатом столетии военный мундир — Кардигана, Сэйла, Кастера, Раглана, Лукана — я всех знал лично. Подумайте о любой мыслимой неудаче, имевшей причиной сочетание глупости, трусости и фатального невезения, и я расскажу о ней целую поэму. Но я до сих пор непоколебимо убежден: по части чистой, беспримесной тупости, невероятной некомпетентности, близорукости в сочетании с отсутствием здравого смысла — короче, по части истинного таланта к катастрофам — Эльфи-бей стоит на недостижимой высоте. У прочих названных тоже немало заслуг, но в борьбе за звание самого выдающегося полководца-идиота всех времен и народов Эльфи затмевает их всех.
Только он мог позволить разразиться Первой афганской войне и довести ее до такого сокрушительного поражения. Это было нелегко: к началу войны в его распоряжении находилась прекрасная армия, надежные позиции, несколько превосходных офицеров, в то время как враг был разобщен. Было также несколько возможностей исправить ситуацию. Но Эльфи, как истинный гений, без колебаний отринул прочь эти препятствия, а зачатки беспорядка развил в полный хаос. Даже при удаче нам не удастся повторить такое достижение.
Впрочем, я рассказываю вам это не в качестве введения в историю войны, а лишь для того, чтобы вы могли составить верное представление о моей карьере. Чтобы понять, как изгнанный из Рагби оболтус превратился в героя, вы должны иметь представление о том, как обстояли дела в приснопамятном 1841. История войны и ее предвестий станет фоном картины, а на переднем плане будет блистать умопомрачительная фигура Гарри Флэшмена.
Так вот, Эльфи прибыл в Кабул и был встречен ликующей толпой. Шуджа устроил ему торжественный прием в Бала Хиссаре, армия провела парад в военном городке в двух милях от столицы, леди гарнизона прихорашивались изо всех сил, а Макнотен вздыхал с облегчением, наблюдая, как Уиллоби Коттон укладывает вещи. Все радовались, что наконец-то получили такого выдающегося командира. Только Бернс, как мне показалось в момент первого разговора с ним, не разделял всеобщего энтузиазма.
— Радость, это, конечно, хорошо, — заявил он мне, подкручивая своим коронным жестом ус. — Но вы же понимаете, прибытие Эльфи ничего не меняет. Шуджа не станет крепче сидеть на своем троне, а укрепления нашего городка не станут мощнее только из-за того, что Эльфи пролил на них свет своего присутствия. О, я надеюсь, что все будет хорошо, но было бы лучше, если из Калькутты нам прислали человека более решительного и деятельного. Полагаю, мне следовало бы высказать возражения на такой высокомерный взгляд на моего шефа, но, встретившись с Эльфи-беем чуть позже, я понял, что Бернс был без сомнения прав. За несколько недель после моего отбытия из Калькутты — а он тогда уже был не в лучшем состоянии здоровья, — генерал сильно сдал. У него был какой-то рассеянный, отсутствующий взгляд, он старался избегать лишних движений. Пожимая его руку, я почувствовал, что она дрожит, а пальцы напоминают сухие ветки, обтянутые кожей. И все же он был рад меня видеть.
— Вы хорошо зарекомендовали себя среди гильзаев, Флэшмен, — сказал он. — Сэр Александер Бернс говорит, что вы добыли важных заложников: превосходная новость, особенно для нашего друга — господина посла. — И он повернулся к Макнотену. Тот пил чай, держа чашку на манер старой девы.
— Думаю, гильзаи не должны сильно нас заботить, — фыркнул Макнотен. — Они, разумеется, страшные разбойники, но и только. Меня больше интересовали бы заложники от Акбар-Хана.
— Может, отправим мистера Флэшмена раздобыть пару штук? — ответил Эльфи, улыбнувшись мне в знак того, что не стоит принимать всерьез снобизм Макнотена. — У него, похоже, талант на такие вещи. — И он принялся расспрашивать меня о деталях моей миссии. Потом выразил желание познакомиться с молодым Ильдерим-ханом, и вообще был со мной очень доброжелателен. Но необходимо было усилие, чтобы вспомнить, что этот ведущий милую беседу старичок является командующим действующей армией. Даже в эти минуты в нем чувствовалась такая мягкость, неуверенности и такая зависимость от Макнотена, что не возникало ощущения, что перед вами предводитель войск.
— И как вы думаете, что он станет делать, если возникнут проблемы с афганцами, — спросил меня позже Бернс. — Ладно, будем надеяться, что нам не придется это проверять.
За последующие несколько недель, которые я провел рядом с Эльфи, я, как и Бернс, стал лелеять эту надежду. Не то чтобы Эльфи был слишком стар или слаб для исполнения роли настоящего лидера — он с самого начала оказался под каблуком у Макнотена, и если Макнотен считал, что опасности нет, то и Эльфи разделял его уверенность. Зато оба они не находили общего языка с Шелтоном — заместителем Эльфи, и этот разлад на верху только осложнял и запутывал ситуацию. Но и этого было мало: положение дел в армии ухудшалось. Военный городок был местом, не слишком подходящим для размещения гарнизона: не было настоящих укреплений, жизненно-важные склады находились за стенами, а кое-кто из важных офицеров — например, Бернс, — квартировал в двух милях от городка, в самом Кабуле. Но если кто-то позволял себе возразить Макнотену — а такие находились, особенно среди деятельных людей типа Броудфута, — на них тут же наклеивали ярлык «паникера» и резко давали понять, что использование военной силы в любом случае не планируется. Слухи о таких разговорах просачивались наружу, и разлагающе действовали на солдат. Это опасно всегда, но особенно в стране, где местное население совершенно непредсказуемо.
Само собой разумеется, Эльфи слонялся без дела по лагерю, Макнотен с носом зарылся в своей переписке с Калькуттой, и не замечал, что мирная на вид ситуация становится взрывоопасной. То же самое было и в армии, где бытовало презрительное отношение к афганцам, а к кабульской экспедиции с самого начала относились как к увеселительной прогулке. Но некоторые из нас видели дальше остальных.
Через пару недель после прибытия Эльфи Бернс сумел вытребовать меня из штаба, стремясь использовать мое знание пуштунского и интерес к стране.