Фонвизин
Шрифт:
Кроме переписки Стародума с хорошо знакомыми публике героями «Недоросля», на страницах «Друга честных людей» должны были появиться эпистолярные творения нового персонажа, соседа Стародума дедиловского помещика Дурыкина. Этот отец семейства, по обыкновению с говорящей фамилией, просит умного и имеющего связи московского знакомого «сделать милость посмотреть из университетских студентов» учителя для его детей. Свою просьбу почтительный, но твердый Дурыкин сопровождает перечнем требований к возможным кандидатам: «1. Учитель должен быть из русских, уметь по-французскому, по-немецкому, сочинять стихи, сколько потребно для домашнего обихода. Не худо, чтобы он знал арифметику. 2. На год дам ему двести рублей, а он должен учить детей моих со всею кротостию. 3. Жить он будет у меня в доме, обедать с камердинером. 4. А как я по милости Божией имею чин генеральский, будучи отставлен действительным тайным советником, то я именно требую, чтоб он в разговорах со мною и с женою давал нам чаще титул Превосходительства. 5. При гостях в наше присутствие он садиться не должен. 6. С мадамою Лудо (которую они с генеральшей „переманили от соседа“ и которая принадлежит „неизвестно какой нации“. — М. Л.)отнюдь не амуриться, дабы не подать худого примера жене моей, а потом и дочерям. 7. При мне и при жене моей ни шляпы, ни колпака отнюдь не надевать, но из человеколюбия в зимнее время дозволяю накрыться, и то когда метель большая… 10. Он должен исполнять все сие условие под опасением в противном случае
Из полюбившегося ему «Недоросля» Дурыкин понял совсем немного: что, нанимая немца, он рискует натолкнуться на Вральмана и что его просвещенному соседу Стародуму можно поручить поиски подходящей кандидатуры. Так, по мнению прославленного автора, его комедии воспринимают безнадежные дураки, «дослужившиеся до титула Превосходительства» и пополнившие перечень описанных Фонвизиным высокопоставленных уродов. Правда, как и некоторые прочие фонвизинские уроды, самодовольный Дурыкин оказался не природным русским, а переименованным европейцем: по наблюдению исследователей, в основу переписки Стародума с дедиловским помещиком и университетским профессором была положена переписка некоего безымянного дворянина с университетским же профессором, сочиненная известным немецким сатириком, «немецким Свифтом» Готлибом Вильгельмом Рабенером (1714–1771).
Добрый Стародум спешит удовлетворить просьбы всех своих корреспондентов. Любимой племяннице дает разумный совет оставить планы мщения, пристыдить мужа своей склонностью к добродетели и тем заставить его одуматься и просить прощения. Глуповатому же и высокомерному соседу предлагает на выбор целую партию очень непохожих друг на друга учителей, по его просьбе специально отобранных неким университетским профессором. Среди них филолог, философ, а возможно и мартинист Срамченко, который хоть и «живет по духу, а не по плоти», но «просит в год не меньше трехсот рублей» и считает для себя обидным «причесывать ребятам волосы» и «надзирать» над хозяйским париком; безымянный «молодой человек 22 лет», который «поучен изрядно», но «жрет без милосердия»; господин Караксин, который «знает по-гречески, по-еврейски, но не знает по-русски», что для получения генеральского чина не так и важно; пиита Цезуркин, который «шутит так умно, что в доме дурака не надо»; и «щеголеватый» студент Красоткин, который умеет причесывать детям волосы, «выводить из платья пятна и вырезывать из бумаги разные фигуры», но безмерно женолюбив, уже «повернул голову» профессорской жене и наверняка заведет шашни с мадам Лудо, а то и с самой генеральшей. Дурыкину все они кажутся «ребятами, достойными быть учителями у детей благородных» и, боясь «выбрать одного без обиды другому», он просит рекомендовавшего их «университетского профессора» созвать «всех сих» «к себе в дом и сделать род аукциона: кто возьмет меньше», того разумный Дурыкин и примет к себе в дом на ближайшие шесть лет.
