Формула преступления
Шрифт:
Болотников же, с удовольствием наблюдая за допросом, подумал, что мальчишка перетрудился и маленько тронулся умом. С какой радости понадобилось чиновнику сыска ни с того ни с сего бежать в дальний угол приемного отделения, где висел настенный календарь, и что-то там разглядывать? Да кто его знает! Старший городовой не вмешивался.
Не вмешивался он, когда Ванзаров перетряхнул шкаф с полицейскими справочниками, нашел книжицу, перелистнул и, не глядя, швырнул обратно. И даже когда Ванзаров подхватил извозчика Спиридона, бросив на ходу, чтобы его дожидались, и выскочил вон. Старший городовой, подивившись
На башне городской управы пробило десять. Зимняя ночь, глухая и колючая, накрыла столицу. Редкие фонари не справлялись с ватным покровом. Улицы, на которых еще недавно было полно гуляющих, опустели. По свободным мостовым носились пролетки. Только одна не торопилась. Отъехав от полицейского дома, вскоре она встала перед доходным домом на Екатерининском канале. Пассажир соскочил, лошадь с извозчиком остались ждать. Вернулся он слишком быстро и назвал другой адрес. Не прошло и пяти минут, как пролетка доехала до Крюкова канала.
Знакомый дом в темноте казался большим сугробом, темным и неживым. Только в одном окошке теплился огонек. Сойдя, Родион пригласил Спиридона отправиться с ним. Извозчик поначалу не понял, что от него хотят, так что пришлось повторить трижды. Бросив вожжи, Мельников оставил пролетку на попечении лошаденки, чего в обычный вечер делать не стоило — могли увести. Но в праздничный — случаются чудеса.
Ванзаров позвонил, как вежливый и неопасный гость. А вовсе не сыскная полиция. Заставив ждать, Симка чуть приоткрыла створку, но Родион сразу потянул дверь на себя.
— Пожалуйста, тихо, — сказал он так нежно и строго, что крик, готовый вылететь из девичьей груди, там и застрял. И не давая опомниться, приказал следовать горничной с извозчиком на лестницу. Сам же держался сзади.
Власть закона, которая опечатала комнату Водяновой, или Окольниковой, держалась на полоске бумаги с гербом и росчерком. Это жилище Ванзарова не интересовало, он постучался в соседнее.
— Кто там приходил, Серафима? — послышался голос.
Посчитав это формальным приглашением, Родион зашел в комнату.
— Вы?! Что вам здесь надо?
Ольга Ильинична взирала на мирного юношу с ужасом, какой возбуждают отдельные, особо вредные привидения.
— Разыскиваю повивальную бабку Казанской [23] части Анну Харламову, — ответил он. — Что вы, Серафима, в дверях застыли, проходите, и вы, Спиридон, будьте как дома.
Русалова молча взирала, как хозяйничает бесцеремонный юноша, как указывает, куда сесть горничной, а куда извозчику, как запирает дверь и без разрешения скидывает пальто со шляпой. Дама сохраняла гордую осанку и независимый вид, не отходя от гардин, отделявших гостиную.
23
Повивальные бабки состояли в штате Врачебного управления столичного градоначальника. На каждую часть Петербурга назначалась одна повивальная бабка, ей выплачивалось жалованье, как любому государственному чиновнику.
— Дело было так: заехали мы с господином Мельниковым к ней домой, на Екатерининский, 115, а там и говорят: нету, отправилась роженицу проведать. Спрашиваю адресок. И ведь так удачно — совсем рядом. Я и предложил Спиридону заглянуть. В дальних комнатах находится госпожа Харламова?
— Вы опоздали, ее здесь нет, она ушла, — холодно ответила Русалова.
— Разминулись. Какая досада! Тогда без нее попробуем… Для начала хотелось бы на котеночка вашего взглянуть. Этих пушистых созданий просто обожаю.
— Прекратите паясничать, господин полицейский, говорите, что вам надо, и уходите.
— Мне надо найти убийцу, — ответил он.
— При чем здесь я? — Ольга Ильинична смерила зарвавшегося юнца строгим взглядом. — И при чем здесь эти люди? Вам же указали на преступника.
— И он, несомненно, понесет наказание, — искренно согласился Родион. — Если не в этой жизни, то на том свете — наверняка. Мерзости редкой этот господин.
— Так чего же вам более?
— Какой бы он ни был подлец, это не делает его убийцей девицы Водяновой, а вернее — Анастасии Окольниковой.
Симка заерзала, Мельников занялся расчесыванием бороды, и только Ольга Ильинична сохранила каменное спокойствие.
Молчание затягивалось.
— Я пришел не для того, чтобы спасти Княжевича, а чтобы подтвердить собственные выводы, — начал Родион.
— Если вам так угодно…
— Ольга Ильинична, может, присядете, разговор будет долгий.
— Благодарю, мне и здесь хорошо.
— Что, ж тогда не станем зря тратить праздничный вечер, — Ванзаров расположился у двери, чтобы держать в поле зрения всех. — Это преступление — мечта любого чиновника полиции, раскрывается легко и надежно. Убийца так глуп, что оставил трех свидетелей, двое из которых его прекрасно знали прежде, а молчание третьего старался подкупить червонцем. Мало того, оставлено оружие, на котором его инициалы. Супруга подтвердила: утром ушел с револьвером. Когда же за ним приходит полиция, уверяет, что имеет алиби на время убийства. Но стоит проверить, как алиби рассыпается в дым: вместо страстной любовницы — тихая богомолка. В общем, господин Княжевич в таком капкане, из которого не вырваться. И не беда, что все свидетели называют убитую барышню чужим именем. В конце концов, смена имени — не преступление. И все было бы просто, если бы не мелкие детали, которые четко указывают: Княжевича не было в комнате Анастасии.
— Но я же видела, как он выходил! И Симка видела! — заявила Русалова.
— Успокойтесь, я не требую от вас показаний, мы просто ведем милую беседу, когда за окном ночь и мороз. Доказательства очень просты. Во-первых, на полу не нашлось даже крошки папиросного пепла. А Княжевич курит, как паровоз. Пробыть у Окольниковой полтора часа, иметь нервную беседу, даже убить ее, но ни разу не затянуться — для него это невозможно. Если он такой растяпа, что забыл револьвер, то уж точно весь пол был бы усыпан окурками, он их бросает где попало. Но их нет. Куда важнее другое: второй выстрел. Госпожа Русалова его слышала. А вот горничная — нет. Почему? Потому, что Ольга Ильинична стояла за стеной и слушала, что там происходит, ожидая развязки. А Симка была далеко. Договориться о такой мелочи в суматохе забыли.