Флибустьер
Шрифт:
— Убрать верхние паруса! — приказываю я, чтобы уменьшить скорость хода. — Абордажная партия, в баркас!
Обычно перед боем убирают нижние паруса и оставляют верхние, которые меньше страдают от вражеской артиллерии. Я уверен, что ответного огня не будет, поэтому делаю наоборот. С нижними парусами легче работать.
Тридцатишестивесельный баркас подведен к левому борту фрегата. На него быстро, по двум штормтрапам, грузятся полсотни человек, вооруженных пистолетами, полупиками, палашами, топорами — у кого что есть, тот с тем и воюет. Я обеспечил мушкетами только тридцать человек. Они сейчас стоят на баке, марсах и корме, готовые подстрелить любого, кто посмеет сопротивляться или по глупости высунется из укрытия. Впрочем, никто и не думает
Убедившись в этом, я веду фрегат ко второму трехмачтовику, приказав опустить на воду четырнадцативесельный рабочий катер и двенадцативесельный капитанский. В них на ходу грузится вторая абордажная партия. Заметив наши действия, на торговом судне опускают английский флаг и уцелевшие паруса.
Обоим пленным капитанам под сорок. Оба выше среднего роста и крепкого сложения. Хорошие физические данные, позволяющие без посторонней помощи набить морду непокорному члену экипажа — все еще обязательный признак профессии капитан. Впрочем, обычно грязную работу за капитана выполняет боцман. Оба одеты в шерстяные камзолы серого цвета и темно-серые штаны. На ногах черные тупоносые сапоги высотой до коленей и без деления на левый и правый. Капитаны с интересом разглядывают фрегат. Такое впечатление, что вражеский корабль интересует их больше, чем собственная судьба. Да и чего им напрягаться?! Прошли лихие времена, когда члены экипаж приза были ненужными свидетелями.
Оба судна везли из Ливерпуля дешевые ткани, бижутерию, зеркала, ножи, топоры, мотыги, наконечники копий и стрел. Порт назначения не был указан, что навело меня на гнусные подозрения.
— Никак в Африку везли, чтоб рабов купить? — спросил я.
— Да, — подтвердили капитаны в один голос.
— А потом их на Ямайку, а оттуда с сахаром и табаком в Ливерпуль? — продолжил я допрос.
— Не только. Еще на Барбадос заходим, — ответил капитан первого трехмачтовика.
— Испанцам тоже продаем, — добавил капитан второго трехмачтовика.
— Типа заходите на ремонт? — предположил я.
— По-разному, — ответил он.
Груз дешевый, но и отпускать жалко. Худо-бедно за оба судна тысяч триста-четыреста можно получить. Не будем привередничать.
Я отправил обоих капитанов в карцер. К тому времени на обоих призах заменили порванные, новые паруса на запасные старые. Я вел фрегат так, чтобы призы были с подветренной стороны. В случае нападения на них у меня будет преимущество в ветре.
На подходе к материку нас два дня потрепало, но не сильно. Видели всего пару судов водоизмещением тонн пятьдесят-семьдесят. Оба подходили на дистанцию визуального обзора и уходили. Скорее всего, французские коллеги. Сейчас все судовладельцы Нормандии и Бретани забросили перевозку грузов и занялись корсарством. Во-первых, навара больше, можно за несколько дней хапануть целое состояние. Во-вторых, грузы перевозить опасно, и страховка выросла в разы. Уже есть страховые компании, даже в Нанте парочка. В-третьих, ограбить англичанина — праздник души и именины сердца для каждого уважающего себя жителя Франции, даже если он нормандец или бретонец и исповедует протестантизм.
Я ошибся в оценке трофеев. За оба трехмачтовика дали четыреста семьдесят тысяч ливров. Оба судна купили датские купцы, каким-то чудом оказавшиеся в Нанте. При этом на французском языке говорили с бретонским акцентом. Дания пока что не воюет ни с Францией, ни с ее соперниками, так что ее флаг — лучшее прикрытие для судовладельцев. Оба судна, подняв датский флаг, продолжили следовать в Африку. Только рабов продадут, скорее всего, в Вест-Индии на французских островах, где купят местные грузы и повезут их… Тут возможны варианты от Франции до Дании, Швеции, Речи Посполитой или какого-нибудь прибалтийского немецкого княжества. «Удобный» флаг начал входить в моду.
