Фрагменты жизни. Детство, предъюность
Шрифт:
Сейчас, когда я пишу эти строки, нахожусь на даче в "Дубках". Здесь столько всякой одежды и обуви лежит и висит по разным местам, что можно было бы одеть всю нашу Скрябинскую. И, прежде всего я бы дал резиновые сапоги моей многострадальной маме, и она не простудила бы ноги в ледяной воде и не умерла весной 1945-го.
Правда у меня такое чувство, что нынешнее джинсовое поколение, если и поймет наши трудности в части нехватки одежды, но вряд ли примет наши эстетические переживания. Ведь вездесущие джинсы в наше время считались бы штанами из мешковины, и их обладатель , выходя на люди, испытывал бы явное смущение. Между прочим, еще в 50-е годы требования к человеку, идущему по улице Москвы, были не очень либеральными. Мужчина с авоськой вызывал невольное любопытство. Они носили портфели - саквояжи или небольшие чемоданчики. Мне как-то пришлось некоторое время поносить десантную куртку - офицерскую, из темно-зеленого авиазента, с
Сейчас произошло странное сближение неряшливости в одежде с простотой поведения. Вместе с этим принизилось значение понятий совести и достоинства человека: он стал более терпим к аморальным поступкам и уголовным преступлениям.
А может это стариковское брюзжание на прогресс? А тогда, как же объяснить уничтожение себе подобных без объявления войны?
Не время самодельным обобщениям. Возвращаемся в колхоз "Передовик". Мама в колхозе была занята на разных работах. Как тогда говорили в полеводстве: пахота, бороньба, сев, прополка, жатва. Работы, связанные с обмолотом и очисткой зерна. В животноводстве: конюх, доярка, уход за овцами. Был еще сенокос, пожалуй самая веселая, хотя и нелегкая работа: лето, солнце, речка, свежий запах трав. Косили вручную косой-горбушей. Форма горбуши- часть окружности большого радиуса. Полотно стальное, шириной 4-6 сантиметров, затачивается, как нож. Оно крепится к деревянному косьевищу криволинейной формы. Косы бывают "женские" и "мужские" длиной от 0,6 до метра. Длина косьевища порядка полуметра. Полотно и косьевище расположены в одной плоскости, поэтому косец работает, согнувшись так, что его рука с косой находится на уровне среза травы. Почему же горбуша? В нашем лесном крае сенокосные угодья в пойме небольших речек, отвоеванные у леса. Первую траву часто косили, когда еще не выкорчеваны пни. Да и потом на пожне немало препятствий: коряги, принесенные половодьем, кусты, отдельные деревья. Там негде развернуться обычной косе - "литовке". Горбуша в России сейчас редко где применяется, и когда в разговоре о сенокосе я её описывал, собеседник обычно "догадливо" восклицал: "Так это же серп!".
Пашни в колхозе было так мало, что вплоть до войны вырубали под неё лес; эти работы назывались "валы". Как они велись? Весной, до начала полевых работ, в лесу вырубается полоса таким образом: деревья валятся с двух сторон к центру полосы, образуя вал. Разумеется, никаких механизмов - топор и двуручная пила. Пилить и рубить нелегко, но работа веселая: с глуховатым шумом валятся ели- великаны, с треском и хрустом шмякаются огромные осины, тихо умирают стройные с высокой кроной березы. Медленно удлиняется полоса открытого пространства и растет пышный вал из разноцветных деревьев и подроста. На другой год подсохший вал сжигают. Сгорает не всё - несгоревшие части стволов скантовывают в кучи и дожигают. Вся полоса становиться черной от гари. Остались обгоревшие пни крупных деревьев, пни подроста подрублены и выдраны. Прямо в золу сеют озимую рожь; почва при этом естественно не вспахивается, а обрабатывается специальной высокой бороной с дере-вянными зубьями. Получается хороший урожай, но только один год. Затем полоса на несколько лет забывается, пока не подгниют пни. За эти годы на ней последовательно растут: сморчки, земляника, малина, буйствует Иван-чай. Наконец, корчуют пни, полоса распахивается и становится пашней.
В колхозе сеяли лен; волокно сдавали государству. Для получения волокна нужно было вручную производить трудоемкую и пыльную работу, описанную ранее.
Пожалуй, самыми неприятными работами были: прополка - жара, оводы, колючки, согнутая спина, и жатва серпом - неудобства те же. А приятные: сенокос и, может быть молотьба конной молотилкой, когда создается слаженный и шумный ансамбль дружной работы.
Работа в колхозе не была тяжёлой лямкой: в каждом физическом, кроме уж совсем утомительного, труде, можно было ощутить не только чувство удовлетворённости от сделанного тобой, но и элементы поэзии, которые человек с нормальным восприятием, почти всегда для себя открывает в любом деле.
Опишу более подробно два вида работ, в которых я принимал участие в период жизни в деревне, до ухода в Армию в 1943 году. Одна из них индивидуальная, вторая - массовая.
ПАХОТА.