Не ограничиваясь «сообщением» «сочинителю „Недоросля“» писем своих родственников и знакомых, просвещенный Стародум предлагает для публикации в журнале, «посвященном истине», «попавшие ему в руки» «ходящие здесь рукописные два сочинения»: первое, «идея» которого «совсем новая», называется «Всеобщая Придворная Грамматика», второе, которое «обнаруживает бездельнические способы к угнетению бедных и беспомощных», — «Письмо Взяткина к покойному Его Превосходительству с ответом». В созданной «вскоре после всеобщего потопа» и найденной в Азии, «где, как сказывают, был первый Царь и первый Двор», «Всеобщей Придворной Грамматике» разрабатывается любимая Стародумом тема непостижимого для разума честного человека устройства придворной жизни. В комедии «Недоросль» мудрый резонер использует два способа ее описания: посредством остроумных аналогий и через прямое перечисление неких четко обозначенных пунктов. Например, в начале 3-го действия комедии Стародум рассказывает Правдину, что после отставки «слепой случай завел» его в «такую сторону», о которой ему «от роду и в голову не приходило» — к императорскому двору. На вопрос не знакомого с придворной жизнью чиновника, как ему «эта сторона показалась», Стародум отвечает, что «в этой стороне по большой прямой дороге никто почти не ездит», дорога же эта «такова просторна, что двое, встретясь, разойтись не могут. Один другого сваливает, и тот, кто на ногах, не поднимает уже никогда того, кто на земи». После этого друг честных людей прекращает тонкую словесную игру (в «стороне», где он вдруг оказался, как и во всех странах, существуют дороги, и на этих дорогах сталкиваются придворные себялюбцы), проводит что-то вроде научного анализа и рассказывает Правдину о «двух манерах», которыми «от двора выживают».
Пестрит цифрами и полюбившаяся Стародуму «Всеобщая Придворная Грамматика», «наука хитро льстить языком и пером»: оказывается, «подлые души» разделяются на шесть родов, каждый из которых описывается скрупулезно и тщательно, а гласных бывает «три, четыре, редко пять». Предлагая свою сатирическую классификацию придворно-грамматических категорий, хорошо знакомый с жизнью российского двора «лингвист» и бывший секретарь Елагина и Панина утверждает, что «обыкновенные слова бывают односложные, двусложные, троесложныеи многосложные.Односложные: так, князь, раб; двусложные: силен, случай, упал;троесложные: милостив, жаловать, угождатьи, наконец, многосложные: Высокопревосходительство».Двор же составляют люди «гласные», то есть «сильные вельможи, кои по большей части самым простым звуком чрез одно отверстие рта производят уже в безгласных то действие, какое им угодно», «безгласные», которые «сами собою, без помощи других букв никакого звука не производят», и «полугласные, или полубояре», которые «уже вышли из безгласных, но не попали еще в гласные». Придворное число «значит счет» и указывает, «за сколько подлостей сколько милостей достать должно» или «сколькими полугласными и безгласными можно свалить одного гласного, или же иногда, сколько один гласный, чтоб устоять в гласных, должен повалить полугласных и безгласных»; «придворный падеж есть наклонение сильных к наглости, а бессильных к подлости».
