Форсированный марш
Шрифт:
Черчилль медленно выпустил в воздух кольцо сизого сигарного дыма, которое начало подниматься над огромной ванной, и мягко заключил:
— Маунтбеттен, мне нужно, чтобы ваши коммандос и канадцы, которые высадятся вместе с ними, были принесены в жертву.
— Принесены в жертву? — переспросил ошеломленный Луис Маунтбеттен.
Черчилль внимательно посмотрел на него сквозь полуприкрытые веки.
— Маунтбеттен, я очень хорошо знал вашего отца. Он был таким же способным и амбициозным человеком, как и вы сами. Однако ему недоставало одной вещи — ловкости и умения обделывать дела так, чтобы это было выгодно с политической точки зрения. Данный недостаток и послужил причиной краха его карьеры. Он был неспособен почувствовать тенденции развития, не осознавал, что может произойти со временем, и не умел становиться союзником влиятельных политических
Маунтбеттен молчал, прекрасно понимая, что Черчилль абсолютно прав. То, что представители истеричных антигерманских кругов устроили во время Первой мировой войны скандал по поводу того, что его отец носил немецкую фамилию Баттенберг, было лишь внешней причиной, по которой его отец был вынужден уйти из королевских Военно-морских сил. Главной причиной того, что отцу пришлось подать в отставку, было то, что, когда началась кампания его оголтелой травли, он очутился совершенно один. Он был абсолютно изолирован, у него не оказалось ни одного союзника в политических сферах. На всем протяжении собственной военной карьеры Маунтбеттена печальная судьба отца постоянно служила ему горьким напоминанием и наиболее очевидным уроком. И сейчас, когда на новом повороте войны перед ним замаячили немыслимые прежде возможности, он тоже начал осознавать, что ему обязательно придется обзавестись влиятельными друзьями и союзниками как при дворе, так и в высших политических сферах для того, чтобы иметь шанс подняться на следующие ступеньки в своей блистательной карьере.
— Я полагаю, что вы не допустите тех ошибок, которые совершил ваш отец, Маунтбеттен, — проронил Черчилль.
— Надеюсь, что нет, сэр, — ответил адмирал, хотя ему было немного не по себе от того оборота, который начала приобретать их беседа.
— Отлично, значит, мы поняли друг друга, — хмыкнул премьер-министр. — Итак, как я уже говорил, наши американские союзники получат от нас высадку во Франции — чтобы попытаться умилостивить затем русского медведя. Но, Маунтбеттен… — Черчилль пронзительно взглянул на адмирала, — эта высадка должна также продемонстрировать нашим американским коллегам, насколько кровавым и фантастическим по человеческим потерям является подобное начинание! В результате Рузвельт должен убедиться, что открывать этим летом полноценный второй фронт совершенно невозможно. Мой мальчик, — в голосе Черчилля появилась торжественность, — все будущее Британской империи будет зависеть от исхода этой операции. Если британская армия будет уничтожена этим летом, мы никогда больше не сможем создать вторую — наши людские резервы практически исчерпаны, а что ждет нас в ближайшие годы, можно только представить. Нам надо обязательно сохранить нашу армию, ибо — запомните, Маунтбеттен, — как говорится, Бог всегда на стороне сильных армий.
— Но, сэр, вы не вправе ожидать, что я пошлю…
Черчилль оборвал его властным взмахом руки:
— Вы обязаны четко понять это, Маунтбеттен. От вас мне требуется неудача под Дьеппом!
Глава четвертая
— Здравствуйте, солдаты! — прокричал оберштурмбаннфюрер Гейер, перекрывая шум волн, плескавшихся о подножия прибрежных утесов, на вершине одного из которых стоял навытяжку штурмовой батальон СС «Вотан».
— Здравствуйте, оберштурмбаннфюрер! — прокричали в ответ восемь сотен молодых глоток, заставив чаек в панике взметнуться высоко в голубое летнее небо.
— Дайте личному составу команду «вольно», Метцгер! — рявкнул Гейер.
Гауптшарфюрер Метцгер по прозвищу Мясник встал в центре пустой площадки, широко расставив ноги, выпятив вперед грудь и мощную челюсть и уперевшись здоровенными ручищами бывшего мясника себе в бока в районе бедер. Эту позу он подсмотрел в одном старом фильме, где демонстрировались кадры из жизни старой кайзеровской армии, и втайне практиковал ее перед зеркалом в своей комнате, пока не довел до совершенства. Он внимательно обвел глазами все без исключения шеренги батальона. Но ни один из военнослужащих «Вотана» — от нового пополнения до старых бойцов, которые сумели выжить в русской мясорубке, — не дал ему повода для недовольства. Все стояли строго навытяжку, глаза каждого были устремлены на некую дальнюю точку на горизонте. «Черт побери, — подумал он про себя, — можно подумать, что эти чучела пытаются что-то рассмотреть там, в Англии».
