Folly
Шрифт:
Рим оказался маленьким городом. Все возможные версии взаимоотношений его и Аделаиды разлетелись по всему городу. Даже копии писем были распространены! Откуда они вообще взялись? Чёрт, ну почему он просто не мог остановить всё при первом же подобном порыве со стороны Аделаиды? Это было так просто! Проклятое высокомерие! Неужели это крест на его творчестве? Кто захочет связываться с человеком, у которого столь подмоченная репутация? Тем более закажет ему свой портрет. Позор и забвение надвигались на него со страшной силой, затягивали в омут так, что он начинал задыхаться.
Никто не верил его искренним словам, что он ни в чём не виноват, ни к чему не причастен, не имел возможности исправить
Среди немногочисленных сочувствующих был сын Гагарина Григорий. Карл не переставал благодарить судьбу за то, что по приезде в Италию пять лет назад одним из первых его дел стало наведение мостов с этой влиятельнейшей семьёй. Не без совета папеньки, но всё же. Также сыграл на руку интерес Григория к живописи. Молодой человек мечтал стать художником и особенно любил работать с акварелью. Карл тогда воспользовался данным ему шансом и рискнул предложить свои услуги по обучению юного дарования. Партия была сыграна шикарная. Карл стал желанным гостем в семье Григория Ивановича. Несмотря на то что изначально подоплёка подобного «сотрудничества» носила эгоистичный характер, маэстро выполнял свои обязанности безукоризненно, с присущими настоящему учителю терпением и прилежанием. Более того, один раз даже пригласил Гришу, чтобы тот принял участие в написании картины вместе с матушкой, двоими братьями и сестрой. Начав с сюжета, который стал первым шагом в живописи и для его сестры, Гриша попробовал нарисовать герб на стене. Но тот состоял из такого количества элементов, что юный художник предпочёл максимально его упростить. Нельзя сказать, что это ему не удалось. Карл был готов его оставить. Но Григорий настоял на том, чтобы герб был как можно тщательнее скрыт. Он боялся, что несоответствие оригиналу впоследствии может обернуться для него тяжёлыми переживаниями. Ведь ему придётся лицезреть своё творение каждый день. Полностью замазать герб не удалось. Карлу удалось лишь приглушить его, использовав тёмно-зелёную краску для стен, которые изначально были светло-салатовыми. Также ему пришлось прибегнуть к дополнительному настенному декору. Карл пообещал никогда не напоминать об этом ученику. А тот поклялся со временем перерисовать всё на свой манер. На том они и порешили.
Когда в жизни Карла наступили неспокойные времена, на пороге его дома вновь появился теперь уже повзрослевший ученик. Высокий худощавый юноша при виде своего маэстро немного замялся.
– Карл Павлович, родной! Как Вы? Я примчался, как только смог.
– Гриша, ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть. Заходи скорее. – Карл впустил гостя, поозирался, высматривая, нет ли желающих поёрничать над его ситуацией, и, убедившись в отсутствии таковых, резко захлопнул дверь.
В тот момент мастерская представляла собой полный разгром. Григорий всё понял без слов: достаточно было взглянуть на Карла Павловича с его уставшими, словно бы больными красными глазами и взъерошенными волосами. Вялые движения художника говорили о том, что вся его энергия была потрачена на устроенный им погром. Оставалось только надеяться, что ни один будущий шедевр не пострадал.
– Гриша, милый, если ты пришёл за разъяснениями, то уверяю тебя: я никак…
– Карл Павлович, я здесь совсем не для этого. Я хочу всячески поддержать Вас в столь сложное для Вас время. Многие уже Вас навестили?
– К сожалению, да. Гриша, признайся: неужели всё так плохо? Неужели моё имя навсегда запятнано? Прошу тебя, скажи как есть. Я слишком истощён, чтобы продолжать переживать и мучиться догадками.
– Отвечу Вам прямо, как Вы и просите. Дела выглядят пренеприятнейшим образом. Все только и говорят о Вашем безрассудстве.
– Так я и знал. Что ж, значит, единственный шанс вернуть расположение почитаемого мной общества – это выразить своё уважение несчастной, ушедшей из жизни столь ужаснейшим способом. Как бы сильно я этому ни противился. – Художник поник головой и тяжело вздохнул, словно взгромоздил неподъёмный груз себе на плечи.
– Разрешите решительно возразить Вам, Карл Павлович.
– Что ты имеешь в виду? Неужели данное предприятие не даёт никаких надежд?
– Я хочу сказать, что своим появлением, тем более подобным, уж простите, жалким видом Вы лишь усугубите ситуацию. Эти коршуны растерзают Вас в два счёта. Там Вам некуда будет деться. И Вы в самом деле будете обречены.
– Так что же ты предлагаешь? Уж не последовать ли мне за этой психопаткой? – не выдержал Карл. И сразу же пожалел об этом. Григорий опустил взгляд, напряг скулы. «А вдруг он действительно хотел предложить помощь?» – мелькнуло в голове маэстро, и он решил смягчить свою резкость: – Прости меня, я не хотел. Сам понимаешь, я в отчаянии.
– Поезжайте с нами.
Карл резко поднял голову, словно утопающий, заметивший спасительную верёвку.
– Мы и так собирались отправиться в пригород, – продолжил Гриша. – Но обстоятельства вынуждают нас ускорить сборы. Мы выезжаем сегодня же.
Это, конечно, не полное исчезновение, о котором Карл мечтал несколько минут назад, но всё может получиться даже лучше. Так, значит, есть шанс вернуться в общество? Если он проведёт хоть немного времени в окружении Гагариных, это будет прямым знаком даже для самых злостных его недоброжелателей. Это будет означать, что случившееся – простое недоразумение, и Карл вернёт себе расположение высшего света. Его представители будут просто обязаны это сделать. Спустя считаные часы Карл был уже в карете, направлявшейся в пригород Гроттаферрата. Так началось его «самоотстранение» от бурлящего событиями и слухами Рима.
Карл стряхнул с себя воспоминания. Они с Гришей уже заходили в дом, хотя правильнее было бы сказать – в замок. Известив о своём приходе дворецкого, они разошлись по комнатам – хотелось немного отдохнуть. Спустя какое-то время дворецкий сообщил Карлу, что ужин готов, и пригласил его в столовую. За большим круглым столом уже собралась вся семья Гагариных. Дети ужинали в соседней комнате вместе с няньками, чтобы не мешать взрослой половине семейства.
– Представляете, папенька, так и сказал – «математическая закономерность». Кто бы мог подумать? О, Карл Павлович, присаживайтесь.
Подали ростбиф с гарниром из овощей. Центр стола занимала массивная ваза для фруктов, украшенная сюжетом по мотивам какого-то древнеримского мифа. Налицо был один из многочисленных плюсов тёплого климата – круглогодичное изобилие фруктов. Чего только не предлагалось на десерт: дыни, клубника, бананы, виноград, ананасы… Для собравшихся это была уже вполне обыденная картина.
– Нам Гриша рассказывает о ваших сегодняшних приключениях, – сказал хозяин дома, князь Григорий Иванович.
– Вряд ли это можно назвать приключениями, достопочтенный князь, – проговорил Карл. – Мы просто творили.