Рассуждая о категории «придворного рода», осторожный Фонвизин, на страницах своего журнала на все лады расхваливающий добродетели императрицы Екатерины II, заявляет, что различие «между душою мужескою и женскою» «от пола не зависит, ибо у двора иногда женщина стоит мужчины, а иной мужчина хуже бабы». Однако, несмотря на многочисленные комплименты царствующей особе, «Всеобщая Придворная Грамматика» (равно как и прочие составляющие журнал сочинения) выглядит произведением, по словам Екатерины, сказанным ею по поводу фонвизинских «Вопросов к сочинителю „Былей и небылиц“», «рожденной от свободоязычия, которого предки наши не имели». В самом деле, может ли истинно верноподданный писатель утверждать, что «люди заслуженные, но беспомощные» в «разговорах с большими господами» «употребляют по большей части» глаголы в форме прошедшего времени: «я служил» и «я изранен» (что, правда, глаголом не является), а в ответ слышат глаголы, употребленные исключительно в форме будущего времени: «посмотрю, доложу и т. д.»? О ненавистном придворном укладе фрондирующий литератор и верный последователь братьев Паниных пишет и в трактатах, и в баснях, и в повестях, и в комедиях, а теперь еще и в сатирической «философской грамматике», построенной, кстати сказать, в хорошо знакомой
В другом обнародованном «сочинителем „Недоросля“» рукописном творении — переписке надворного советника Взяткина со своим покровителем — потерявший страх и честь «лихоимец» Его Превосходительство*** самым бессовестным образом цитирует самого Стародума. «Тут увидел я, что между людьми случайными и людьми почтенными бывает иногда неизмеримая разница, что в большом свете водятся премелкие души и что с великим просвещением можно быть великому скареду», — заканчивает Стародум свой пространный рассказ ученику и стороннику Правдину о недолгой дружбе с «недостойным звания дворянина» «молодым графом»; «истинно, мой достойный приятель, жалко видеть, как в большом свете души мелки и робки», — завершает свой рассказ ученику и последователю Артемону Взяткину бессовестный казнокрад и мздоимец Его Превосходительство***. Оказывается, когда-то, еще «будучи в малых чинах», он, как и его почтительный корреспондент Взяткин, нередко получал за свои плутни «шлепки по роже», зато сейчас Его Превосходительство*** достиг таких высот, что никто не смеет его «в очи избранить, не только заушить». Как и отец отвратительного Стародуму «молодого графа», Его Превосходительство*** — человек не почтенный, а случайный, «слепым случаем произведенный в большой чин и посаженный знатным судьею». Естественно, его неоригинальное суждение о большом свете и обитающих в нем мелких душах выдает в важном чиновнике не справедливого критика общественных нравов, а существо самодовольное, бесчестное и пустое (из чистосердечно-разоблачительного обращения Взяткина следует, что в большие господа его кумир был произведен «из ничего, по единой божеской благости… по единой милости создателя, из ничего всю вселенную создавшего»). Переписка же Его Превосходительства*** со способным подражателем и «коммерческим партнером» носит вполне деловой характер: смышленый проходимец Взяткин просит своего опытного и могущественного покровителя за специально оговоренное вознаграждение позаботиться о перечисленных поименно коллегах — ворах и мошенниках и обеспечить им победу во вверенном Его Превосходительству*** суде. Ко всем им старый мздоимец испытывает глубокую симпатию и с удовольствием соглашается оказать просителю и посреднику Взяткину свою помощь. Ведущему «межевое дело» с «разными беззаступными помещиками», но не имеющему ни прав, ни необходимых документов «бывшему воеводскому товарищу Антропу Шильникову» обещает за другие «пятьсот документов» обеспечить победу в процессе, правда, разъясняет при этом, что предназначенные для Его Превосходительства*** «документы» не смогут убедить секретаря суда, и потому требует для своего подельника «по крайней мере новую сотню документов»; своему старинному приятелю асессору Ворову — за 500 рублей обещает найти тихое место «в дальних наместничествах», купцу Плутягину за 500 же рублей — посадить в тюрьму приехавшую жаловаться «вдову штаб-офицершу Беднякову» и держать ее там до тех пор, пока она не согласится, «не заезжая никуда, отправиться восвояси», советнику Криводушину — за полторы тысячи рублей написать «сильное рекомендательное письмецо», «дабы он употреблен был при рекрутских наборах», а не послушавшемуся совета Его Превосходительства***, повинившемуся во время допроса и «за весьма малое до казны прикосновение» отставленному от места асессору Простофилину — за неопределенную сумму приискать новую должность. «Теперь-то пришло время благополучия нашего, — восклицает торжествующий Взяткин, — истцы и ответчики, правые и виноватые, богатые и убозии(как настоящий ханжа он постоянно жонглирует славянскими словечками и изо всех сил старается выглядеть благочестивым. — М. Л.),все в руце Вашего Превосходительства» и прилагает к своему «реестрецу» «для напоминания всеуниженнейшей просьбы» сторублевую ассигнацию. Однако на просьбы надворного советника Взяткина касательно и его самого, и его многообещающего сына, получившего достойное воспитание проходимца Митюшки «второй отец» откликаться не желает.
