Флибустьер
Шрифт:
Испанский капитан приплыл на шестнадцативесельном яле. Я издали узнал его. Мой потомок не изменился с тех пор, как мы не виделись. Поднявшись по шторм-трапу на борт брига, дон Диего Рамирес де Маркес попытался изобразить улыбку. С одной стороны мы как бы дальние родственники, а с другой — состоим во враждующих армиях. Он не знал, как вести себя со мной, предлагал мне выбрать вариант.
— Рад тебя видеть! — обняв его тепло, по-родственному, поприветствовал я.
— Знал бы ты, как рад я! — улыбнувшись на этот раз искренне, произнес дон Диего де Маркес.
— Пойдем в каюту, — пригласил я.
Кике, поставивший на стол серебряные кубки и наливший в них
— Добрый день, синьор капитан!
А вот дон Диего де Маркес не сразу узнал в рослом и широкоплечем юноше юнгу со «Святой Терезы», спросил у меня удивленно:
— Это тот самый твой слуга?!
— Да, именно он, — подтвердил я. — Подрос немного, не правда ли?!
— Как быстро летит время! — воскликнул мой потомок.
Оно летит даже быстрее, чем ему кажется, особенно, когда ты в море. По суше время движется медленнее. Наверное, спотыкается о кочки выходных дней.
Мы осушили по кубку вина за встречу, после чего я спросил:
— Тебе дать запасные стеньги?
— Запасные стеньги?! — не сразу понял он. — Ах, стеньги! Нет, я приплыл узнать, что ты возьмешь с меня. Сразу опознал твое судно и понял, что сопротивляться бесполезно, однако не хотел бы попасть в плен. Надеюсь, отнесешься ко мне, как к родственнику. Я с семьей возвращаюсь в Испанию. Мне выхлопотали место алькальда в Аликанте. Если я не приступлю к исполнению обязанностей в ближайшее время, это место отдадут другому, и мне потом долго ничего не будут предлагать. Наш король очень не любит неудачников.
— Как ты мог предположить, что я что-то возьму со своего родственника, тем более, спасшего мне жизнь?! — как бы шутливо возмутился я, потому что догадывался, что на моем месте он бы позабыл о родственных чувствах, и добавил, теперь уже искренне шутя: — Твой король на этот раз сделал правильный выбор: более удачливого человека ему трудно было бы найти! — и предложил тост: — За удачу!
Мы выпили еще по кубку вина, поговорили за жизнь. У моего потомка уже двое детей, мальчик и девочка, как и у меня, но, в отличие от меня, дон Диего де Маркес останавливаться на достигнутом не сбирался.
— Я был единственным ребенком у родителей. Еще два брата и сестра умерли в младенчестве. Ты даже не представляешь, как мне хотелось иметь брата иди хотя бы сестру! — рассказал он.
— Бог в помощь! Пусть у тебя будет полдюжины детей, чтобы ни тебе, ни жене, ни им не было скучно! — шутливо пожелал я.
Дон Диего де Маркес отнесся к моим словам очень серьезно и трижды перекрестился.
Я приказал погрузить в его ял бочонок вина и корзинку со сладостями для его детей и жены. Возле фальшборта мы обнялись на прощанье, после чего отправился на свой галеон.
— Он спас мне жизнь девять лет назад — подобрал в море после кораблекрушения, — сообщил я своему экипажу, хотя уверен, что никто не возбухнул бы, что просто так отпускаю легкую и богатую добычу.
55
Как ни странно, это доброе дело осталась не просто безнаказанным, а даже вознагражденным. Уже на второй день, после того, как поджались к португальскому берегу, его южной оконечности, мысу Сан-Висенти, точно определили место судна и легли на курс зюйд-ост, чтобы выйти к Гибралтару, а потом в Средиземное море, где навигация еще вы полном разгаре, увидели на юго-западе три голландских флейта. Видимо, во время шторма отбились от своего конвоя. Как меня предупредили, после начала войны пять-семь голландских военных кораблей встречают в этом районе или немного южнее, торговые караваны и сопровождают до родных берегов. Я потому и собирался поохотиться в Средиземном море, что там нападения не ждут. Флейты тоже шли к мысу, чтобы после шторма «зацепиться за берег», определиться и дальше идти сутки напролет, борясь со встречным северным ветром: ночью курсом острый бейдевинд правого галса, от берега, а днем — левого галса, к берегу. Первые два были водоизмещением тонн на восемьсот, а третий — на шестьсот. Шторм перенесли хорошо. Если и были какие-то повреждения, их уже устранили. Заметив два брига, идущие с попутным ветром на пересечение их курса по носу, все три флейта легли на обратный курс, надеясь, что до темноты мы не догоним, а ночью поменяют курс и улизнут.
Первый флейт, один из больших, мы догнали часа за полтора до захода солнца. Кстати, оно здесь припекало совсем не по-зимнему, хотя и не скажешь, что было жарко. Мы заходили с двух бортов. Второй бриг чуть отставал, чтобы случайно не зацепить во время залпа нас и не поймать нашу картечь. Мне кажется, дружественный огонь — это как бы случайная реализация наших неслучайных желаний. Капитан голландского судна понял, что его ждет в ближайшие несколько минут и поспешил опустить флаг, а потом и убрать паруса, оставив только два стакселя, чтобы не развернуло бортом к ветру.
Его привезли на мой бриг, когда мы были в паре кабельтовых от второго голландского судна. Это был рослый сутулый мужчина с красным, обветренным лицом и густыми и длинными бакенбардами, которые срослись с усами. Такой вариант растительности на лице пока не в моде, но кто-то же должен быть первым. На нем был длинный, почти до палубы, брезентовый плащ с длинными и широкими рукавами, в которые, уверен, капитан прячет кисти рук, когда замерзнут. Сейчас он держал в правой руке накладные на груз, а в левой — внушительных размеров кожаную сумку с судовой кассой.
— Из Ост-Индии идете? — спросил я, забирая накладные.
— Да, — буркнул капитан и поставил на палубу передо мной сумку.
В сумке приятно звякнули монеты. Там было восемнадцать кожаных мешочков с золотыми английскими и серебряными голландскими монетами — всего на сумму около семи тысяч ливров. В трюме были перец, мускатный орех, гвоздика, ладан, мускус, индиго, кофе, чай, китайский фарфор, индийский ситец и — новые хиты продаж — опий-сырец и гашиш. Наркотики считаются сейчас лекарствами. От депрессии они уж точно помогают. Если опий-сырец лет через двести пятьдесят запретят во всей Европе, то гашиш в Голландии даже в двадцать первом веке будет продаваться легально. Груз на первый взгляд тянул тысяч на пятьсот-семьсот ливров. Я отдал накладные и сумку с монетами слуге Кике, чтобы отнес в мою каюту, а капитана приказал запереть в карцере до окончания боя.
Впрочем, боя не было. Голландец пошел не тот. Они и раньше трезвыми были далеко не воинами, а сейчас и вовсе превратились в пугливых торгашей. Второе большое судно, как только мы приблизились на полкабельтова, сразу последовало примеру первого. Третье, меньшее, продержалось на полчаса дольше, надеясь убежать, но после того, как погонная пушка с моего брига продырявила его паруса, бизань и грот, быстро спустил флаг. Судя по накладным, груз у них был такой же. Только на меньшем флейте везли еще и гуммиарабик — твердую прозрачную смолу из акаций, которую используют для изготовления клея, красок и кондитерских изделий. Зачем его добавляют в кондитерские изделия — не знаю. Они и так хорошо прилипают, особенно к детям.