Фортинбрас, принц норвежский
Шрифт:
Ольгред швыряет еще одну монету.
Горацио:
– Казалось мне, милорд, что интересна
Должна быть вам история семейства,
Что правит Данией, поскольку вы
Сейчас на грани мира и войны?
Не так ли и на шахматной доске,
Когда исход игры на волоске,
Оценивают шансы
Фигур враждебных – кто кого побьет,
Вникая в диспозиции детали,
Чтоб сделать ход, которого не ждали?
Ольгред, возмущенно:
– Ты вздумал поучать меня, Горацио?!
Звучит насмешкой менторский твой тон!
Меня ты спутал с Гамлетом?
Горацио, изображая испуг:
– Пардон!
Прошу простить бестактный мой вопрос!
Я до советов мудрых не дорос.
Я не учить пришел к вам, а учиться,
Просить совета, помощи, защиты
Для Гамлета, чьи попраны права!
Ольгред:
– Так дело говори, а не слова!
Наслышан я про Гамлета вполне:
Пожар в душе и ветер в голове.
Горацио:
– То видимость, – понять его не просто, —
Защитный панцирь, грубая короста.
Он многолик, изменчив, как Протей:
То вдруг жесток, то нет его добрей,
То день и ночь готов зубрить трактаты,
То – шасть в трактир, где шлюхи лишь да каты,
Уйдет в разгул, напьется, ищет драки…
Ольгред:
– Вот это принц! Похоже, что не враки
Те слухи, что уже дошли до нас,
Мол, Гамлет дуэлянт и ловелас,
Картежник и отпетый богохульник,
Глупец непроходимый и заумник,
Мот, совратитель, ушлый прохиндей,
Бесчестный врун и мерзкий лицедей?
Горацио:
– Есть доля сходства в жутком сем портрете –
Не ангел он. Но и не черт, поверьте!
Уж я-то знаю Гамлета натуру:
Коль сделает недоброе, так сдуру.
Но в глубине души алмаз блистает,
Что сам себе, увы, цены не знает.
Все беды Гамлета от раны в сердце,
Что получил наш принц в несчастном детстве.
Любви отца ему недоставало.
А мать, напротив, слишком баловала.
Но чем могла его утешить мать –
Прижать к груди и вместе порыдать?
Ведь женщина, хоть трижды королева,
Зависима от ласки и от гнева
Супруга и, как всякая жена,
Во всех делах ему подчинена.
Один лишь дядя выступал открыто
На стороне племянника, когда
Тому грозила от отца беда.
Был к Гамлету он милостив и, мнилось,
Была
Но принц на эти ласки только злился
И почему-то дяди сторонился.
Как пасынок он жил в наследном замке.
Любви отца добиться он не смог
И сердце – вдруг – захлопнул на замок.
Стал нелюдим, строптив и непослушен,
К угрозам и посулам равнодушен —
И под конец до дерзости дошел.
Он словно радость черную нашел
В том, чтобы злить отца. Порой казалось,
Что наш малыш и впрямь свихнулся малость,
Как будто бы в него вселился бес…
Ольгред, прерывая нетерпеливо:
– Немало поработать надо бесу,
Чтоб скромника оборотить в повесу.
Но в дебри ты опять, болтун, залез.
Пора бы выйти к свету из потемок!
Рассказ твой слишком скучен, слишком долог,
Я ж стар и слаб, и потому излишком
Считаю для себя все то, что слишком…
Коль будешь краток, продолжай рассказ,
Не утомляя выдумками нас
О том, как в принца злобный черт вселился.
Горацио, все более воодушевляясь:
– Наш юный принц кутил и веселился
Напропалую, не скрывая всех
Своих бесчинств и низменных утех.
Он пакостников из придворной знати
В ватагу свел и стал им вожаком.
И принялись они вовсю бузить.
Разросся столь окрест их гнет разбойный,
Что стал похож почти на бунт крамольный —
И в пору было кой-кого казнить.
Последней шалостью преступной шайки –
Налет потешный на одно село –
Они себя в безумье превзошли.
То было ночью. Вихрем налетел
Отряд вооруженный на местечко.
Шум, гвалт, летящих факелов огни,
Набата гул, лязг стали, дробь копыт!..
Представьте крестьянина: мирно спит
В обнимку с женушкой на теплой печке,
Как вдруг, вскочив, спросонья не поймет –
Где он, что с ним, то явь иль жуткий сон,
Нагрянул судный день или война
Нежданно разразилась?.. Сметена
Душа испугом, поймана врасплох.
Мужик – за дверь, а там переполох:
Свист, гиканье, удары сыплют плети,
И бабы голосят, и плачут дети…
Да, господа на славу пошалили
В ту ночь лихую! Кроме прочих бед,
Что сотворили дерзкие юнцы, –
Побоев, разорений и насилий,
Мирянам учиненных незаконно, —
Вменили им гораздо худший грех:
Сожжение кладбищенской часовни!..
Досталось всем. А принцу – больше всех.