По поводу начатого «нелицемерным приятелем» Взяткиным «дела о бесчестии и увечье по поводу данной ему, всенижайшему, сильной пощечины от его высокоблагородия господина майора Неспускалова» донельзя самодовольный Его Превосходительство*** пишет хвастливое «рекомендательное письмецо» самому Взяткину, а не ожидаемую побитым прохвостом «рекомендацию к здешнему начальству». Моление же Взяткина-старшего «перетащить» их с сыном из Москвы в Петербург и помочь этим достойным и чрезвычайно полезным важному «боярину» людям продвинуться по службе всевластный вор и вовсе оставляет без внимания. Надо понимать, что Взяткин оказался «отриновен от благодати» всевластного вельможи лишь потому, что расторопный порученец нужен Его Превосходительству*** не в Петербурге, а в Москве.
Некоторые свои ответы «друг бесчестных людей» Его Превосходительство*** заканчивает утешительными для отечественных жуликов всех мастей уверениями: «Пока я боярин, он, Воров, и вся его родня будут вести житие благоденственное». Или: «Пока я боярин, по тех пор для всех Бедняковых Петербург будет тюрьма, а тюрьма Петербург». Однако к моменту публикации переписки двух казнокрадов угрозы для процветающей России они уже не представляют: в этой стране лихоимцы и воры постепенно вымирают, и их отвратительные поступки становятся известны всем честным людям империи. Больше того, Стародум не указывает, кто и с какой целью разбирает бумаги покойного Взяткина, и проницательный читатель имеет основание задаться вопросами: уж не производился ли в доме беспечного взяточника обыск, уж не следил ли за его плутнями добродетельный чиновник Правдин, уж не находился ли он под следствием? С другой стороны, замысел Фонвизина мог оказаться совершенно иным: возможно (и даже скорее всего), он намеревался показать, что в нынешнюю эпоху чиновные корыстолюбцы блаженствуют и спокойно умирают уважаемыми господами — не случайно фонвизинская статья имеет название «Письмо, найденное по блаженной кончине надворного советника Взяткина к покойному Его Превосходительству***» и о расследовании деятельности этой пары в ней не говорится ни слова. Продажный судья называется здесь «покойным Его Превосходительством***», а «кончина» Взяткина — «блаженной». Если на уверение госпожи Простаковой, что «придет час воли Божией», недоросль Митрофан отвечает знаменитым изречением: «Час воли моей пришел» — и оказывается не прав, то схожее по форме заявление Ворова: «Пришло время благополучия нашего» — целиком и полностью отражает положение дел в несчастном отечестве. Знаменитое «час воли Божией», которое в письме Фонвизину от 6 апреля 1771 года Сумароков называл «той же магометанской предестинацией (учением о предопределении. — М. Л.)»,отрицательные герои переделывают на свой лад.
Как бы то ни было, в своих письмах и Взяткин, и Его Превосходительство*** не лицемерят и высказываются о своих намерениях весьма откровенно. Другой, не менее искренний судья — Сорванцов разоблачает себя в так называемом «Разговоре у княгини Халдиной». Из письма Стародума «сочинителю „Недоросля“» следует, что посетивший его приятель, носящий характерное имя Здравомысл (по наблюдению А. С. Пушкина, этот герой «напоминает Правдина и Стародума, хотя в нем и менее педантства»), за день до этого стал свидетелем прелюбопытной беседы глупой княгини Халдиной с образцовым, на ее взгляд, дворянином Сорванцовым и пересказал ее своему почтенному другу. Стародум сделал из рассказа Здравомысла сцену из комедии и отправил ее для публикации в «периодическом творении».