— Вольно! — проорал он, вновь заставив испуганных чаек взметнуться в воздух.
Восемь сотен правых ног шаркнули о землю. Восемь сотен пар глаз снова обрели нормальное выражение, и восемь сотен человек вновь нормально вздохнули. Где-то в самой дальней шеренге кто-то громко испустил газы. Гауптшарфюрер Метцгер побагровел. Он расценил это как выпад лично против себя — точно так же, как расценил бы любое другое нарушение во время парадного построения.
Командир батальона СС «Вотан» оберштурмбаннфюрер Гейер, который носил кличку Стервятник, медленно обвел батальон своими ледяными голубыми глазами и прищелкнул стеком по голенищу сверкающего от ваксы сапога. Его сапоги, вкупе с серыми полковничьими бриджами, обшитыми изнутри кожей, указывали на то, что он относится к офицерам кавалерии. Гейер действительно служил в кавалерии до тех пор, пока не перевелся в ряды Ваффен-СС для того, чтобы добиться более быстрой военной карьеры.
— Солдаты, — нетерпеливо произнес он своим режущим слух прусским говорком, — батальон «Вотан» вновь полностью укомплектован личным составом в соответствии со своим штатным расписанием благодаря пополнению из рядов гитлерюгенда. — Он жестом указал на 200 светловолосых парней огромного роста, которыми временно командовал его заместитель, гауптштурмфюрер Куно фон Доденбург. — Каждый из них являлся молодежным вожаком, каждый вступил в наши ряды совершенно добровольно, и каждый еще не достиг официального призывного возраста. Им всего по 17 лет. Это, по моему мнению, сладкий возраст. — Губы оберштурмбаннфюрера Гейера искривила тонкая улыбка, и он потер кончик своего выдающегося носа, благодаря которому и заслужил кличку Стервятник. Впрочем, его фамилия Гейер также переводилась с немецкого как «стервятник»…
Гауптшарфюрер Метцгер, прекрасно знавший о слабости своего командира к смазливым мальчикам, фыркнул и процедил сквозь зубы:
— Могу поклясться, что для тебя это звучит именно так, чертов педик.
Однако он был достаточно осторожен, и произнес это так тихо, что его никто не услышал.
— Сейчас нас перебросили во Францию, — продолжал между тем Стервятник, — и, возможно, что кое-кто из ветеранов нашего подразделения полагает, что это предоставляет им отличную возможность полодырничать, поразвлекаться с легкодоступными девицами в Руане — и каждый день вливать в себя столько пива, сколько влезет. То есть в целом поступать так, как говорится в общеизвестной пословице, — «жить во Франции, как боги». — Рот Стервятника резко распахнулся, словно в него была вставлена стальная пружина: — Если кто-то из вас думает подобным образом, то он очень печально заблуждается! — Оберштурмбаннфюрер воинственно взмахнул своим стеком. — Именно так! Все вы — и ветераны батальона, и новое пополнение — прибыли сюда для того, чтобы тренироваться и еще раз тренироваться для выполнения задач, которые вскоре предстоит выполнить нашему подразделению. И знаете, почему я вас буду так жестоко тренировать и готовить для того, чтобы вы встретили преждевременную смерть, — ибо именно она ожидает вас здесь? — Он на мгновение прервался и пристально посмотрел на своих подчиненных, пытаясь разглядеть на их лицах признаки страха или малодушия. Но ничего подобного он так и не увидел, потому что восемь сотен человек, выстроившихся перед ним, принадлежали к самым отборным из самых отборных солдат Третьего рейха.
Стервятник ответил на свой собственный вопрос:
— Потому, что вы являетесь военнослужащими батальона СС «Вотан», и, умирая, вы не имеете права причинить своей смертью бесчестье батальону. Ибо когда вас самих уже давно позабудут, когда ваши кости сгниют здесь, во французской земле, о самом батальоне будут по-прежнему помнить. Вы понимаете это, солдаты?
— Так точно, оберштурмбаннфюрер, — страшно прокричали ему в ответ восемь сотен глоток — так, словно всем этим элитным представителям национал-социалистического движения Германии и вправду не терпелось умереть.
— Хорошо, очень хорошо, — произнес Стервятник и затем неожиданно скомандовал: — Всем лечь на землю!
Все солдаты батальона попадали на все еще мокрую траву и застыли, распластавшись на ней.
Несколько секунд оберштурмбаннфюрер Гейер молчал. Над утесом стояла тишина. Не было слышно ничего, кроме мерного биения волн о скалы. И все это время ощущение сырой земли, проникая сквозь тонкую летнюю форму, впитывалось в крепкие молодые тела военнослужащих батальона «Вотан».
— Вы чувствуете это, солдаты, — закричал Гейер, — чувствуете ледяной холод смерти, который проникает внутрь ваших тел и пронизывает ваши хрупкие кости? Вы ощущаете его?