Фотографирование осени
Шрифт:
кто не слышит.
С этим надо что-то делать, и некоторые братья пишут со-
общения домой или друзьям мобильной связью: мы маленькие
и плачем. А кто-то уходит подальше от лагеря, например, дви-
жется на восток в течение получаса. Заберётся куда-нибудь —
и кричит. Без слов, просто вот так: а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! И ещё не-
сколько раз так же. Пугает тишину, разгоняет её. Но это беспо-
лезно, она навсегда поселяется в нём. И однажды ночью, когда
все кругом будут спать, и сам он
дёт к нему, обнимет за плечи. И брат пролежит до утра без сна,
что-то смутное будет его тревожить, но что? Кто знает. Можете
спросить, но ответит ли он? Он и сам не всегда понимает, что
это просто тишина встала вдруг рядом с ним, самая обыкно-
венная тишина, да и всё.
23. Мы здесь живём и не знаем, думаем, люди мельчают. Ста-
новятся ниже, меньше, слабее. Раз солдаты такую войну побе-
дили, они были большими, великаны какие-то наверно. Это не
так. То, что осталось, их кости, ничуть не больше, чем наши, мы
проверяли в болотистой области, смотрели на свои ноги, руки,
на их останки. Мы не меньше их. А иногда и больше.
Чтобы победить, им просто оставалось воевать, и ничего
больше, просто каждый день делать одно и то же — воевать.
Жить в лесу и воевать. Капля камень точит, говорят, вот они и
победили. Так долго сражались. Они и сами говорят об этом.
Вот что они делали, чтобы выжить.
24. Это слово всё повторяют братья. Ночью ты ляжешь спать
в палатку и услышишь его, утром пойдёшь умываться к ворон-
ке, и как будто шёпот над головой. Всё время оно лежит на пле-
чах. О каждом солдате можно говорить это слово, о каждом, кто
лежит тут, о каждом, кто отсюда смог уйти, смог выжить, о
каждом, кто был на другой земле, то есть, на этой же, но в дру-
гой области, например, не в такой болотистой, например,
южнее. Это слово повторяют солдаты всюду, в любой нашей
стороне. Оно немного меняется, не везде звучит именно так. Но
вообще — верно. Вот оно.
С л о в о о к р а с н ы х с о л д а т а х
Раньше были солдаты, и о них говорили, и писали книги,
рукописные повести. Вот перед нами страницы книг, читай и
смотри: идут солдаты, идут, а над ними — синее небо, хмурит-
ся небо, солнце пытается подсказать дорогу отряду, полку, це-
лой армии. Все верят в солдат, солдаты верят, идут. Завязался
бой — небо чернеет, зато солдаты могут подняться над обла-
ками, посмотреть, как там у врагов что устроено, пробежать
зверем, проползти ужом, ящерицей, над болотами пролететь
росянками, напугать сарычом, раствориться чечётками, сини-
цами, пеночками, дятлом сыграть наступление, по лесам,
пройти, пройти, пройти. Напасть на врага медведем, прыгнуть
рысью, потоптать кабаном, смести на полном ходу лосем, и все
разбегутся. Все неприятели, гады, враги. А если плен — всем из-
вестно — надо грянуться оземь, превратиться в сокола, уле-
теть, скрыться в степи волком, уйти, уйти, потом напасть,
выдрать победу, унести в пасти себе свою жизнь.
Но это умение солдаты утратили. Не быть никому те-
перь ни серым волком, ни холодным ужом, ни звонкой синицей,
только солдатом.
И вот стали придумывать — стальные рубахи, шлемы на
головы, мечи, щиты, много оружия, коней запрягли воевать.
Подбирается кто с ножом — у солдат мечи. Подходит кто с
большой палкой — выставляют щиты. Ничем было не взять, ни
огнём, ни голодом. Так продолжалось долго, но и железо истле-
ет, и мечи зазубрятся — прошло и это умение.
Начались новые времена, в горах нашли камень, много же-
леза, сняли с церквей колокола, наплавили пушек, мушкетов,
кортиков, всё пустили в дело, теперь у солдат было, чем вое-
вать. Но и это истратилось.
Солдаты всё думали, думали, наделали бронированных
пушек, танков, быстрых машин, только езди, только сумей за-
щитить. И солдаты ехали, шли, сражались, но война оказалась