61
Я приказал догнать этот баркас только потому, что экипаж третью неделю изнывал от скуки. Английские воды словно вымерли. Мы прошлись по Ла-Маншу до Па-де-Кале, вернулись мысу Лизард, пересекли Кельтское море, подежурили два дня у южной части пролива Святого Георга и не встретили ни одного торгового судна. Попадались только рыбаки, которые, завидев фрегат, стремительно удирали к берегу, на мелководье, хотя никто за ними не гнался. Баркас длиной метров девять и шириной около трех, имел мачту с триселем и две пары весел. Везли картошку в мешках, которых нагрузили так много, что для четырех гребцов почти не оставалось места. Пятым был шкипер, он же ворочал румпельный руль. Это был красномордый детина с короткими рыжеватыми усами и бородой. Волосы на голове, наверное, тоже рыжеватые, но они были спрятаны под вязаную, шерстяную, серую шапку, напоминающую драгунский шлык. Я слышал, что в последнее время в Ирландии картошка сильно потеснила зерновые. Видимо, на скудных ирландских почвах картофель дает больший выход продукции с единицы площади.
— Куда везешь? — спросил я шкипера, когда баркас ошвартовали к левому борту фрегата.
Шкипер все еще держался за румпель и смотрел на меня снизу вверх, задрав голову, отчего рыжеватая борода казалась намного длиннее.
— В Бристоль, — ответил он хриплым голосом.
— Там за него хорошо платят? — полюбопытствовал я.
— Больше, чем у нас, — уклончиво произнес шкипер. — Покупают в основном бедняки, а у них денег мало.
— Когда был последний раз в Бристоле? — задал я следующий вопрос.
— На прошлой неделе, — ответил он.
— Много там торговых судов? — продолжил я допрос.
— В Бристоле никого нет. Все стоят на якорях ниже города, где прилив несильный, ждут, когда вернется их флот и прогонит вас, — рассказал ирландец, не считающий английский флот своим.
— И много там ожидает судов? — спросил я.
— Много. Десятка два или три, — сообщил шкипер.
Эта новость мне понравилась. За что решил не грабить ирландского торговца по-крупному. Тем более, что большинство моих матросов не считало картошку съедобным продуктом. Во Франции она пока что — блюдо для богатых выпендрежников.
— Давай пару мешков картошки и плыви, куда хочешь, но не в Бристоль, — решил я.
— В Глостер можно? — задал ирландец уточняющий вопрос.
— Конечно, — разрешил я. — Если приливного течения не боишься.
Глостер расположен на берегу реки Северн. Во время прилива морская вода идет по ее руслу вверх с такой скоростью и силой, что размывает берега, обрушивает целые участки с деревьями, а грохот слышен за несколько километров. Защитных сооружений пока нет, поэтому населенные пункты на берегу реки появляются только там, где приливное течение теряет силу. На реке Эйвон, на которой стоит Бристоль, прилив тоже неистовствует, но не так злобно.
— А чего его бояться?! Не впервой! — весело ответил шкипер, наблюдая, как его матросы привязывают кончик, брошенный с фрегата, к мешку с картошкой.
Как догадываюсь, радуется ирландец тому, что отделался легким испугом.
В реку Эйвон мы вошли утром в первой половине прилива, когда течение еще было сильным, быстро влекло фрегат вверх. Первыми нам повстречались маленькие одномачтовики, тонн на двадцать-тридцать водоизмещением. Они сидят неглубоко, течение им не так опасно, как большим судам. Впрочем, действительно больших здесь не было. Самое крупное — галеон тонн на двести пятьдесят, явно испанской постройки, наверное, трофейный. С него мы и начали. Метров за сто до него я приказал поднять французский флаг и дал команду абордажной партии на баркасе, который мы вели на буксире, захватить этот приз. Еще одну абордажную партию на двух катерах я разбил на две, потому что цели были маленькие, и направил на две гафельные шхуны, одна из которых стояла ниже галеона, а другая выше. Вторая показалась мне знакомой.