Фрактал. Осколки
Шрифт:
– А тебя никто и не спрашивает. Я уже купил билеты на завтра. Так что сегодня празднуем отходную. А завтра труба зовёт. «И снова в бой. Покой нам только снится», – процитировал я Александра Блока. – А мы разойдёмся мирно и красиво.
Девочки поникли и чуть не ревели. Мне даже стало их немного жаль. Веха понимала, что спорить со мной бесполезно. Особенно после моего разговора с её старшим братом, на помощь которого так надеялись её родители, думая, что он без труда сможет положить конец нашим романтическим отношениям.
Телефона у Нади, так звали её подругу, дома не было.
Расспросив у Надюхи дорогу, мы двинулись. Через час миновали мост над рекой Обь. И далее мы заплутали. Домишки вокруг были старые, местами тронутые безжалостным временем и, не выдержав его ноши, покосившиеся. Номера домов и названия улиц частенько отсутствовали. Прохожих мало. Попался какой-то мужик нам навстречу.
– Скажите, пожалуйста, как пройти на переговорный пункт? – был мой вопрос.
Он не торопился с ответом. Незнакомец внимательно оглядел меня и ещё более пристально мою спутницу. Обтягивающий ярко-жёлтый топик не мог скрыть весомый аргумент женской красоты. А синяя джинсовая мини-юбка только подчёркивала стройность и длину загорелых ног моей подруги. Она стушевалась под его взглядом, и я почувствовал, как задрожала её рука, державшая мой локоть. Мне его взгляд тоже не пришёлся по нутру.
– Меня зовут Колян. Я вас провожу. Тут недалече, – ответил незнакомец. И был в его словах скрытый подтекст, который, правда, легко угадывался.
Я напрягся. Он повернулся и зашагал, не оборачиваясь на нас. Мы тронулись за ним. Чем дальше мы шли, тем меньше становилось фонарей на нашем всё сужающемся пути. По мере продвижения Колян сказал, что он только откинулся. Тянул срок, семерик за тяжкие телесные. Отбывал в знаменитых Питерских Крестах. Хвастался татуировками, попутно объясняя их значение. В то время салонов тату не было и в помине, мода на татушки ещё не вошла в нашу жизнь. Это были знаки «отличия» зэков, кто уже протестировал на вкус тюремную баланду и уют за колючей проволокой.
И когда я понял, что мы идём явно не туда, то шепнул моей дрожащей девочке отпустить мой левый локоть. Я был уверен, что когда Колян обернётся, то в его руке будет нож или кастет. Но когда он обернулся, я остолбенел. На меня смотрел ствол. Я узнал пистолет «Макаров», который мы проходили наряду с автоматом Калашникова на военной кафедре в универе. Да, всё как в кино, только ствол был реальный и дуло было направлено в мою грудь. И это было не кино. Его палец лежал на спусковом крючке, и голос: «Извини, братуха. Очень уж хороша у тебя Маруха».
Всё как будто остановилось. Замерло. Я чувствовал, что сейчас он нажмёт на курок. Мой организм устроен очень нестандартно. Во время опасности, физической или сильнейшего стресса, когда кажется, что всё летит в тартарары, когда большинство в таких ситуациях паникуют и падают духом, мне вдруг становится пофиг. Приходит необъяснимое спокойствие. Я почувствовал, как мгновенно рука Вехи стала ледяной и задрожала мелко-мелко, а ещё я услышал дробный клацающий стук. Это стучали её зубы. И тут в мозгу молнией пронеслась наука, полученная этим летом в стройотряде от моего бурщика по кличке «Пуля».
– По тюле вяжешь? По фене ботаешь? – начал я, на нервяке срываясь на фальцет. – По тыкве дам, и шлифты сами выпадут. Всё, шлагбаум. Мой братан на вертолёте лямку тянул в пересылке во Владимирском централе, – и далее в том же духе на блатоте. А закончил коронкой от моего учителя по воровскому жаргону: – Стреляй, сука! Ебал я тебя с бугра по-волчьи!
Колян оторопел:
– Брательник, а ты кто? Ты чё, свой, што ли?
– Почти свой. Мой старший брат, царствие ему небесное, оставил мне это в наследство. А сам схватил ментовскую пулю в затылок, когда совершал побег с кичмана.
– Тогда отбой, – процедил Колян. – Мы не той дорогой идём.
Он развернулся, убрал ствол за брючный ремень и зашагал в другом направлении. Мы за ним. Через полчаса мы уже звонили из переговорной кабинки по автомату родителям Вехи. Затем вышли из душной переговорной на свежий воздух. Колян курил около входа. Мы распрощались. Обнялись по-братски, и мы зашагали в сторону автобусной остановки, которая была в квартале отсюда и дорогу к которой он нам объяснил.
Через сто метров к нам подошёл какой-то алкаш и попросил закурить. Я ответил, что не курю. И вдруг раздался крик:
– Эй ты, урод! Отойди от ребят.
Это бежал на подмогу Колян, который смотрел нам вслед, пока мы покидали его «гостеприимный» квартал. Алкаш тут же ретировался. А наш убийца, он же спаситель, сказал:
– Нет. Сам посажу вас на автобус.
Всю обратную дорогу мы с Вехой ехали молча. Каждый прокручивал в голове варианты возможных событий. Через час мы были у подруги дома. И тут меня вдруг отпустило. Передо мной стоял тот самый ствол, чёрный, с кое-где облупившейся краской, не новый и, видимо, со спиленными номерами. Меня затрясло. Я осознал, что произошло Чудо. Я, а возможно и Веха, остались в живых, притом, что её ждало более серьёзное испытание перед кончиной. В голове мелькнула и осталась там жить навсегда мысль, что я Везунчик. И это доказанный и неоспоримый факт. И когда я это понял, осознал и принял, то на душе стало весело и спокойно.
Надюха достала припасённую для особого случая бутылку портвейна «777» 0,7 литра, и я тут же махнул гранёный стакан. За ним второй. Досталось и подругам. Отмечали два события: отъезд и чудесное спасение.
К вечеру следующего дня я вручил беглянку родителям и её брату. Мама всплакнула, отец не вышел нас встречать, а брат долго тряс мою руку и благодарил.
Крыса, 1969 год
Когда то давно, в студенческом стройотряде, мы «тянули» в казахской степи ЛЭП – 220 кв. Все мы, хоть и были студентами, имели квалификацию «монтажник-высотник 3-го разряда». И всегда бросали жребий: кому подниматься на первую опору и на последнюю. На первую, потому что не было опыта и страшно сорваться вниз. На последнюю – страх сорваться от невнимательности и усталости. Ведь работали мы с шести утра до заката солнца, которое в летние месяцы уходило на покой после трудового дня почти в десять вечера.