Раннее утро, мама будит - вставать не хочется. По росистой траве иду в поскотину, где пасется табун лошадей. Моя лошадь, из дедовой семьи, крупная с широкой костью сивая кобыла с темноватыми яблоками на крупе, Маруся. Вон она, щиплет редкую объеденную траву. Ближе ко мне пасется
наша Рыжуха, ладная некрупная лошадка. Она, услышав меня, подняла голову, ждёт. Я часто на ней работал, но сейчас для пашни мне нужна Маруся. Та же, почувствовав, что пришли за ней, перестав щипать траву, быстро зашагала в сторону от табуна. Я, выставив вперед руку с куском хлеба, неторопливо иду за ней. Через некоторое время Маруся остановилась, повернув голову в мою сторону. Ну, вроде всё в порядке: сторожко подхожу. Обдав горячим дыханием мою озябшую ладонь, Маруся бархатными губами берёт хлеб, пережевывает и даётся надеть узду. Зная её коварность и привычку без особой причины поддать задом, осторожно, подведя к изгороди, сажусь на теплую спину, и едём на пашню. Маруся, чувствуя легкую поклажу, вальяжно переступает: я ощущаю приятное покачивание, и меня клонит в сон.
Небо над близким лесом в одном месте светлее, чем кругом. Верхушки елей заискрились, появились золотистые лучи. Еще немного и ослепительной горбушкой выплыло солнце. Трава засверкала бесчисленными хрусталиками, над вспашкой взмыл в небо, неожиданно повис и зазвенел жаворонок. День начался. Маруся покорно впряглась в оглобли лежащего плуга, я взялся за охолодевшие ночью, покрытые мелкобисерной влагой ручки, поставил на борозду и работа пошла. Маруся, разминая себя, споро шагала, передавая мне свою бодрость: утренний прохладный ветерок выдувал состояние недосыпа. Из-под лемеха полилась непрерывная лента земли - маслянисто-влажной, темно-серой с фиолетовым отливом. Можно долго смотреть на "живой" пласт и глаз не устает, потому что в его кажущемся однообразии нет его: движение подобно огню или морскому прибою. Ногам в мягких моршнях приятно шагать по свежей борозде.
Солнце в зените: из-за многокилометрового шагания за плугом, ощущается его излишек. Жаворонки купаются в безоблачном небе, расцвеченном смесью бирюзы с лазуритом. К полудню свежевспаханная часть поля, храня своё цветовое отличие, заметно прибавилась. С чувством удовлетворения от сделанной работы мы с Марусей отправляемся в деревню, где мне и ей дадут чего-нибудь перекусить.
При пахоте голова, как бы, не участвуя в принятии необходимых простейших решений, свободна: можно думать о чём угодно, что придает дополнительную притягательность этому виду работы.
Идя за плугом, я непременно испытывал, не очень понятное для себя, удовольствие.
СЕНОКОС.
Сенокос - коллективная работа, для деревенского жителя хотя и является физически тяжелым трудом, но всегда ожидаем, как самая любимая веселая пора. Это середина лета: теплые солнечные дни, луга в долине реки, запах цветущих трав, комариный пик позади. В наших местах косят косой горбушей, в наклонку. Требуется немалых усилий, когда под острой косой в обе стороны прохода укладывается росная пахучая трава. Косцы идут друг за другом по своему ряду и, чтобы не подсечь соседу пятки, расставлены по сноровке: впереди самый опытный и выносливый. Это приятно наблюдать, но косцу нелегко и желанная удовлетворенность приходит в конце, когда весь луг уложен подсыхающим сеном. Обычно, косьбою заняты не все, а только мужчины и молодые женщины. Пожилые женщины и дети, подождав немного, пока подиспарится роса, начинают сгребать ранее скошенное сено в валки. Оно еще полдня полежит в валках, их несколько раз перетрясут, давая выйти оставшейся влаге: после обеда смечут в стог. Косцы косят часа 3-4, пока трава еще влажная - косская, а потом присоединяются к уборщикам: кто-то сооружает или поправляет стоговище, кто-то готовит березовые "придавки", накидываемые на смётанный стог, чтобы не улежавшееся сено не разлохматил ветер.
Солнце печёт, вот оно почти в зените: сколько времени - не известно - ни у кого часов нет, но..."Обе-е-е-д!" - раздается сдавленно - радостный возглас бригадира. Со всего луга быстрым шагом люди идут под развесистые две березы, росшие посреди луга. Под ними тень. Кто- то, сполоснув руки и расстелив на траве скатерку, своей компанией садятся за обед. Молодежь же еще уходит искупаться: девушки в близкий омуток, закрытый от березок высоким бугорком, а ребята - подальше, за извилину реки, в большой омут. Под полукружием берега треугольником распласталась песчаная коса. Часть её в тени и приятно холодит натруженные ноги. Вода течет медленно, прохладнее воздуха, быстро освежает. По песчаному дну у берега шныряют пескари, и пока входишь в воду, щекочут ноги. Взрослые уже успели поесть, а купальщики только сейчас, мокро-летомдовольные, лениво бредут к привалу. После обеда с часик отдых: кое - кто, накрыв голову платком, засыпает, а кто-то, неугомонный, снова пошёл в воду.
В положенное время бригадир зычно провозглашает: "Пора!", или "Подъем!". Люди поднимаются, зовут своих отсутствующих отпрысков. И начинается весёлое стогование: часть людей копнит сено, другие, подтыкая под копны длинную пару носилок, доставляют сено к стоговищу. А там его несколько мужчин широкими деревянными вилами складывают в стог. Через какое-то время высота стога не дает уже аккуратно укладывать сено с низу; тогда опытная женщина поднимается на стог и каждый пласт сена, приняв с вил на грабли, укладывает на место. Стог растет, люди складывающие копны и носильщики освободились. Конусы копён буквально взяли в плен стоговище, окружив его со всех сторон. Около растущего стога стоит непередаваемый пряно - свежий запах до хруста подсохшего сена. Поздним вечером усталые, но довольные люди возвращаются в деревню: идут не спеша, перебрасываясь впечатлениями дня, ребятня убежала вперед.