Шрифт:
Глава I
Компания распадается и начинается новое предприятие
Одно из самых ярких событий моей юности произошло однажды вечером весной 1865 года. Это был вечером 21 мая. Как раз перед закатом из Сент-Луиса прибыл первый пароход этой навигации, «Йеллоустон II», и принес поразительные новости о том, что Американская Меховая Компания прекращает свою деятельность и распродает
Для большинства обитателей форта Бентон – факторов, клерков, ремесленников, путешественников, трапперов и охотников это было концом их привычного мира – ведь компания, которой владели отец и сыновья Шуто, была началом и концом нашего существования. Мы уважали само ее имя, мы были преданы ей и готовы были умереть за нее, если бы была в этом необходимость. Теперь мы были предоставлены сами себе. Что нам было делать?
Словно мальчик, я поднялся на борт судна, как только оно причалило, и целый час бродил по нему от кормы до носа и от трюма до ходовой рубки. В ходовой рубке я нашел Джо Ла Баржа, самого известного и надежного из лоцманов Миссури.
– Что же, мастер Томас Фокс, – сказал он мне, – плохие новости мы вам принесли, не так ли? Что же теперь будет делать ваш дядя Уэсли, когда компанию распродадут?
– Компанию распродают? Что Вы имеете в виду? – не понял я сразу.
Он сказал мне, и я сразу развернулся и побежал на берег. Я перемахнул через ворота ограды форта и замер, пораженный непривычной картиной в большом зале: там была странная тишина.
Путешественники, трапперы и охотники, самые разговорчивые из людей, сидели в дверях своих комнат и молчали: ужасная новость лишила их дара речи. Я поспешил к комнате моего дяди и спросил, правда ли то, что сказал мне лоцман; но удручающее поведение служащих и без того говорило о том, что это так.
Высокий худой путешественник, выпихнутый мной к центру зала, протянул руки к небу.
– Друзя мой! – кричал он, путая голландские, французские и английские слова, – это так несправедливый! Это так есть ужасный! Я звать господь свидетель – всего два лета назад в Сен-Луи Пьер Шуто, он сказать мне: «Луи, ты наш лучший работник! Ты служить нам преданно много лет! Скоро придти время, когда ты не иметь сил работа, и компания даст тебе пенсия, чтобы ты мог прожить. А теперь компания мертвый! Пенсия для несчастный Луи, ее нет! – продолжал он, распаляясь все сильнее и сильнее. – Что я теперь делать? Что делать теперь черный ноги, гро-вантр, ассинибойны? Я не могу ловить бобер! Я не мочь охоться бизон! Я теперь только помирать!
Он развернулся и, отчаянно жестикулируя, выбежал из зала. Его слушатели так же сидели, еще более подавленные его словами. Я вошел в комнату дяди и нашел его там вместе с двумя служащими, Джорджем Стиллом и Мэтью Карроллом, и его женой, Цисцаки, – она была мне как родная мать – рядом с ним. Я сел на свою кровать в углу комнаты и, слушая их беседу, понял, что Шуто написал этим троим письмо, в котором предлагалось продать форт и все его содержимое на приемлемых условиях, и что мой дядя договаривался с этими двумя вступить в долю, выкупить форт и продолжать бизнес. Я, как и бедный Луи, был встревожен и спрашивал себя, что же делать дальше.
Эти двое выразили большое сожаление по поводу решения моего дяди и сказали, что боятся того, что скоро он поймет, что сделал ошибку, и вышли. Как только дверь за ними закрылась, дядя вскочил с места, подхватил Цисцаки и три или четыре раза покружил ее, а потом шагнул ко мне с криком:
– Ну что, моя женщина, и ты, Томас, это мой лучший день! Я больше ничем не обязан компании, потому что ее больше нет. Я свободен! Теперь я тот, кем давно хотел стать – независимый торговец с индейцами!
Цисцаки понимала все сказанное по-английски, но сама никогда не говорила на этом языке, чтобы не сделать ошибку, над которой станут смеяться. На своем языке она воскликнула:
– О мой муж! Ты что имеешь в виду? Мы оставим это место и с моим народом будем следовать за бизонами?
– Что-то в этом роде, – ответил он ей.
– O, как здорово! Замечательно! – почти закричал я. – Теперь я буду путешествовать и охотиться вместе с Питамаканом, и это прекрасное время никогда не кончится!
Он, как вы знаете, был моим истинным и испытанным другом. Мы хоть и были молоды, но пережили с ним множество опасных приключений. Мы вдвоем пережили суровую зиму в сердце Скалистых гор, прошли путь к берегу Западного моря и вернулись; мы видели большие пустыни и странные народы земли, на которой всегда лето. Поэтому в моем понимании этот внезапный поворот в делах моего дяди должен был стать для нас поводом пережить еще множество приключений. Я уже чувствовал их запах.
Что же касается Цисцаки, то она от радости едва не сошла с ума.
– Боги добры к нам! – кричала она. – Они ответили на мои молитвы! О, как же я просила их, чтобы мой муж повернул свои шаги к широким равнинам и высоким горам наших охотничьих угодий! Вы знаете, для нас невыносимо лето за летом и зиму за зимой жить в этих стенах, не видя вокруг ничего дальше этих речных берегов. Надо хоть иногда покидать этот дом и жить, как предназначил нам Старик, нас создавший – в вигвамах из кожи бизона, на свежем воздухе и на груди у нашей матери-земли. Скажи мне, куда мы идем и когда, чтобы я могла собрать нужные вещи.
– Я не могу ничего сказать, пока не поговорю с вождями. Я иду, чтобы посовещаться с ними, потому что пароход отправится в Сен-Луис завтра рано утром и от решения вождей зависит, сколько товаров я должен заказать, а передать заказ я должен с капитаном.
– Мы пойдем в лагерь вместе с тобой! – объявила Цисцаки.
Дядя велел мне передать конюху Биссету распоряжение оседлать для нас трех лошадей. Через пятнадцать минут мы были уже в долине Тетон, в пяти милях к северу, где десять тысяч индейцев ожидали начала торговли, когда они смогли бы обменять добытые за зиму меха и шкуры на нужные им товары, которые должен был привезти пароход. Там были северные черноногие, Кровь и гро-вантры, были и наши люди, пикуни, или южные черноногие, жившие в Монтане и бывшие частью большой конфедерации черноногих. Мы называли пикуни «наши люди», потому что большинство обитателей форта Бентон были женаты на женщинах этого племени.