Фраер
Шрифт:
Заза и блатные подняли Виталика и Писю со шконок, вежливо попросили их подойти к ПТУ.
Я кивнул Женьке. Он выждал минуту и пошёл следом.
Колобок ровно за две минуты до этого, куда то испарился. Я уже обратил внимание на то, что он обладал способностью предвидеть опасность и оказаться от неё, как можно дальше.
Когда мы с Женькой подходили к лестнице, то судя по натянутым голосам, похожим на рычание молодых львов, дело на лестничной площадке шло к драке. Виталика держали за лацканы телогрейки. Уже был задан конкретный вопрос:
– Ну что, фраерок, деньги на бочку или в жопу заточку?
Пися, где-то на полу искал сбитую шапку. Я возник рядом с Виталиком. Схватил Зазу за грудки. Женька прижал кого то к стене. Молодые львы опешили, притихли, Заза нервно закурил, потом пошёл к блатным. Они сидели в кабинете начальника отряда. Там у них проходило заседание блаткомитета.
Женька подсел на шконку к Вове Колесо. Что-то ему сказал.
Тот кивнул головой.
– Ладно. Попытаемся найти нужные слова.
Шаркая тапочками, и протирая толстые линзы очков поплёлся в кабинет начальника отряда.
Самого отрядника не было. Он пил дома водку и смотрел футбол. Выходной.
Блатные выслушали нервный рассказ о фраерском беспределе.
Через полчаса меня пригласили зайти. В кабинете сидело человек пять. Дядя Слава прихлёбывал купчик. Заза поигрывал чётками. Колесо травил байки о Колыме и о воре Васе Бриллианте, с которым по молодости лично общался на одной из пересылок.
При помощи Вовы Колеса, Виталика я отстоял. Блатные тут же вынесли постановление.
Порешали, что Виталик к долгу отношения не имеет. Каждый должен нести своё.
Писе, как несостоятельному должника надлежало отрабатывать долг. Он был принят в семейство Зазы младшим семейником, то есть пристяжным.
Варил чифир, накрывал на стол, мыл посуду. Пробу снимал Заза. Если Пися умудрялся недосолить или пересолить Заза бил его по лбу деревянной ложкой. Он свято исполнял старую зэковскую заповедь: унизь ты, или унизят тебя.
Колесо говорил, - «Ну вы бля, прямо, как советский суд. Срок и по рогам!»
Уже вечером Пися деловито пробегал мимо нашего прохода с чифирбаком. Выражение его лица было строгим и обиженным.
Остановился рядом со мной.
– Ты слышал, что Клока из шнырей списали? Говорят, что его в наш отряд перевели. Скоро увидитесь!
Ему ответил Виталик:
– Пися сотрите пафос с лиц. Вам не идёт!
Язык арестантов остроумен и страшен.
Двумя тремя словами или одной фразой опытный битый урка может поставить на место зарвавшегося баклана сильнее и здоровее себя.
Именно по тому, как и что человек говорит, тёртые зэки определяют, кто перед ними стоит. Серьёзный это человек, которому лучше не грубить, или перед тобой самый обыкновенный баклан, которого можно поймать за базар и загрузить по полной.
Малец- первоходка, с удовольствием сыплет направо и налево блатными оборотами, зачастую используя их там, где они не совсем уместны. «Полосатики» побывавшие на особо опасном режиме, стараются как можно реже использовать блатные слова, пытаясь закосить под интеллигента. И уж тем более, при разговоре с серьёзными, но нервными гражданами стараются не использовать нецензурные выражения, ввиду их чревычайной опасности.
Были прецеденты, когда загрубивший пассажир без лишний объяснений получал в бок заточку.
Виталя старался копировать интеллигентные манеры Вовы Колеса.
* * *
Я провожу с Виталиком светский ликбез.
Говорю ему.
– Надеюсь, ты понимаешь, как важно, чтобы тебя принимали не за бывшего зэка, с подмоченной репутацией, а за очень приличного гражданина?
Виталик кивает головой.- Понимаю!
– Ну тогда не вздумай ничего рисовать у себя на руках! Ни перстней! Ни имени любимой! Ни аббревиатур - ЗЛО, СЛОН и тому подобное. Это первое.
Второе, научись делать умное лицо. Запомни лучше промолчать с умной мордой, чем сказать какую- нибудь глупость.
Третье, чтобы не выглядеть глупо среди интеллигентных людей, запомни. Данте – это итальянец. Он написал "Божественную комедию". А Дантес – это француз, который на стрелке завалил Пушкина. Бабель, это писатель, написавший про Беню Крика, а Бебель, революционер и социал- демократ, сторонник раскрепощения женщин.
Четвёртое, не применяй уничижительные суффиксы. Не мусоришка, а мусор. Не мамка, а мама. Не больничка, а больница. Не пятнашка, а пятнадцать лет.
Понял?
Виталик смотрит в сторону, внезапно перебивает меня:
– Есть тема. Видишь вон того в углу?
Я посмотрел в ту сторону.
Сутулый мужичок лет сорока, сидел в одном из проходов и вязал овощную сетку.
Безостановочно, вверх и вниз сновал деревянный челнок с прицепленной к нему капроновой ниткой. Человек словно паучок плел свою бесконечную паутину.
– И что?- Спросил я.
– А то!
– Ответил Виталя.- Это Гена. Сетки вяжет, как вязальная машина. Жену зарезал. Вот и не спит сутками. Шифер у него сыпется. А у нас сигареты кончаются. Мы должны выкружить сетки, а Колобок загонит их по правильной цене.
Жизнь за решёткой прочно прививает человеку многочисленные пороки. Говорят - «когда он выйдет, то типа будет не человек".
Это подтверждал Варлам Шаламов- «Ничего полезного из лагеря не выносят. Там обучают лести, лганью, мелким и большим подлостям».
Не знаю как насчёт полезного и подлости, но прежним человек точно уже не будет. Никогда! Всю оставшуюся жизнь он будет стараться жить по законам зоны. Они пропитают его мозги и станут направлять мысли совсем в другую сторону, нежели в ту, что до этого направляли семья и школа.