Формула кризисов. В паутине соблазна. У последней черты
Шрифт:
Сторож растопил печь, и я остался ночевать среди многочисленных подлинников переписки политических ссыльных, которые стали потом руководителями Советского государства. Много здесь оказалось интересного. Яков Михайлович был среди ссыльных Сибири вроде начальника штаба. Он сообщал Ленину, как и чем занимаются его соратники, как выполняют партийные поручения. Два подколотых друг к другу письма привлекли мое внимание, и я по памяти хочу процитировать их любопытное содержание.
Свердлов пишет Ленину и «стучит» вождю на Дзержинского: «Владимир Ильич, Камо опять увлекся женщиной и не выполнил партийного задания». На что Ленин отвечает:
Где-то за полночь раздался настойчивый стук в окошко. «Начальник, можно говорить с тобой?» – расслышал я сквозь стекло голос эвенка в кухлянке. Я запустил ночного гостя в дом. С ним был мальчик лет двенадцати, как выяснилось, сынишка.
– Начальник, деньги есть? – без предисловий начал разговор посетитель.
Я внутренне собрался, но ответил, что есть немного командировочных.
– Ты нам дай их, а мы тебе мясо принесли. – С этими словами эвенк взял из рук сына увесистую котомку с вяленой олениной и вручил ее мне. – Завтра или послезавтра вернем, – показывая на мои скудные командировочные, пояснил он.
Из дальнейшего разговора я понял, что несколько упряжек с эвенками только что приехали из тундры на факторию, где должны были получить деньги, необходимые товары и запастись «огненной водой». Но ответственного за товары, который должен был выдать им все это, на месте не оказалось – уехал в соседнее стойбище. А выпить страсть как хотелось! И хотя фактория – склад товаров – находилась на берегу реки открытая и охраняемая весьма условно, эвенки не стали уговаривать старика – сторожа, а, узнав, что в поселке есть «начальник с района», решили занять у него денег.
Как же я был удивлен, когда через день, уже в сумерках, ко мне снова вернулся ночной гость. Энесай, так его звали, принес деньги и стал настойчиво звать меня в гости. Напрасно я отказывался, ссылаясь на простуду и температуру, – мой новый знакомый был неумолим. Пришлось соглашаться.
Три семьи эвенков расположились близ поселка в чумах, несмотря на то, что для них были построены добротные домики. Встречать меня собралось все стойбище. Семья Энесая: жена, мать и двое подростков с почестями усадили меня среди эвенков. И пир начался. Принесли огромный таз мяса, сухарики и что-то похожее на казахские баурсаки – комки теста, обжаренные в жире. Водку пили осторожно, но что меня удивило – пили все: и мать Энесая, и его жена, и даже дети.
По окончании пиршества Энесай пригласил меня переночевать в его чуме… с женой. Предложение переспать с чужой женой никого, кроме меня, не удивило. Среднего роста, быстрая в движениях женщина лет 35-ти стала ухаживать за мной, всячески показывая свое расположение. С большим трудом, стремясь не обидеть хозяина, я отказался от почетного предложения, ссылаясь на простуду и отсутствие из-за болезни мужской силы.
В последующие два дня, пока рабочие чинили крышу, я общался с эвенками и не переставал восхищаться их искренностью и умением общаться с людьми. Я понял, что и приглашение Энесая воспользоваться его женой было ни чем иным, как естественным проявлением его добрых чувств к гостю. А где же ревность? – скажете вы. Где это чувство собственности на свою жену и все то, что связываем с этим, мы – цивилизованные люди, давно забыв, что отношения между супругами давным-давно регулируются
Конечно, в наши времена супружеская верность, кроме всего прочего, необходима как средство уберечь род человеческий от смертельных венерических болезней. Но вирус наживы, делячества, пагубное желание выдвинуться в лидеры любым путем, забыв и мораль, и честь, и скромность, поселился во многих из нас. И он – этот вирус, поселившись в отдельно взятой личности, тут же начинает заражать других, становясь губительным не только в отношениях между отдельными людьми и даже нациями, но и между целыми государствами, претендующими на свою исключительность.
В этом плане мне представляется характерным один случай, происшедший при подготовке очередного материала об ученых Фрунзенского политехнического института. Как-то редактор, вызвав меня в кабинет, сказал:
– Есть интересный повод для публикации у нас в газете о политехническом институте. Там, говорят, изобрели устройство для карбюратора, которое намного снижает содержание угарного газа в выхлопе автомобиля. И ещё: есть там учёный, который добился успехов в области информационных технологий. Поезжай-ка в институт и опиши все эти дела.
Вскоре я выдал очерк «Поиск во имя человека». Чтобы вы зримо представили себе моего героя, который изобрел устройство, снижающее загазованность, оценили бы его как человека – Доктора в смысле полезности обществу – привожу очерк без изменения, в его газетном варианте с чисто номинальными орфографическими и стилевыми поправками.
«Поиск во имя человека»
Внушительный лист бумаги – авторское свидетельство № 2534. Выдано М. А. Ковалевскому – преподавателю автомобильной кафедры Фрунзенского политехнического института на температурный корректор к карбюратору К-22, на котором в настоящее время работает добрая половина всего автопарка страны.
Даже не верится, что маленькая, длиною в спичечную коробку и вдвое уже нее, пластинка цвета алюминия, состоящая из двух металлов и оттого получившая название биметаллической, почти разрешает одну из сложнейших проблем ХХ века: загазованность городов выхлопными газами автомобилей.
– Разгадываю эту задачу с 1946 года, как только взял тему своей дипломной работы: «Влияние высоких температур на работу двигателей», – поясняет Михаил Александрович.
Изобретателю за шестьдесят. Строен. Короткая седая стрижка.
Иссиня-голубые глаза смотрят на собеседника внимательно. Говорит негромко, с чуть заметной, характерной для вдумчивых людей грустинкой в голосе.
Мы беседуем в маленькой полуподвальной мастерской института. Вверху плещется солнечный воскресный день. Здесь тихо, торжественно.
Эта комната – рабочий кабинет Ковалевского. Здесь, оставшись один после шумной студенческой среды, он ведет исследования, захватившие почти всю его жизнь.
Обстановка комнаты вряд ли похожа на кабинетную. Двухтумбовый, истёршийся от времени стол, в недрах которого хранится всякая всячина. Скорее нужная, пожалуй, слесарю, чем учёному. Верстак с миниатюрным токарным станком. Небольшой, такой же ветхий, как стол, шкаф, заполненный до отказа карбюраторами, различными деталями и приборами.