Фраер
Шрифт:
Сзади, словно восточная женщина за своим господином, семенил Пися. Было слышно, как Влас покрикивает на него.
Семья завхоза следовала в баню.
Виталик встал. Закурил сигарету и насвистывая пошёл в барак.
Баб не видел я года четыре,
Только мне, наконец, повезло -
Ах, окурочек, может быть, с Ту-104
Диким
Боль глухо билась в мою черепную коробку.
Думаю, что Виталик обиделся за мои слова. Конечно обиделся.
Наверное я стал слишком циничным.
Когда я вернулся, Женька, громко прихлёбывая, пил чай.
Я лёг на шконку и закрыл глаза. На душе было тоскливо. За много лет я так и не научился расставаться с теми, кто был мне дорог.
Даже, если они уходили на волю.
* * *
Зона - есть зона. Здесь всё непредсказуемо. Лязг замка, вызов к ДПНК и тебя ждёт очередной шок. Жизнь, до этого казавшаяся размеренной и устоявшейся делает разворот на 180 градусов.
Я долгое время жил с ощущением того, что что-то должно случиться. Странная тоска поселилась в моей груди. Предчувствие редко обманывало меня.
Несколько раз я видел как Гена что-то втирал Владику. Убеждал.
Потом я проклинал себя, что не придал этому значения.
Через пару дней, когда Женька зашёл в телевизионку, Влад лежал на полу, изо рта у него шла слюна. Глаза замутились, тело дёргалось в агонии. Рядом валялся пакетик с порошком, которым травили тараканов. Топоча ботинками прибежал Гена.
– Чего стоишь, бес– крикнул Женька,– тащим его на крест...
Через пятнадцать минут он вернулся. Сел на стул, сгорбился. Сказал:
– Всё... Нацепили бирку на ногу. Прижмурился, Владик.
Матери дали телеграмму.
Хоронили слякотным апрельским днём. Стояла поганая оттепель, дождь, мокреть под ногами.
Кладбище выглядело уныло и мерзко. Ветер гонял мокрые листы бумаги, полиэтиленовые пакеты, бумажные стаканчики. Кое- где стояли проржавевшие оградки.
Где-то на задворках кладбища, расконвоированные зэки выкопали Владику могилу. Яма была полна воды. В неё опустили дощатый, наспех сколоченный на промзоне гроб.
Вечером мы с Женькой чифирнули за упокой грешной, уже отлетевшей души.
Женька сказал:
– Какие-то полчаса и сплёл лапти человек, будто не жил. Будто и не было его на свете. Спрашивается, зачем рождался, зачем жил?
Лагерь ко всему прочему прививает человеку циничное отношение не только к жизни, но и смерти. Итог человеческой жизни подводится одной фразой- «сплёл лапти».
Я опять за тюремной стеной
Буду пайку ломать с босяками.
Я глотаю горячий чифир
И горючие слёзы глотаю;
Я
Что поделать, моя золотая...
Я уйду, как уходят в леса -
Я уйду в райский сад, к партизанам.
И мои голубые глаза
Вдруг подёрнутся чёрным туманом .
Только луч напоследок сверкнёт
И укажет мне в вечность дорогу,
Только фельдшер нетрезво икнёт
И нацепит мне бирку на ногу.
И никто не заплачет во сне,
Никого моя смерть не встревожит,
И никто на могилу ко мне
Ни венка, ни цветка не положит **
* * *
Я получил приглашение на днюху от Славы Васенёва. Ему исполнилось сорок два.
На длинном столе стояли тарелки с колбасой, сыром, большая миска с квашеной капустой. Посередине большая сковорода с жареной картошкой. Стол не то чтоб очень богатый, зато разнообразный, уставленный и уложенный сверх меры.
Именинник пpинёс в чайнике pазбавленный спиpт; поставил на стол покрытые
эмалью кружки и стеклянные чайные стаканы.
Сегодня можно было не бояться ментов. Васенёв был человеком авторитетным.
Атас не выставляли. Разрешение на разумное потребление спиртного было получено на самом высоком уровне.
Я опpокинул в себя стакан. Спирт огнём обжёг горло.
Hа поpоге выpосла новая фигуpа. Гость принёс большой торт.
– Извини Слава, за опоздание.
– Сказал он.- Ждал пока, торт с воли затянут.
Растроганный Слава пpижимает pуку к сеpдцу — благодарю пацаны!
За столом льётся неспешный мужской разговор. Так разговаривали деревенские мужики, вернувшиеся с поля во время страды.
Кто-то сказал, вышел указ об амнистии хозяйственников. Дескать через пару недель начнут отпускать тех, у кого- 93 прим. «Хищение в особо крупных размерах».
В России постоянно чего то ждут. Электорат- выборы. Трудящиеся зарплату. Население – роста цен, дефолта, денежной реформы. Зэки ждут амнистию.