Фраер
Шрифт:
Мои мозги сделали зигзаг согласно утверждению Шаламова.
Колобку тут же была поставлена задача, притащить с кухни нифеля, то есть отходы от вываpенного чая и пищевую соду. Виталик должен был достать пару заварок ароматного чая- индюшки.
Нифеля высушили в котельной. Добавили ароматной индюшки.
– А сода зачем?- Спросил Виталик.
– Затем, что сода вытягивает из спитого чая цвет. Такой чай варили в советских столовках. Вот и наш чай будет чёрным как дёготь и ароматным, будто настоящая индюшатина. Клиент будет доволен.
Чая получилось много. Около двух килограммов.
Колобок не удержался. Заварил кружку.
Чай этот имел особый, не чайный привкус. Напоминающий дубовый веник. Цвет был благородный. Тёмно коричневый. Очень похожий на цвет марочного коньяка «Двин».
Клиент был доволен. Мы тоже.
Колесо, на глазах которого прошла вся операция, хохотал:
– Лохи- не мамонты…Не вымрут.
Когда то я считал, что обманывать подло. Но зона очень быстро доказала мне, что я заблуждался. Каждый в жизни пользуется тем, что сумел получить и удержать. Через много лет после нахождения на свободе я своего мнения не изменил.
* * *
Кроме капитана Парамонова есть ещё старший лейтенант Борисюк. Это самый тупой и жадный из офицеров зоны. Его не породила, а вылепила из дерьма система, плодящая неполноценных, закомплексованных служак, у которых в голове мешанина из революционных принципов, ежедневно вдалбливаемых заместителями по воспитательной работе и суровой жизненной прозой–я начальник, ты дурак. Ты начальник- я дурак. А кто больший начальник, тот и прав.
Странный он был человек- чернявый, лицом хмурый с тонкими, какими то крысиными усиками. Повадками и сам смахивающий на крысу, по зоне не ходил- крался. Бывало, вынырнет из-за барака: «Чего тут торчите»?
Тут же обшмонает и обязательно найдёт что- нибудь запретное. Деньги, карты, макли.
Забирает даже разрешенный на зоне чай.
С ним невозможно было ни о чём разговаривать. Даже стоять рядом было нежелательно, потому что этот гандон сразу же начинал шмонать карманы.
Любил зайти со спины к ни о чём не подозревающему зэку и перетянуть его дубинкой.
Дядя Слава как то сказал ему в сердцах:
– Что же ты творишь, начальник? Зачем беспредельничаешь?
Борисюк остановился. Хмыкнул.
– Ну попизди мне ещё, старый. Мигом отправлю туда, где Макар телят не пас - И побежал дальше.
Вообще, офицеры часто появлялись в зоне даже во время выходных.
Дома – теплая водка, по телевизору футбол и хоккей.
Чего им не сиделось дома, рядом со своими бабами? Почему забыв о ячейке общества и своих отцовских обязанностях они спешили в зону?
Скорее всего для того, чтобы утолить свои комплексы, упиться властью, вдохнуть её запах и хоть здесь почувствовать себя выше других.
Сегодня утром, только я вышел из локалки, как услышал по громкой связи голос Борисюка.
«Кто там на плацу?
В кумовском кабинете старший лейтенант Борисюк, первым делом привычно небрежно обхлопал меня под мышками и по швам, пощупал для вида коленки, помял в руках полы бушлата.
Я пялюсь на чёрно- белую фотку на полированном столе. На ней молоденький лейтенант в парадной форме с мотострелковыми эмблемами в петлицах. У лейтенанта счастливое, юное лицо. Неужели это Борисюк?
Как же из человека он мог превратиться в такое уёбище?
Хотя чего я удивляюсь. Начальник Усольского управления лесных ИТУ генерал- майор Сныцерев, по чьим приказам ломали и опускали людей на Соликамском «Белом лебеде», тоже ведь был когда то лейтенантом. Более пяти тысяч воров прошло через Соликамскую командировку. За голову Сныцерева воры давали 200 тысяч советских рублей.
По идее за то, что он сделал, его должны были зарезать. Или взорвать.
Но он уцелел. В начале девяностых вышел в отставку. Вернулся в Ульяновск. Возглавил ветеранское движение. Стал членом «Единой России». Тварь!
Кум отвлекает меня от размышлений, достаёт из ящика письменного стола резиновую дубинку. Бросает её на стол.
– Предлагаю тебе выбор.
Прикурил, потом нажал кнопку под крышкой стола. Бросил дневальному:
– Сделай чаю!
– С лимоном, Сергей Анатольевич?
– С хуёном! С заваркой!
Дневальный исчезает.
– Так вот...Сейчас получаешь пару ударов по сраке и летишь в барак белым лебедем.- Кум смотрит мне в глаза.
Скорее всего этот разговор завершился бы плохо – я с трудом себя контролирую, когда злюсь.
В раскрытое окно залетает тополиный пух.
– Или?
– Или пятнадцать суток!- Охотно подхватывает он.
Я слышал, что после войны многих фронтовых офицеров переводили в НКВД, охранять лагеря. Часть из них спивалась, некоторые, самые совестливые- стрелялись.
Но это были боевые армейские офицеры. У них были понятия об офицерской чести. Борисюк напрочь лишён этого атавизма. Вряд ли он застрелится.
Я пожимаю плечами.- Трюм мне по барабану. Сажайте.
К счастью, на этом разговор и закончился. Борисюк успокоился. Убрал палку в стол.
– Свободен!
– Могу идти?
– Можешь. Свалил нахер!.
* * *
В отряд пришёл золотозубый. Он считался одним из приближенных «смотрящего» за зоной, Арсена. Тот находился на правах положенца и смотрел за зоной. То есть в любой момент мог стать вором, а мог и не стать.
– Здравствуй, Слава! – хрипло бросил он, не протягивая руки. – Люди говорят, ты смотришь за отрядом! Как положение?
Слава не ответил ни на приветствие, ни на вопрос. Он просто кивнул, продолжая сидеть на шконке и рассматривать, что то через оконное стекло барака. Спокойно и независимо. Потом похлопал по одеялу ладонью, приглашая присесть рядышком: