Фраер
Шрифт:
– Доктор, меня хотят убить!- Капитан медицинской службы Бирман, не удивился.
Он таких пациентов наблюдал регулярно.
– Тэк!- Сказал он.- Кто именно?
– Администрация СИЗО- доверительно сообщил я.
– Это мафия, которая совершает преступления в стенах государственного учреждения. Оборотни. Я важный свидетель. Они это знают. Поэтому решили меня устранить.
Надо отдать Александру Яковлевичу должное. Он был профессионал. Поэтому сразу понял, что здесь нужен специалист другого профиля. Минут через тридцать он привёл психиатра, который пытался со мной говорить.
Я осторожно, как страус, высунул голову из под одеяла и заорал показывая пальцем на форменный галстук, выглядывающий из под белого халата психиатра.
– Это мент! Мент! Убийцы! Оборотни!
В этот же день меня перевели в психиатрию. В отдельную палату. Её дверь закрывалась на замок. Разумеется с той стороны.
Я выбрался из-под одеяла и с удовольствием прогуливался по палате. Четыре шага вперёд, четыре- назад.
Через три дня меня выписали. У ворот ждали железная коробка автозака, конвой, собаки.
Совсем неожиданно, перед этапом ко мне подошёл капитан Бирман. Встал рядом, сказал негромко, почти шёпотом:
– У вас хорошее лицо, и мне кажется, что это не ваша дорога. Думаю, что вы поправитесь. У вас всё ещё очень изменится и вы сделаете много доброго в своей жизни. Не берусь вас судить. Желаю только счастья и скорой свободы. Прощайте...
Я растерялся. Я не был готов к проявлению человеческих чувств со стороны ментов. Не знал, как себя вести. Возражать или соглашаться.
Я только кивнул головой. Закинул в открытую дверь пакет с нехитрыми пожитками и потихонечку забрался в кузов.
Но в своём сердце я навсегда сохранил благодарность к этому тюремному доктору, сумевшему остаться человеком.
Несколько дней я просидел на тюрьме в ожидании спецэтапа на стационарную экспертизу.
С самого раннего утра мы, кто на суд, кто на экспертизу несколько часов ждали окончания сборки в сырой и прокуренной камере подвала. Это был старый корпус тюрьмы, построенной ещё при Екатерине. Запах здесь был какой то нежилой, как в склепе. Потом нас быстро и небрежно ошмонали и наконец загнали в клетку автозака.
Прямо передо мной, за решёткой дремали два милицейских сержанта.
Милиционеры просто поставили свои автоматы на пол, прислонили их к стене. Когда машина подскакивала на ухабах, автоматы слегка стукались друг о дружку.
Сидящий перед решёткой зэк спросил участливо:
– Что?.. Приустали касатики?
Один из сержантов приоткрыл щелочки глаз.
– Да вас охранять замучились!
Зэк затряс решётчатую дверь.
– Товарищ сержант, дайте мне ружьё, я сам покараулю это бандитское отродье.
Оба конвойных напряглись, потянулись к оружию.
– Э-эээ! Грабли убери. А то сейчас черёмухой брызну!
Зэк боязливо отодвинулся.
– Невоспитанные вы какие-то… Я же из человеческих побуждений!
Потом он тихо рассмеялся. Пробормотал:
– Вот бля! Дожили. Менты за решёткой!
Через маленькие дырочки в двери словно в калейдоскопе мелькали дома, светофоры, деревья в багряной листве. Сквозь бензиновую гарь пробивался запах прелой листвы, дыма костров. За колёсами проносящихся машин тянулись жухлые бурые листья. Наступило бабье лето. Та самая золотая пора, многократно описанная русскими поэтами. Вот только мне было совсем не до поэзии.
– Скоро начнутся дожди, слякоть, грязь.
– Думал я.- А мне в зону. Точь в точь, как у Кагарлицкого.
Люблю я осеннюю стужу и слякоть,
Родной сельсовет с деревянной звездою.
Люблю я в автобусе ехать и плакать,
Что рожь и пшеница
Накрылись ман дою.
Психоневрологический диспансер закрытого типа больше всего походил на каземат. Мощные, кирпичные стены с колючей проволокой. В огромных железных воротах- калитка. В центре периметра двухэтажное здание серого вида. Окна забраны решётками. Правда близлежащие газоны были засеяны цветами. Благостно пели птицы.
В стационаре меня осмотрел дежурный врач. Он был настолько объёмен, что его живот частично разместился на столе. Откинувшись на спинку стула доктор снисходительно поинтересовался:
– Ну-с, на что жалуемся, больной?
Я будучи твёрдо уверен в том, что любой шизофреник считает себя здоровым, возразил.
– Доктор, я не больной! Я абсолютно здоров.
Врач удивился. Сделал какую то пометку в своей тетрадке.
– А почему же вы тогда здесь?-Я привстал со стула. Доверительным шёпотом поведал:
– Это мафия, доктор. Милицейская мафия. Следователь в сговоре с начальником тюрьмы и прокурором. Меня хотят объявить сумасшедшим, а потом заколоть в дурдоме лекарствами. Методы сталинских опричников мне хорошо известны. Именно через это прошли Анатолий Марченко, Владимир Буковский и Александр Солженицын. Доктор удивился ещё больше.
– Что...И Солженицын тоже?
Я подтвердил.
– Да! Он в первую очередь.
На мой взгляд, психическая импровизация мне удалась. Я подчёркнуто нервничал, озирался, жестикулировал, украшал свои экспромты медицинскими терминами.
Выслушав меня доктор распорядился отвести меня в палату.
Меня встретила большая палата человек на десять. У зарешеченной двери на стуле сидел милицейский сержант. В центре стоял длинный стол. На окнах решётки.
Обитатели палаты лежали на кроватях, сидели за столом. Смотрели исподлобья.
Я осмотрелся по сторонам. Атмосфера была недружественная. В памяти всплыло где-то услышанное - «дом скорби».
Издали, из блатного угла мне махал рукой молодой чернявый парень.
– Подгребай. Курить есть?