Франческа
Шрифт:
Я посмотрела вниз – туда, куда улетела моя тлеющая сигарета – и сказала, что, наверное, метров шесть-семь.
– Больше десяти, – сказала мама.
– Ты чего-то хотела?
– Ты курила?
Я покачала головой.
– Вот это я и имею в виду, – произнесла мама. Подойдя к окну, она провела пальцем по подоконнику, собрав крошки пепла. – Как мы можем тебе доверять, если ты все время лжешь?
– Вы все равно никогда мне не доверяли, так какая разница?
– А почему это так, как ты думаешь? – спросила мама. Она села на кровать, вид у нее был несчастный. – Почему
– Ты о чем?
– Разве ты не помнишь эту сказку? Ты часто ее слышала в детстве, но, похоже, она тебе не запомнилась. Рассказать?
– Нет, спасибо, – ответила я, потому что на самом деле знала эту дурацкую сказку вдоль и поперек.
– Петер был пастушок, – начала мама.
– Только не сейчас, мама. У меня нет сил. Я не совсем хорошо себя чувствую.
– Думаешь, я не догадываюсь? – воскликнула мама и рывком поднялась с кровати. – А тебе не кажется, что ты только что подвергла нас с папой самому худшему, что может случиться с родителями?
– Самое худшее ведь не случилось.
– Но вполне могло случиться, если бы не… – мама всхлипнула.
– Я вовсе не собиралась кончать с собой, – ответила я.
Мама возразила, что в таком случае перерезать себе запястья – очень странное действие. Люди, которые хотят жить, такое не делают.
– Но я не хотела умереть. Меня просто мучила тоска, я так горевала из-за Поля. Мне хотелось как-то унять внутреннюю боль. Это не было попыткой самоубийства.
– Знаю, – произнесла мама и сорвала с цветка на окне увядший листок. – Это был зов о помощи.
– Ты что-то хотела? – спросила я.
– Я думаю о ситуации со школой. Я понимаю, что ты расстроена, Франческа, но…
И тут же, прежде чем я успела вставить, что о школе я переживаю менее всего, она разразилась длинной речью о том, что ничего страшного не произойдет, если я закончу школу на год позже. У меня есть запас времени – ведь я перескочила через класс. И когда вся эта ситуация… когда я начну чувствовать себя лучше, то… в общем, всегда смогу вернуться к учебе. Меня исключили не навсегда. Директор даже сказал, что я смогу вернуться, когда мне станет лучше.
– Может быть, – ответила я. Когда же она уже уйдет, ради всего святого?
– Франческа, – проговорила мама. – Только потому, что в твоей жизни произошло нечто грустное…
– Умер мой лучший друг, – сказала я.
– Да, именно это я и говорю.
– Нет, не это. Ты говоришь, что произошло нечто грустное.
– Хорошо, – мама закусила нижнюю губу. – Но послушай меня, пожалуйста. В жизни нам выпадает не бесконечное количество шансов.
– Вот как?
– Я серьезно, Франческа. Невозможно раз за разом делать плохой выбор и ожидать, что тебе дадут новый шанс. Я говорю это не для того, чтобы тебе сделалось хуже, я вовсе этого не хочу, но как твоя мама я должна указать тебе на то, что, если отбрасывать слишком много предложений, некоторые двери могут закрыться.
Она бросила на меня печальный взгляд.
– Ответь мне, Франческа.
Я не знала, что ответить,
– Когда господь закрывает дверь, он открывает окно, – сказала я.
В эту секунду резкий порыв ветра с грохотом захлопнул мое окно.
– Я предпочитаю не видеть в этом символического значения, – сказала я.
– Может быть, именно это тебе и следует сделать, – улыбнулась мама.
– Мы закончили? – спросила я.
– Сесилия не любит, когда ты заходишь в ее комнату.
– А я туда и не заходила.
– Как тогда получилось, что на тебе ее ночная рубашка?
Проснувшись, Чарли сразу почувствовала неладное. Бросив быстрый взгляд на часы, она пулей соскочила с кровати. Час дня. Час! Разве она не завела будильник? Схватив в руки мобильный телефон, она выругалась, увидев все пропущенные звонки от Чалле. И еще сообщение от Андерса: «Позвони, если не хочешь, чтобы за тобой послали патруль. Чалле думает, что ты умерла».
Она позвонила Чалле. Он снял трубку после первого же звонка.
– Я не умерла, – выпалила она.
– А жаль, – ответил Чалле. – Потому что это была бы единственная уважительная причина.
– Я очень сожалею.
– Приезжай, – сказал Чалле. – Нам надо поговорить.
Сидя в такси по дороге на работу, Чарли изо всех сил пыталась придумать какое-либо объяснение, однако ни одно из них не показалось ей весомым или убедительным. А просто сказать, что она проспала, было недостаточно. Ни один нормальный человек не мог проспать до часу дня. Отбросив попытки придумать разумную ложь, которая выдержала бы проверку в беседе с Чалле, она начала думать о своем ночном разговоре с Сюзанной. Сюзанну она считала одной из самых сильных женщин, которых знала. По крайней мере, та была такой в годы их молодости. Ту Сюзанну, с которой она столкнулась этим летом, изрядно потрепала жизнь и обстоятельства, а теперь ситуация еще сильнее усугубилась. «Я буквально схожу с ума. Я просто повешусь, Чарли».
Когда она приехала в контору, Чалле сидел на совещании. Чарли зашла в кухню.
В голове стучало от похмелья и снотворного. Ей срочно нужно было выпить кофе.
Кристина стояла возле мойки и произносила монолог на одну из своих любимых тем: что женщины должны перестать говорить друг о друге плохо и вместо этого поддерживать друг друга. Хенрик сидел за столом и кивал в знак согласия.
– А вот и ты! – воскликнула Кристина, увидев Чарли. – Чалле уже…
– Знаю, – сказала Чарли. – Знаю.
Ощущая спиной взгляд Хенрика, она подошла, чтобы налить себе кофе из кофеварки.
– Я с тобой совершенно согласен, – сказал Хенрик Кристине. – К женщинам беспощаднее всего сами женщины. А что? – спросил он, когда Чарли рассмеялась.
– Просто не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Чарли. Она взяла чашку и уселась за стол. – Есть ли научные исследования, доказывающие это?
– Доказывающие что? – переспросила Кристина.
– Что женщины хуже всего поступают с женщинами.